Владимир Кобликов - Топорок и его друзья
— Кто это стреляет? — спросил Топорок.
— Да не стрельба это, — пояснила Лариса. — Пастух кнутом хлопает.
— Небось, висляевский пастух стадо домой гонит, — сказал Митя.
— Точно, — подтвердил Лопушок. — Дядя Вася со Злодеем гонят.
— Со Злодеем? — удивился Топорок.
— Собаку его так зовут. Собачка — во! — Ваня даже глаза закрыл от восхищения.
— Никогда не слыхал, чтобы собак называли так.
— Да он с холминкой, — заметил Митя с усмешкой и посмотрел на Лопушка.
— Сам ты с холминкой! — ощетинился весь Ваня. — Дядя Вася умней всякого умного. Знаешь, сколько он всяких книг прочитал? Он уже сто раз мог стать профессором.
— А чего ж не становится? — подзадорил Митя.
— Не хочет.
— Не хочет? Скажет тоже! Чтобы профессором стать, надо пять институтов кончить. А твой дядя Вася только академию кончил и пошел в пастухи.
— И пошел, и пошел! Он природу любит. А захотел бы и профессором без твоих институтов стал бы... Циолковский институтов не кончал, а повыше всяких профессоров будет.
— То Циолковский! Он, как говорится, — гениальный самородок.
— И дядя Вася — самородок... Знаешь, какие он рассказики пишет. Во!
— Самородок! Скажет тоже. Дядя Вася — пастух деревенский.
Лучше бы этого Митя не говорил. Всегда добрые Ванины глаза вдруг вспыхнули злостью, он сжал кулаки и пошел на брата. Митя отскочил в сторонку и засмеялся. Он был явно доволен, что разозлил брата. А чтобы еще сильнее распалить доверчивого Лопушка, он торопливо сказал:
— Нормальный человек не назовет собаку Злодеем.
— Ах, так! — Ваня бросился на Митю.
— Спасите! — притворно вскрикнул Митя и сгреб Лопушка в охапку.
— Пусти! Пусти! — требовал Лопушок. — Пусти!.. Я тебе сейчас покажу...
— Ой, боюсь! Ой, боюсь! — Митя изобразил на лице испуг, а сам крепко держал Ваню.
Клава давно уже стояла, насупившись, и покусывала губу. Она не любила, когда Митя разыгрывает Лопушка. А сейчас ей особенно было не по себе, потому что эту сцену наблюдали Лариса и Федя. Оба они растерялись и не знали, как вести себя.
Клава, наконец, не выдержала, подбежала к братьям.
— Хватит! — тихо и сердито сказала девочка. — Все расскажу матери, бессовестные... Будет тебе, Митяй, дома... Люди на вас, как на дураков, смотрят.
Странное дело! Эти слова подействовали, как вылитый на головы ушат ледяной воды. Братья тут же перестали бороться. Оба засовестились. Лопушок с виноватой улыбкой поглядел на Топорка с Ларисой, а Митя стал оправдываться перед Клавой.
— Пошутить нельзя. Че, мы деремся, что ли?.. Ну, ладно дуться-то. Дурачились же.
Митя хотел обнять сестренку, но она, передернув плечами, увернулась.
...На дорогу выбежала собака. Заметив ребят, она остановилась и насторожилась, приподняв голову.
— Злодей! — радостно позвал Лопушок. Он сразу же забыл про ссору с Митей, исчезла неловкость перед друзьями. Ваня весь просиял. — Злодеюшка! Дружочек мой!
Пес завилял хвостом, но остался стоять на месте. Он то смотрел на Лопушка, то оглядывался на подлесок, поджидая хозяина.
Наконец на дорогу вышел и пастух. На пастухе был надет блестящий черный дождевик. Топорка поразила его походка: усталая, неторопливая и гордая. Он остановился возле собаки и тоже стал смотреть в сторону зеленовского стана. На секунду мужчина и собака выжидающе застыли. И даже на расстоянии угадывалась их любовь, готовность постоять друг за друга.
— Василь Тихыныч! — радостно закричал Лопушок и побежал к пастуху.
Злодей напряг мышцы, пружинисто присел.
— Да это никак Лопушок? — вслух сказал Василий Тихонович. —Точно он. Злодейка, гляди, кто к нам бежит. Узнал? Лопушок это.
Злодей давно узнал мальчика, которого любил так же, как и хозяин. Злодей ждал хозяйского решения.
— Что же ты стоишь, хитрушка? Встречай дружка.
Злодей сорвался с места и стрелой понесся к Ване. Казалось, они сейчас столкнутся друг с другом, но какая-то невидимая сила остановила их. И вот уже Лопушок обнял собаку. Злодей несколько раз лизнул шею, плечи, подбородок Вани.
А потом они вместе побежали к пастуху. И с ним Лопушок обнялся. Злодей же в это время ревниво бросался то к одному, то к другому. Вдруг он заметил коров, которые вышли из перелеска и направились через дорогу к зеленовскому участку. Злодей требовательно залаял и побежал к коровам. Коровы панически кинулись за дорогу, к береговым кустам.
