Гэри Шмидт - Пока нормально
И надо всем плыл запах жареной курицы, и потрескивал жир, капающий в костер, и дымок стелился над бейсбольным полем, и над метателями подков, и над волейболистами, до самых столов, накрытых чистыми белыми скатертями, где женщины – включая мою мать – расставляли миски с салатами, и блюда с булочками, и кувшины с розовым лимонадом, и тарелки с вареной кукурузой, от которой валил пар, и новые миски с салатами, пока весь остальной народ не начал перебираться с бейсбольного поля поближе к ним, а потом один из поваров около грилей крикнул: «Готово!», и тогда все подтянулись еще ближе и выстроились в очередь, и повара притащили огромные подносы с горами жареных куриц, и в теплом голубом воздухе разнесся просто потрясающий запах, и я посмотрел на маму, которая улыбалась во весь рот, словно вернулась домой после того, как долго-долго где-то пропадала.
А первым в очереди оказался мой брат. Ну надо же, какая неожиданность.
Но это ничего не значило, потому что даже если бы здесь собрались все жители города Мэрисвилла в полном составе, они и то не смогли бы съесть такую прорву еды. Все было как в сказке: стоило опустошить тарелку, как она тут же куда-то исчезала, а вместо нее точно по волшебству появлялась другая, еще полнее. И жарилось еще больше куриц, и дымились чаны с вареной кукурузой, а потом в очередь прибежали ребята с озера, мокрые с головы до ног, и все они вопили, что нечего запрещать им обляпываться едой, раз они все равно скоро опять вернутся в воду, а потом все так объелись курицы, салатов и кукурузы, что стали пробовать сесть поудобней, держась за живот, а потом на лужайку выкатили большие алюминиевые тележки, и все дети помчались к ним и полезли внутрь за фруктовым льдом, и клубничными пирожными, и вафельным мороженым, и Джеймс Рассел схватил меня за руку и крикнул: «Бежим!», и я тоже побежал и достал оттуда эскимо в апельсиновой глазури.
Эскимо в апельсиновой глазури! Знаете, как это вкусно в яркий осенний день, когда ты наелся до отвала жареной курицы и твоя мама смеется по-настоящему, как смеялась когда-то давным-давно, и ты вдруг замечаешь, что твой отец держит ее за руку, чего не бывало ни разу за последние сто, а может, и двести лет?
Пока не появился Эрни Эко и мать не отошла в сторону.
Потом все матери убрали со столов, вытерли длинные белые скатерти и свернули их, весело смеясь, и сложили в коробки оставшуюся еду, а ее осталось немало. Ребята снова побежали купаться, и Джеймс Рассел крикнул: «Пошли!», но я снова покачал головой. Тогда он сам помчался к озеру, и мне было очень трудно не возненавидеть его, когда он нырнул туда ласточкой и вынырнул со смехом, и какой-то малыш стал карабкаться на него, чтобы сигануть в воду с его плеч.
Потом около очищенных столов стало собираться больше взрослых, и я пошел на площадку, где кидали подковы: хотел посмотреть, что в этом занятии такого умного. Кто-то закричал, что скоро начнется викторина и все должны найти себе партнера, чтобы соревноваться парами. Я огляделся. Мой отец стоял с Эрни Эко. Они о чем-то шептались – наверное, о том, как они выиграют.
Я поднял подкову и бросил. Недолет. Большой.
Я бросил другую. Снова недолет. Большой.
Взял третью. Перелет. Большой.
Просто блеск.
Я бросил последнюю. Она снова не долетела, но покатилась и плюхнулась в песок рядом с колышком. Неплохо.
Что и сказал мне какой-то старикан, когда я пошел собирать подковы.
– Неплохо. Но, по-моему, если ты будешь держать ее вот здесь, посередке, она полетит чуть дальше.
Я поднял все четыре подковы.
– Может, покажете?
Он взял подкову так, что ее концы торчали наружу.
– Смотри, – Он занял место напротив колышка. – Становишься пяткой сюда и отводишь руку назад. – Он пару раз махнул подковой взад и вперед. – А потом отпускаешь на взлете. – Он бросил подкову. Она не наделась на колышек, но звякнула о него. – А дальше только вопрос тренировки, – добавил он.
Я попробовал. Поставил пятку куда он велел и сделал пару взмахов рукой, как он. Потом посмотрел на него. Он кивнул, и я бросил подкову.
– По-моему, лучше кидать по более высокой дуге, – сказал он. – Тогда они не будут откатываться после того, как упадут на землю.
Я бросил еще одну. Недолет. Слишком высокая дуга.
– Неплохо, – сказал он.
Я отдал ему последнюю подкову. Я не придурок.
Он взял подкову так, как будто делал это уже полтора миллиона раз. Уперся пяткой. Размахнулся.
