Владимир Добряков - Новая жизнь Димки Шустрова

Хоть Алена и назвала Димку этим странным именем, но сам петух Димке понравился. И он обижаться не стал.

— А где этот Яго? Посмотреть бы.

— Убил кто-то. Прямо в голову попал. Наверно, из рогатки.

— Ого, такого Яго из рогатки! Кто же это? Силен!

— Да есть тут один, — Алена нахмурила строгие, длинные брови.

— Вы и кур держите?

— Конечно. Куры — такие интересные! И я ухаживаю, и папа. Новый насест им соорудил. И этот аквариум папа сам сделал…

— И ящик почтовый?

— Конечно! А кто же еще?

— Что ты все — папа да папа!

— Опять обиделся. Смешной! Он же и твой теперь папа.

— У меня есть отец, — сказал Димка. — Родной.

Алена вздохнула, сняла соринку с рукава, затянула потуже ленточку на толстой русой косе.

— Ты есть хочешь?

— Меня бабушка кормила.

Она посмотрела за окно.

— Тогда обождем, когда папа и тетя Надя придут… Скоро уже. Работа у папы раньше кончается, и он за тетей Надей в редакцию заходит.

Сомов

Мама и Владимир Иванович пришли вместе. Димка еще на улице их увидел — Алена показала. Сомову мама была чуть повыше плеча. Она держала его под руку и, улыбаясь, оживленно что-то говорила. Сомов в ответ кивал и с тревогой поглядывал на дом. В коричневом костюме, темноволосый, он не понравился Димке, показался похожим на медведя. Во дворе Димка совсем хорошо разглядел его: брови, как у Алены, длинные и прямые, широкий подбородок с ямочкой. И у Алены такая же ямочка.

Может, еще и оттого Сомов не понравился Димке, что он сразу же сравнил его с мамой. Мама — легкая, стройная, кудрявые волосы на плечах. А как улыбается, глаза какие красивые! Да нет никого лучше мамы!

Алена, словно маленького, взяла Димку за руку и повела на крыльцо — встречать. А Сомов будто и не удивился. Протянул Димке широкую, твердую руку:

— Приехал? Ну молодец! Давно бы нам познакомиться надо. А то по телефону — разве это знакомство? Наденька, а я таким и представлял его. Услышал голос по телефону и подумал: степенный человек, основательный.

— Он-то степенный? — Надежда Сергеевна приплюснула Димке нос. — Обожди, он тебе на руках тут будет ходить! Димка, будешь на руках ходить?

— Я пока не научился, — буркнул он.

— Поглядите, какой скромник! — засмеялась мама. — Не верьте. Это маска. Он делает сто кругов на велосипеде, забивает двадцать головокружительных голов, выпивает две кружки воды и снова бежит во двор, чтобы двадцать раз подтянуться на турнике!

В комнате, улыбнувшись, как и на большом портрете, мама спросила:

— Диковинный стол видел?

— Нет, — замотала косой Алена, — целиком еще не видел.

— Володя, покажи ему, пожалуйста, — попросила Надежда Сергеевна.

— Один момент, Наденька! — Сняв коричневый пиджак, Сомов остался в красной рубахе. — Фокус простой, — сказал он Димке. — Видишь стол?

— С деревом? Конечно.

— Отвернись на десять секунд.

Димка повернулся к маминому портрету, и от ее глаз, сахарных, сверкающих зубов ему стало весело.

— Готово!

И правда, стол диковинный — вдвое длинней сделался. Хоть десять человек садись.

— Еще раз отвернись.

Димка подмигнул маме на фотографии: чего это Сомов еще придумает? А тот, и верно, придумал — стол буквой «Т» выстроил.

Понравилось Димке:

— А еще можете?

— Запросто!

Теперь стол крестом развернулся. А потом из креста в огромный восьмиугольник превратился.

— Где вы такой взяли? — Димка с уважением посмотрел на стол и даже руками потрогал. Крепкий, не шелохнется.

— А вот. — Владимир Иванович поднял растопыренные пальцы рук.

— Сами сделали? — удивился Димка.

— Алена, — спросил Сомов, — с рыбками познакомила?

— Да. Мы сказали им «здравствуйте!», а они хвостиками помахали.

— Неужели в большом аквариуме сорок ведер воды помещается? — спросил Димка.

— На пятьсот литров рассчитан, — уточнил Сомов. — Но там кое-что еще доделать надо. Потом покажу тебе, на бумажке нарисую… А с Колей тоже познакомился? — Владимир Иванович пощелкал ногтем по прутикам клетки. — Кенар. Заслуженный артист улицы Топольной! По утрам поет свои арии.

Теперь Сомов уже не казался Димке похожим на медведя. Верно мама сказала — веселый, изобретатель. Только не совсем приятно было, что Владимир Иванович то и дело называет маму «Наденькой», будто она маленькая девочка: «Наденька, что у нас к чаю есть?..», «Наденька, сядь сюда, будет удобней». А маме нравится. Смотрит на него ласково, улыбается, до его большой руки дотронулась.

