Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)
Взять зайца-всезнайца теперь уже было просто: надо было мне только стать с ружьем по ту сторону насыпи у трубы, а охотника попросить шугнуть русака из огорода. И косой, проскочив трубу, дался бы прямо мне в руки.
Но загадка его исчезновения в роще оставалась неразрешенной, и я дал себе слово взять хитрого русачину только на его лежке. Уж очень интересно было распутать все его хитрости!
Но и эта задача оказалась трудней, чем думалось.
Напрасно ходил я четыре дня подряд с ружьем и собакой, напрасно изучал каждый метр земли в роще. На земле были заячьи следы.
Они кружили и переплетались чуть не под каждым деревом. И каждый раз были свежие следы: собака волновалась и лаяла. Но распутать их не было никакой возможности и нигде не было ни признака лежки.
Лежка русака – это обычно простая ямка, вмятина где-нибудь под кустиком, или под камнем, или под кучей хвороста. Я уж готов был допустить, что тот удивительный русак – заяц-всезнаец – делает себе нору, зарывается и землю, как кролик. Но и норы нигде не было, рощица была без подроста, все видно в ней, каждый следок на земле и большая черная лужа посредине.
Спрятаться здесь заяц никак не мог. И сколько я ни ходил в рощу, я ни разу его тут не видел.
Тогда я опять взялся за бинокль. Только в этот раз полез не на вышку, а на кудрявую иву, с которой хорошо просматривалась роща. Ждать пришлось недолго: ведь теперь уже я точно знал, в какие часы заяц-всезнаец закусывает на огороде и когда приходит вздремнуть в рощице.
Скоро я увидел, как он появился из трубы под насыпью. Он спокойно пересек открытое поле и прошел прямо под тем деревом, где я сидел.
Конечно, ему и в голову не пришло посмотреть вверх. Он даже и не подозревал о моем присутствии, а я разглядел в бинокль чуть не каждый его волосок. И таинственную деревянную ручку у него на спине.
В ту ночь первый раз со дня знакомства с зайцем-всезнайцем выспался я крепко. Утром встал поздно, поработал и только после обеда отправился в соседний колхоз – с ружьем, без собаки.
Я пригласил с собой старого охотника, молодого и еще несколько стариков и парней. Я объявил им, что у них на глазах убью всем им известного зайца-всезнайца, которого они принимают за нечистую силу.
Мой уверенный тон сбил с толку насмешников. Перешептываясь между собой, они двинулись за мной.
Все шло как по-писаному.
Гончаки молодого охотника подняли зайца с огорода.
Заяц перемахнул осек, пересек поле и пропал в кустах. Собаки потеряли его след и вернулись к хозяевам.
Я повел колхозников к насыпи и показал им трубу. Все ахнули, а старик охотник пробормотал что-то насчет того, что ни один заяц в трубу не полезет, не кошка-де.
За полотном железной дороги собаки опять взяли след. Они обегали всю рощу и опять, смущенно поджав хвосты, вышли в поле.
Старик охотник презрительно посмотрел на меня и хмыкнул.
Молодой, наоборот, глядел на меня с доверчивым ожиданием. Я попросил его взять собак на сворку, сказал, что больше они нам не понадобятся. Он охотно повиновался.
Я привел компанию в середину рощицы, к большой черной луже, и снял ружье с плеча. Я сказал:
– Ваш заяц-всезнаец хитер, как лисица. Он нашел себе удивительно безопасное местечко для лежки. Вы стойте в двадцати шагах от него. Можете разговаривать, шуметь, – заяц не выскочит и не побежит. Он уверен, что ни человек, ни собака не найдет его в этом убежище.
Кто-то из колхозников недоверчиво спросил:
– Что ж, по-твоему, в эту лужу, что ли, он нырнул?
– Нырнуть не нырнул, а след свой в ней потопил.
– Полно морочить нас! – сердито вдруг заговорил старик охотник. – Поди, не на дереве сидит, – он показал на дряхлую пузатую приземистую иву посреди лужи. – Не птичка, поди, чтобы по ветвям порхать. Ты, парень…
Я прервал его.
– Как раз на этом-то дереве он и сидит. Смотрите.
Я поднял двустволку, прицелился в иву на метр от воды – и выстрелил.
В ту же минуту сбоку из дерева с плеском стеганул в воду русачина с белой палочкой на спине.
Все были так удивлены неожиданным появлением зайца из дерева, что молча стояли с разинутыми ртами. Никто даже и не подумал выстрелить.
– Разглядели? – спросил я. – Айда за мной!
Я вошел в лужу, и все пошлепали за мной.
Сбоку от того места, где мы только что стояли, в толстом стволе дряхлой ивы зияла большая дыра – дупло над самой водой. В нем на трухе была вмятина. Там были ясно видны волоски заячьей шерсти.
– Скажи ты… Лежка! – ахнул молодой охотник.
