Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия
Прокоп взошел на крыльцо дома. Тонко пропела сенная дверь.
— Бежим! — одним дыханием шепнул Никита. Петька прижал его к тряпью. Шерхан, напоминая о себе, заставил Никиту покориться.
Прокоп снова появился во дворе…
И через несколько секунд угрожающе скрипнула лестница, по которой недавно поднимались на сеновал наши герои.
Догадался о чем-нибудь Прокоп или не догадался… Но вдруг звякнула накидка на входной дверце и прогремел замок.
Никита хотел повторить бессмысленное «дяденька», открыл рот… и остался лежать с расслабленной челюстью.
Глухо бухнула земля под сапогами прыгнувшего вниз Прокопа. Отгремела, соскальзывая по стене, лестница. Потом с шумом улеглась в сарае. Потом туда же улеглась вторая — от входа на чердак…
Все это было проделано в молчании. Только время от времени, будто одобряя действия хозяина, торжествующе рычал Шерхан.
В этот вечер в Белой Глине
В этот вечер Мишка, окончательно потерявший голову в догадках по поводу исчезновения друзей и зная от Петькиной матери, что какое-то отношение к этому имеет учительница, навестил Валентину Сергеевну, чтобы попытаться выведать хоть что-нибудь у нее. Но Мишка был плохим дипломатом. После двух-трех вопросов о здоровье, о возможностях почтового сообщения и всякого рода путешествий Валентина Сергеевна уже догадалась, что Никита и Петька в походе.
Тем же часом она вместе с Мишкой отправилась к Петькиной матери.
Та ахнула, завидев учительницу.
Через некоторое время к ним присоединилась бабка Алена. И три женщины, припоминая свои беседы с беглецами, никак не могли решить, на кого ссылались друзья, говоря о походе. Получалось так, что все трое не разрешали этого и никто из троих не запрещал.
Больше всех, а вернее заметнее всех, волновалась Валентина Сергеевна. Она даже осталась на ночь у Петькиной матери. Бабка Алена вспомнила, что путешественники обещали возвратиться через два-три Дня, и решено было ждать их завтра.
Но прошел завтрашний день, а беглецы не появлялись.
Вечером Владька и Мишка организовали постоянное дежурство в тальнике, на берегу Туры. Владька для этой цели соорудил подзорную трубу из двух линз. Труба немножко замутняла изображение, но все же, приглядевшись, через нее можно было различить, где река, а где берег…
Однако безрезультатно прошла еще одна ночь. Потом еще один день. И еще ночь., А к вечеру следующеего дня Валентина Сергеевна пришла в сельсовет и по телефону сообщила в районную милицию об исчезновении двух своих учеников. Валентина Сергеевна была расстроена до того, что минут десять объясняла внешние приметы одного Никиты, хотя и сказать-то надо было всего, что голова как шар.
В двух белоглинских домах нарастала тревога, наблюдатели в тальнике сменялись каждые полчаса, а беглецы будто канули в воду.
Шерхан
Когда первые ошеломляющие минуты заключения прошли, друзья приспособились к темноте и могли различить друг друга.
Оба сели на тряпье и слышали, как скрылся в доме Прокопка.
— Нас предали, — шепнул Никита.
Петьке стало чуточку тоскливо от этой мысли. Но Петька подумал и категорически мотнул головой: «Нет!»
Сколько-то времени опять сидели молча. Но когда неуверенно застучали запоры калитки, оба вздрогнули, понимая, что каждый ждал именно этого — когда возвратится женщина.
Заскрипела калитка, и одновременно тихонько пропела сенная дверь.
Голос Прокопки:
— Где шляешься?!
Грудной, удивительно виноватый — ее голос:
— Я ходила в сельпо…
— Сельпо закрыто, кому мозги вправляешь?
— Я вспомнила, что нет водки, искала завмага…
— У-у… — Не понять, то ли он доволен ее стараниями, то ли нет. — Давай!.. — Неправдоподобно часто и вразнобой отстучали ее каблуки по ступеням: «ток-ток-ток». Видно, дернул Прокопка за руку.
— Собака!.. — сквозь зубы выругался Петька и даже сделал движение, чтобы встать. Никита дернул его за штаны.
