Наследный принц Андрюша - Владимир Георгиевич Машков
Я решительно набрал номер телефона Матвея. На мое счастье, он оказался дома. Видно, забежал перекусить.
— Пио пини пите пибя пиза писе пикли,— четко, как диктор по радио, выговаривая слова, произнес я.
В переводе с нашего птичьего языка это означало: «Они тебя засекли».
Затаив дыхание я ждал, что ответит Матвей. Я понимал, что ему необходимо время для перевода.
— Молодой человек, перестаньте хулиганить,— сердито воскликнул Матвей и повесил трубку.
Все ясно — до него дошла моя информация. У меня сразу поднялось настроение. Ведь я выполнил свой долг.
Но не долго у меня держалось хорошее настроение. Его испортил Андрюша. Он вошел в комнату и уставился на меня испытующим взглядом. Я почувствовал, как краска стыда заливает мое лицо. Он заметил, что я его подслушиваю. Но Андрюша повел речь о другом.
— Дедушка, я тебе еще не все рассказал…
Мое лицо, наверное, из красного стало белым.
— О тех, кого ты называешь мафиози,— уточнил Андрюша.— В столице мне тоже угрожала мафия. Я просил-молил мать и отца, чтобы они взяли меня с собой в Африку. Там, я думал, скроюсь от мафии надолго, а может, и навсегда. Но мамочка высмеяла мои страхи… Сказала, что это фантазии переходного возраста…
Я был поражен — Андрюша говорил так, словно читал письмо своей матери, адресованное мне. А если действительно читал? Не может быть, я все время ношу письмо во внутреннем кармане пиджака.
— Я был очень рад,— продолжал Андрюша,— когда оказался здесь, у вас… Думал, что сюда они не доберутся… Но, оказалось, их руки дотянулись и сюда… Ты помнишь, сразу по приезде, я завел речь о завещании?
Я кивнул. От волнения я не мог говорить.
— Я думал, что, предъявив им завещание, на некоторое время откуплюсь от них. Мол, подождите, вырасту и заплачу… Но они, как видно, не захотели ждать.
Андрюша замолк. Я не знал, что ему сказать.
— Ты не волнуйся, мы с Матвеем делаем все, что в наших силах.
Андрюша улыбнулся.
— Пойду делать уроки…
Остаток дня я то впадал в отчаяние, то загорался надеждой. В конце концов понял: пока не расскажу все Матвею, не обрету душевного спокойствия.
Вечером я стал собираться на встречу с Матвеев
Когда я одел плащ, Настя строго спросила:
— Ты куда?
— К Матвею.
— Он тебе звонил? — допытывалась Настя.
Если на первый вопрос я ответил честно и открыто, то на второй пришлось выкручиваться.
— Звонил и просил зайти.
— Но ты же сам простужен,— Настя сделала последнюю попытку удержать меня дома.— А на улице дождь…
— Я возьму зонт,— нашел я выход из трудного положения.
С зонтом в руке я улыбнулся.
— Я скоро приду.
— Привет Матвею,— в голосе Насти прозвучала ирония.
Но тогда я не придал этому значения, потому что очень спешил.
На этот раз я вел себя, как заправский конспиратор. Сел не в первый автобус, а во второй. И лишь после того, как убедился, что за мной никто не следит.
На вокзале я сверил свои часы с часами в зале и убедился, что у меня в запасе есть время. Не спеша направился к киоску, купил вечернюю газету и, сев на лавку, углубился в чтение. Иногда я стрелял глазами поверх газеты и поверх очков. Но никому вокруг до меня не было дела.
Я играл роль человека, который приехал на вокзал, чтобы встретить ближайший поезд. И коротал время, почитывая газету. Но поскольку поезд опаздывал (вернее, поскольку не появлялся Матвей), я встал и направился в буфет. У одной стойки я увидел Матвея. Он жевал свои любимые пончики, запивая их молоком из пакета. Но я не бросился к нему с распростертыми объятиями, а, слегка кивнув, стал в очередь к буфетчице. и вскоре со стаканом мутного кофе и пирожком пристроился рядом с Матвеем.
Я пил кофе и изредка бросал взгляды на своего старого друга. Эти дни не прошли для него даром. Матвей никогда не был упитанным, но сейчас он еще больше похудел и стал похож на портрет, нарисованный Настей. Однажды она обмолвилась о Матвее: кожа да кости. Сегодня я бы добавил: и глаза. Глаза Матвея горели яростным огнем.
Он сделал мне знак следовать за ним. Некоторое время мы молча шли рядом. По тому, как Матвей сердито сопел, я понял, что он чем-то расстроен.
— Что случилось? — прервал я затянувшееся молчание.
— Почему ты нарушил конспирацию? — сурово спросил Матвей, сжав палку.
Я на всякий случай отодвинулся от него, опасаясь как бы он не огрел меня невзначай. Хотя я не знал за собой никакого греха, наоборот, мне казалось, что сегодня я вел себя, как прирожденный конспиратор.
— Где? Когда?
— Почему ты мне позвонил? — Матвей остановился и обжег меня взглядом.
Я рассказал, что по его приказу подслушивал разговор Андрюши с Хриплым, одним из членов этой банды. Из разговора я понял, что они обнаружили за собой слежку.
— Мы договорились звонить лишь в крайнем случае, если кому-нибудь будет угрожать опасность,— процедил сквозь зубы Матвей.
Честно говоря, мне казалось, что я заслужил похвалу. Ведь я без запинки выпалил фразу на птичьем языке, предупредил Матвея. А он недоволен. Нет, я ничего не мог понять.
— Во-первых, мы так не договаривались,— во мне, вероятно, от обиды, проснулся спорщик,— мы договаривались перезваниваться, а особо важные сообщения передавать на птичьем языке. А во-вторых, кто нас может подслушать? Неужели ты подозреваешь, что Андрюша с ними заодно?
Ошеломленные ужасным открытием, мы уставились друг на друга. Все эти дни мы боялись себе признаться в том, что в глубине души каждого из нас свило гнездо чудовищное подозрение — мы его гнали в дверь, а оно влезало в окно.
Одновременно мы дружно замотали головами.
— Нет, этого не может быть,— пробормотал Матвей.
— Нет, это уже слишком,— я согласился с ним.
И в подтверждение своих слов поведал о том, что мне рассказал сегодня Андрюша. Мафия протянула к нему руки из столицы…
— Я всегда говорил, каленым железом…— Матвей заскрипел зубами, но свой