А сама — то на кухню, то на веранду. Все уже знает, привыкла, будто всегда тут жила. И Алена на месте не сидит. Вперед мамы старается.

За чаем, за разговорами и время как-то быстро пролетело, уже и вечер. Стали думать, где постелить Димке. Можно в комнате с аквариумами, можно и на веранде. Веранда застеклённая, просторная. У стены — верстак с тисками, но места все равно много.

Димка был на все согласен.

Пока обсуждали, вошла Алена и объявила, что поставила раскладушку на веранде.

— Утром солнце не мешает, — сказала она. — И не жарко.

— Вот это человек дела! — одобрила Надежда Сергеевна и легонько приобняла Алену. Та зарделась от смущения и побежала за простынями.

Мальки

Пока вели разговоры, пили чай, Димку и на сон потянуло. Видно, от впечатлений устал, от дороги, да еще садовым воздухом надышался. А лег на шуршащую, накрахмаленную простыню, одеялом укрылся — самое бы время и глаза сладко закрыть, только они почему-то не закрываются. Смотрел на еле видимые переплетения широких рам, на далекую звездочку, мерцавшую длинными ресничками. Вспомнилась Марина, и Димка подумал, что его письмо полетело в Крым самолетом. Конверт он давно купил в киоске «Союзпечати», самый красивый выбрал, и на нем было написано: «Авиа». Может, завтра и прочтет?.. Про бабушку тоже вспомнил: лежит с Дымочком на своей кушетке. А то и плачет… Про Алену подумал: вот не ждал, не гадал — сестра появилась. Но Алена хорошая, заботливая. Плохо, что нет петуха Яго. «Наверно, и меня бы стал клевать, — улыбнулся Димка. — Кто же его зашиб? Видно, есть у них тут враги. Рыжий грозился даже стекла побить».

И думалось о маме. Когда лег на раскладушку, она погладила его по щеке и шепнула:

— Я еще зайду. Если не уснешь.

Нет забыла… Своему дяде Володе улыбается. И Алену обняла, похвалила…

И вдруг посветлело на веранде — дверь открылась. Скрипнула половица. Он повернул голову — мама.

— Не спишь? — Она присела на раскладушку. — Представляю: в голове, наверно, крутятся, крутятся мысли. О чем думаешь?

— Обо всем.

— И обо мне?

— Ага.

— Как думаешь?.. Плохо? Что примолк?

— Почему? Хорошо думаю… Бабушку жалко. Одна там… Она мне рассказывала, как ты ангиной болела. Совсем маленькая. Чуть не умерла…

Мама вздохнула:

— Видишь, как настроена. А тоже могла бы жить у нас. Места достаточно. Три комнаты, веранда. Здесь и батареи поставлены. Владимир Иванович все приспособил. Газ. И ванная. Тебе нравится тут?

— Ничего… А он… все время тебя так называет?

— Наденька? — Голос мамы потеплел. — Тебе обидно, да?

— Будто ты маленькая.

— Так я маленькая и есть. Он же, видел, какой большой. И на шесть лет старше меня. Потому и зовет так. Не сердись, мой хороший, привыкнешь.

— А в лагерь я поеду?

— В лагерь захотелось?

— Ты же говорила.

— Да, путевка есть. Там тоже хорошо тебе будет. Мы все в гости приедем.

— Мама, а ты кого больше любишь — дядю Володю, меня или Алену?

— Ох, и глупыш ты, Димка! Всех вас люблю. И тебя люблю, губошлепик мой, ревнивец сердитенький! Закрывай глаза. Разговорила тебя — теперь не уснешь.

Обдав Димкино лицо теплом своего дыхания, мама поцеловала его и тихонько вышла.

А Димке все равно было обидно. Только одного его всегда любила, а теперь — всех. Даже и Алену. Будто сто лет ее знает…

Разбудил Димку кенар Колька. «Заслуженный артист улицы Топольной» заливался такими длинными, переливчивыми трелями, будто и в самом деле изо всех сил старался для большой, благоговейно внимавшей ему аудитории.

А где же аудитория? Послушал Димка — вроде и дома никого нет. Он встал, прошел в комнату. Кенар, склонив набок желтую, точеную головку, поглядел на него черным зрачком и снова залился: обрадовался новому слушателю. В другой комнате — тоже пусто, одни рыбы плавают в своих зеленых водах. В коридорчике была еще дверь. Димка несмело постучал — молчание. Открыл дверь — никого. Шкаф, мамино платье на стуле, широкая тахта застелена голубым покрывалом с кисточками.

Ну, мама и дядя Володя ушли на работу, ясно. А где Алена? Вышел на крыльцо — и в садике нет. В углу, за сарайчиком, отгороженным высокой сеткой, белые куры ходят, червяков ищут.