Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков
Солнце поднимается все выше. Тени от домов, темные, закрывающие пол-улицы, становятся короче. Заметно теплеет. На обочинах мостовой, в пыли, купаются воробьи. И чиликают во все воробьиное горло. Может быть, они не ругаются, а радуются? Но чему? Радоваться нет причины…
18
Базар находится на краю города, у подножия высокой горы, на самом гребне которой одиноко стоит посеревшая от времени и непогод водонапорная будка городской водопроводной сети. С одной стороны он примыкает к Татарской слободе, а с двух других непосредственно к городу, начинающемуся здесь огромной общественной баней, над которой вечно дымит высокая труба с круглой, черной от копоти, металлической сеткой на самом верху.
Базар огорожен штакетником, во многих местах зияющим дырами. За штакетом видны навесы над деревянными стойками, складские помещения, ларьки, магазины. В базарные дни вся огромная площадь рынка бывает запружена темной шевелящейся массой различного люда, над которой, то спадая, то наливаясь силой, день-деньской плавает смутный, чем-то пугающий гул. Железная рука нужды смела сюда людей, соединила на время невидимыми нитями в огромную толпу, и они, немного ошеломленные и растерянные, ходят друг за другом. И ждут. Ждут покорно, терпеливо и упорно.
У входа на базар тетя Катя остановилась.
— Ну, Верочка, я поплыла. Ты чего думаешь взять-то?
— И не знаю даже, — отвечает мама и почему-то робко улыбается. — И картошки надо, и мучки не мешало бы, хоть самую малость… Да денег… сама знаешь…
Тетя Катя с сожалением смотрит на маму.
— Эх, надуют тебя здешние жмоты, несмелая ты. Пошла бы с тобой, да некогда. Иди и не бойся. Рядись, за горло бери, а то обдерут, как липку. Смотри не поддавайся на уговоры. Здесь так: надул — значит, в барыше, а ты хоть плачь — не плачь, никто не посмотрит… Вишь, что творится вокруг, как в аду кипит. — Тетя Катя кивнула в сторону толпы. — А в случае чего, ищи меня на толчке — я там буду. Помогу… Ну, господи, благослови!
Тетя Катя покрепче взяла свой мешок, лицо ее приняло решительное и неприступное выражение, шагнув крупным мужским шагом навстречу толпе, она врезалась в нее, как гранитный булыжник в воду. С минуту мы еще видели ее: она шла напролом, и вокруг нее образовывалась людская круговерть. Потом скрылась, затертая плотно спрессованными частицами толпы.
— Экая силища у Катюши, — грустно, со вздохом сказала мама. — Ничего не боится… А ведь была тихой и незаметной… Что ж, пойдем, сынок, картошку посмотрим.
Для тех, кто продает картошку, места на стойках, видно, не хватило, и поэтому они расположились прямо на земле — длинным рядом. Мешки у них не ахти какие — по два-три ведра картошки, не больше. Да и картошка такая — одно название: мелкая, дряблая и серая, изросла в погребе, дожидаясь, пока хозяйка притащит ее сюда. И вот хозяйка сидит и жадными сухими глазами смотрит на тех, кто проходит мимо и приценивается у других к такому же незавидному «продукту?..
— Сколько просишь? — тихо и несмело спрашивает мама у одной такой хозяйки — худой, скуластой женщины, повязанной черным выгоревшим на солнце платком.
Женщина встрепенулась, карие глаза ее блеснули желтым ярким огоньком, и вся она моментально преобразилась: на лице улыбка, открывающая длинные некрасивые зубы, во всей гибкой фигуре — предупредительность и наигранная покорность тому, что должно свершиться: бери, мол, задаром отдаю.
— Недорого, красавица, шестьсот за ведро, — глотая окончания слов, скороговоркой частит она и худыми цепкими пальцами начинает ворошить в мешке. — Бери, не прогадаешь, картошка твердая, сохранилась, не то, что у других… Да ты пощупай, на, возьми, помни… И не мелкая — средняя… Что, дорого? Э-э, милая, разве это дорого? А по восемьсот, как у других, не хочешь?.. Вот чудачка, да разве я обмануть тебя хочу? По-человечески, без обмана предлагаю… И сын у тебя такой хорошенький да красивенький парнишка — тоже скажет: замечательная картошка и не дорогая… Правда, мальчик?
— Не-ет, — отвечаю я бойкой тетке. — Картошка у тебя не лучше, чем другие продают, и красная цена ей — четыреста.
— О-о-о! — выкатила тетка изо рта, сложенного кругляшом. — Молодой, а ранний!
— Нет, нет, спасибо, не возьмем, — быстро говорит мама и за руку, оттаскивает меня от говорливой торговки. Остановившись в сторонке, она с возмущением выговаривает мне:
— На что это похоже, Василий? Ведь она намного старше тебя, а ты таким тоном, как барышник какой… Фу, гадость! В другой раз не возьму тебя, будешь дома сидеть.
Я не выдерживаю и горячо возражаю:
— Она — щука зубастая. Видит, что с ней не торгуются, так и рада содрать побольше… И не картошка у нее, а лошадиные говешки!
— Вася! — Глаза у мамы наливаются темью. — Прекрати сейчас же, бессовестный!
И я замолчал.
Идем дальше. Толстая тетка, похожая на мешок, набитый тыквами, накладывает картошку в ведро. Перед ней стоит покупательница. Толстуха приговаривает — певуче и складно:
— Дорого, накладно — сыты и ладно. А сыты, живем — придем на базар, еще возьмем… Не картошка — объедение, ела бы ее каждый день я, спасибо говорила да еще просила… Ну, наклонись, красавица, не кручинься — понравится… Давай ссыплю. — Толстуха распрямила свой могучий стан и подняла ведро. Одна картофелина упала на землю. Высыпав «продукт» из ведра в мешок покупательницы, хозяйка подобрала картофелину и сунула ее в свой.
— Это почему же так? — угрожающим, вздрагивающим голосом спросила покупательница. — Картошка из ведра выпала, значит, она моя…
— Бог дал, бог взял, лишняя — сказал, — сладко сощурив заплывшие глазки, пропела толстуха. — Не зря упала, к кому вернуться знала. Давай плати и — уходи.
— Не заплачу, пока не вернешь мою картошку… Ишь, какая хитрая…
— А я тебя в шею, да в милицию, будешь знать, как рядиться! — вдруг пронзительно взвизгнула толстуха и уперла руки в бока. — Такая молодая, а нахалка уже! Из-за одной картошки готова горло перекусить! Не хошь брать — не бери, никто тебя насильно не заставляет, а ежели берешь, так плати и отходи, не мешай-другим…
Мы проходим, а вслед нам несется визг толстухи, которая, видимо, решила до конца отстоять спорную картошку.
Мама останавливается то около одной, то около другой торговки. Приценивается. Ответ: шестьсот, семьсот… Так проходим весь ряд картошечникрв. Останавливаемся. Мама растерянно смотрит вокруг, словно помощи ищет. На глазах у нее слезы — вот-вот заплачет. Мне жаль