— Чего он на коров напустился? — спросил Топорок.
— За дорогу им сейчас заходить нельзя. После покосов здесь прогон будет.
— Да? А откуда же собака-то это знает?
— Xa! — довольно усмехнулся Митя. — Злодей все знает. Он только говорить не умеет.
— А ты правду сказал, что его хозяин... это самое?
— С холминкой-то?
— Да.
— Это я нарочно, чтоб подразнить Ванюшку. Василь Тихонович — мужик всем мужикам.
В разговор вступила Лариса. Перебив Митю, она сказала:
— Чудаком Василия Тихоновича считают потому, что он кончил Тимирязевскую академию, а остался колхозным пастухом. Должность-то у него в колхозе главного ветеринара, но каждое лето он пасет скот. И не просто пасет, а по своему, курановскому методу.
— Курановскому? — переспросил Топорок.
— Да. Куранов — это его фамилия. И ни в одном другом стаде коровы не дают по стольку молока.
К костру подошли Василий Тихонович, Лопушок и Злодей. Куранов поздоровался со всеми за руку. Подав руку Топорку, он сказал:
— Куранов Василий Тихонович.
— Федя Топорков, — отрекомендовался и Федя.
— Дачник? — спросил Куранов.
— Да это же Ильи Тимофеевича сын! — почему-то очень горячо запротестовал Лопушок.
— Вот оно что! — Тяжелый и острый взгляд Василия Тихоновича потеплел и стал ребячливо-доверчивым. — Значит, ты и есть тот самый Топорок, про которого добрая молва по колхозу ходит?
— Он самый, — подтвердил Ваня с гордостью.
— Рад познакомиться, рад познакомиться, — несколько раз повторил Куранов, а потом вдруг спохватился, подозвал к себе собаку и сказал: — Злодеюшка, познакомься с хорошим человеком. Это Топорок. Иди-ка, дай лапу нашему новому другу.
Злодей подошел к Феде, сел и, наклоня покорно голову, подал лапу.
Топорок растерялся и представился:
— Федор Топорков.
Все подумали, что Топорок сделал это ради шутки, и засмеялись.
— Василий Тихыныч, ушицы поешь? — спросил Митя. Он вдруг стал солидным и даже важным. — Ванятка наловил рыбки свежей.
— Спасибо, Митя.
— Поешь, дядя Вась. — Лопушок так посмотрел на Куранова, что тому ничего не оставалось делать, как согласиться.
— Ладно, наливайте, а Злодейка пока постережет.
Злодей, услышав свое имя, поглядел на хозяина.
— Может, и ему ушицы налить? — спросила Клава.
— Не станет. Сыт.
Федя не сводил с собаки глаз.
— Злодей, — позвал Василий Тихонович. Злодей стал строгим, сосредоточенным. Ребят он перестал замечать. Он смотрел на хозяина и ждал. — К стаду, — мягко приказал Куранов.
Злодей сорвался с места.
— Какой он у вас! — с восхищением сказал Топорок, — Как человек. Все понимает.
— Умница.
Василий Тихонович сел к костру и стал есть уху.
— Хороша, — похвалил он искренне. — Весьма хороша. А я еще отказывался. Из окуньков?
— Тройная, дядь Вась. И ершики были, — ответил Лопушок. — Заходи к нам почаще.
— Постараюсь, — усмехнулся Куранов. — Ради такой ушицы десять верст отшагать не жалко.
— Да ладно хвалить-то, — засовестился Лопушок.
— Дождь будет? — спросил Куранова Митя.
— Распогодится.
— Значит, можно косить?
— Косите смело. Ночью, может, еще погремит, а с утра солнце будет. Можете не сомневаться.
Василий Тихонович доел уху, поблагодарил ребят и собрался уходить.
Тут-то Топорок и задал ему вопрос, который давно не давал ему покоя:
— Василий Тихонович, а почему вашу собаку зовут Злодеем? Такая хорошая, умная, а имя какое-то странное.
Василий Тихонович поглядел на Топорка, помолчал и нехотя ответил:
— Так я его назвал в память об одной очень хорошей собаке.
— Расскажите, Василь Тихыныч!
И еще одна страничка из прошлого, или маленькая повесть, которую написал Василий Тихонович
Осенние зори стары и ленивы. Они поздно и долго просыпаются, а то и вовсе пропускают свой черед. И тогда по утрам идут дожди, над землею гоняются холодные ветры и срывают последние листья с яблонь и дуба.
Вася же любил всякую осень. А дождливое, ненастное предзимье всегда напоминало ему детство, сытое предвоенное время, когда живы были его мать и отец.
Осень разгоняла деревенских ребятишек по домам. Первое время Вася подолгу сидел на лавке у окошка, смотрел на улицу. А за окном дождь, ветер, раскисшая дорога... Потом Вася привыкал домашничать, приноравливался к сонливому теплу, к ленивой тишине, к недолгому одиночеству. Вновь возвращалась к нему растерянная за лето привязанность к матери, отцу и маленькой сестренке Нюре.