Подкова вылетела из его руки в голубое небо. Медленно повернулась один раз, точно примериваясь. Подлетая к колышку, она вытянула концы вперед, как ныряльщик руки, и шлепнулась на песок, ни капельки не подскочив и даже не дотронувшись до колышка, но обняв его настолько идеально, как будто кто-то подошел туда и специально положил ее именно так.
Я посмотрел на старикана.
– Я же тебе говорил, дальше только вопрос тренировки, – сказал он. – А сейчас знаешь что? Мне очень пригодился бы партнер для викторины. Я участвую в ней уже двадцать пять лет и ни разу даже близко не подобрался к призу.
Он протянул мне руку.
Я ее пожал.
– Значит, партнеры, – сказал он, и мы пошли обратно к чистым столам.
Несколько ребят доедали остатки вафельного мороженого, а компания их отцов закурила сигары, и длинные струйки дыма тянулись от них в золотые деревья. На столах лежали стопки желтых блокнотиков и карандаши. Участники брали их и подписывали сверху свои имена. Некоторые (например, мой отец и Эрни Эко) с очень серьезным видом нумеровали страницы в своих блокнотах. Но таких было мало. Остальные спокойно болтали и смеялись – наверное, потому, что Бейб был им до лампочки, они про него ничего не знали и даже не рассчитывали выиграть.
И правильно делали.
Потом какой-то чудак в галстуке – представляете, галстук! на пикнике! – влез на стул, поднял над головой черную книжечку, и все радостно завопили. Я подумал, что этот чудак в галстуке, должно быть, и есть тот самый мистер Толстосум Баллард – урод, который управляет своей бумажной фабрикой хуже, чем мой отец и Эрни Эко управляли бы ею с завязанными глазами.
– Вопросы нашей викторины! – выкрикнул он, и все снова завопили и захлопали. – Здесь десять основных вопросов и один дополнительный, на случай, если он понадобится. Победит команда, которая ответит точнее всех. Приз этого года – бейсбольный мяч с подписями…
Ладно, сейчас вы решите, что дальше я все выдумал, но это не так. Иногда вам ничего не остается, кроме как верить мне на слово. Вот что сказал этот чудак в галстуке:
– …бейсбольный мяч с подписями Роджера Мариса, Мики Мантла и Джо Пепитона!
Ликующие крики со всех сторон. Не кричали только мой отец и Эрни Эко.
– Плюс, только в этом году, по пятьдесят долларов каждому партнеру!
Сами понимаете, народ и тут не промолчал.
– Плюс парковочные места рядом со входом на фабрику в течение целого года!
Думаю, это многим из собравшихся пришлось по вкусу, потому что все опять покричали как следует.
– А теперь давайте начнем!
Бейсбольный мяч с подписями Роджера Мариса, Мики Мантла и Джо Пепитона! Все из команды «Янкиз» – и именно эти трое, если вы помните, сделали хоумраны в шестом матче Мировой серии 1964 года против «Сент-Луис Кардиналс».
Да пусть этот мистер Толстосум Баллард хоть трижды урод, кому какая разница!
Я посмотрел на своего партнера.
– Думаешь, у нас есть шанс? – спросил он.
– А то, – сказал я.
– Вопрос номер один, – сказал мистер Толстосум Баллард. Он так и стоял на стуле. – В скольких матчах подряд в 1941 году Джо Димаджо делал удары, позволяющие ему без помех добежать до первой базы?
Мой партнер посмотрел на меня.
– Ты знаешь? – спросил он.
Я взял карандаш и записал число 56. Если он даже этого не знает, подумал я, толку от него будет немного.
– Написали? Да ладно вам, ребята, вы либо знаете, либо нет. Гадать тут бесполезно. Следующий вопрос: сколько иннингов[4] подряд в игре Мировой серии отподавал всухую Уайти Форд?
Стоны и смех вокруг. «Ты что, издеваешься?» – крикнул кто-то.
Я отдал карандаш обратно своему партнеру.
– Тридцать три и две трети, – шепнул я.
Он записал.
– Следующий вопрос. В 1960 году «Янкиз» сделали больше хоумранов, чем любая другая команда в истории бейсбола. Сколько именно?
Опять стоны. И опять смех.
«Сто девяносто три», – прошептал я.
Мой партнер записал.
– Ну вот, а теперь самый легкий. Готовы?
Веселые выкрики.
– В какие два года подряд Роджеру Марису присуждалось звание самого ценного игрока Главной лиги бейсбола?
– Это даже я знаю, – сказал мой партнер. И записал: «1960, 1961».
– Хорошо, давайте посмотрим, как у вас со статистикой. Какая у Джо Димаджо статистика по выходам на биту[5] за всю жизнь?
– Триста двадцать пять, – прошептал я.
– А какая у Мики Мантла лучшая статистика по выходам на биту за один год карьеры?