Старик только сплюнул и зашлепал назад по луже. Но вдруг он остановился, повернулся к нам и насмешливо проговорил:
– А ручку-то кто ему на спину приделал? Сам себе, что ли?
Но у меня и на этот вопрос был готов ответ. Когда я сидел на дереве и заяц-всезнаец проходил подо мной, я хорошо разглядел в бинокль эту «ручку».
– Сам, – сказал я, – конечно сам, при ближайшем участии вот этого молодого человека, – и я указал на молодого охотника. – Узнал?
– Моей работы! – рассмеялся молодой охотник. – Сам в кузнице ковал. Уж назад не выйдет!
«Ручка» на спине зайца – это был обломок стрелы самострела, установленного молодым охотником в дыре осека на огороде.
Здоровый русачина унес стрелу на себе, обломал ее где-то, а кусок древка с железным трезубцем, застрявшим в теле, так и носит у себя на спине.
Джульбарс (Рассказ ворошиловского стрелка)
Прошлого года осенью я был в командировке в Таджикистане.
Сижу как-то в столовке, обеда жду. Вдруг вваливается компания бойцов – всё молодые офицеры. Все очень возбуждены, громко разговаривают, смеются.
Один подходит ко мне, здоровается.
Оказалось, по Ленинграду знакомый. Представил товарищей, рассказал, как мы с ним на ворошиловского стрелка сдавали.
Обедали вместе, и тут узнаю, что вся компания сейчас едет на облаву: какого-то джульбарса стрелять, который много скотины загубил в окрестных кишлаках[7]. Какие-то там вырыты окопчики по числу стрелков, и только в одном не хватает стрелка: кто-то из офицеров заболел. И вот они меня с собой приглашают, непременно чтобы ехал с ними, и коня дадут и винтовку.
Я подумал, что джульбарс – местная какая-нибудь порода барса, зверь не такой уж страшный. Здоровая кошка – вот и все. Да и так на меня насели – не было никакой возможности отказаться. Подвиг, знаете, все-таки: население освободить от вредного зверя.
Отправились. Всего каких-нибудь километра два по степи от городка отъехали и остановились.
Дали мне заряженную трехлинейку и подвели к окопчику. Я спустился в него, а они дальше поехали – рассаживаться по таким же окопчикам. Очень скоро все с глаз скрылись, и красноармейцы поспешно ускакали назад с нашими конями.
Мне сказали: зверя надо ждать примерно через час. Времени приготовиться хватит.
Окопчик этот – простая яма, по грудь глубиной. Голова и плечи наружу, стрелять очень удобно. А в углу еще дыра, узенький ход вниз, весь в него влезешь, с головой.
Я подумал: «Значит, зверь все-таки опасный. В случае чего – в эту дыру надо нырять, отсиживаться от него. И зачем это я ввязался в эту музыку? Сидел бы сейчас под крышей и никаких зверей, кроме комаров, не боялся».
Правду сказать, всякие мысли в голову лезли: «Ну, барс, джульбарс – или как его там? – конечно, не лев. А все-таки с непривычки жутковато: зверь такой, что не только козла, а и здорового кабана берет. А кабан и сам даст на ходу клыком – у человека нога пополам».
Винтовку осмотрел тщательно. В порядке вся.
Кругом огляделся. Ровная-ровная степь. Трава совсем низенькая. Только шагах в двухстах впереди – тугай. Это кустарники такие непроходимые, джунгли. Слева и справа от меня головы соседних стрелков из земли высовываются, поблескивают ружейные стволы. Да очень далеко; зверь набросится – помощи не жди.
Время чем дальше, тем скорее летело. Я все на часы поглядывал.
И вот ровно через час слышу выстрел далеко впереди. Это, я знал, условный знак, что цепь загонщиков двинулась.
И опять полная тишина. Только высоко в небе противным голосом какая-то хищная птица кричит, летает кругами, да часы в моем кармане тикают.
Винтовка у меня давно наготове. И смотрю я, зорко всматриваюсь в тугаи. И все мне кажется: вон-вон высунулась из кустов звериная голова, поглядела и скрылась…
Сто раз успел передумать, как этот барс выскочит из тугаёв, – серый весь и черные круги по всей шкуре, ростом с гончую собаку, хвостом в ярости по бокам будет бить. Присядет на ногах, как кошка, и бросится вперед.
Вот перед прыжком и буду стрелять. В голову. Нет, лучше в левый бок ему – в правый, значит, от меня. В сердце. А то по черепу может пуля соскользнуть.
Весь напрягся в ожидании и о времени забыл.
Потом, чувствую, устал стоять, устал вглядываться и вслушиваться. А глаза оторвать от тугаёв боюсь: вдруг он тут и выскочит?
Выхватил часы из кармана, глянул: уж полтора часа прошло после выстрела. Сразу сердце отлегло: сейчас не зверь, сейчас загонщики-красноармейцы покажутся из ту-гаёв. Пора уж им тут быть.