Ее голос:
— Не груби… У меня может не хватить терпения… Голос Прокопки:
— Что?! Странно… Ха-ха-ха!.. — И с минуту, наверное, Прокопка хохотал. — Странно!.. Нет… Рассмешила, благодарствую!.. Ха-ха… Выкормыш, а туда же!.. — И сразу оборвал смех. — Входи! Что там у тебя?
Запела дверь.
Петька еще раз выругался. Но потом друзья опять долго молчали. После всего услышанного возможность очутиться в лапах Прокопки казалась еще опаснее.
— И чего она опоздала… — посочувствовал Петька.
— А может, она ждала нас там?.. — спросил Никита. И когда спросил, у обоих стало непривычно тепло на душе.
Сквозь единственно видимую щелку от неплотно прихлопнутой двери на сеновал проглядывали сумерки.
Петька переполз через баррикады тряпья и попробовал открыть дверцу. Тотчас же загавкал от конуры Шерхан.
Адмирал-генералиссимус торопливо возвратился к Никите.
— Думай, Голова…
Голова, начальник штаба, стал думать. Но не о спасении, а так —, о разном…
Полоска сумерек от входа стала еле заветной.
Снова тихонько пропела сенная дверь.
Легкие шаги. Она…
Погремела где-то рядом жестяным корытом. Шерхан заскулил, подлизываясь к хозяйке.
— Спать, Шерхан, спать… — И негромко: — Мальчики, если здесь, тише… Спать, спать…
Никита, протянув руку, осторожно стукнул по стропилу.
— Тихо, тихо, Шерхан!.. Петька шепнул:
— Тихо!
Ясный месяц за синей рекою… — послышалась от крыльца негромкая песенка. Потом шаги по лестнице, и опять все стихло.
— Я говорил! — торжествующе отметил Петька. В ответ ему взвился яростным лаем Шерхан.
Хлопнула дверь. Голос Прокопки:
— Ты чего? Ну, ну, не балуй… Гляди тут…
Друзья поняли, что теперь, когда смолкли последние звуки в хуторе, Шерхан улавливает малейший их шепоток, и долго-долго опять сидели без движения.
Потом Петька дернул Никиту за плечо. Мол: «Спим…» Тут же улеглись на тряпье и заснули в обнимку.
Нет худа без добра
Бодрые, вскочили разом под крик петуха во дворе, и оба разом вспомнили, что спят не дома. Даже не в гостях. Сели.
Несколько раз выходил во двор и возвращался в избу Прокопка. Когда он уходил — то из одного конца двора, то из другого доносилась тихая песенка. Настолько тихая, что слов было не разобрать. Только напев:
Ясный месяц за синей рекою…
Опять и опять натужно орал петух. Квохтали выпущенные из сарая куры. Покрякивали утки. Где-то неподалеку вздыхала корова, слышалось тяжелое хрюкание, время от времени заглушаемое требовательным визгом подсвинка.
— Живет кулак… — повторил Петька определение пасечника.
Никита показал на фонарь:
— Может, не видно?..
Петька метнул взглядом, по сеновалу.
Вместе подтащили тумбочку без дверцы, засунули в нее фонарь так, чтобы свет падал только в одну сторону.
К обоим возвратилась прежняя энергия.
Петька отполз к дверце. Осторожно выглянул в щелку. Через нее был виден угол крыльца и узенькая полоска гладкого, будто асфальтированного двора.
«Зажигай!» — просигналил Петька.
Чиркнула спичка.
Света из-за кучи барахла Петька не увидел.
Глупо было думать о побеге, когда они еще не выполнили своей главной задачи. И с молчаливого согласия как бы возложили всю ответственность за свою дальнейшую судьбу на ту, у которой была песенка: «Ясный месяц за синей рекою…» Себе оставили собственные заботы.
Опять замелькали «Похождения…», «Приключения…», фотографии женских ног вместо картинок…
Надежда — друг легкомысленно-непостоянный: то сильнее она, то еле теплится…
И когда Никита зашевелил непослушными губами, пытаясь что-то сказать Петьке, — она была уже совсем крохотной.
Никита прижимал руки к толстой в кожаном переплете книге, во всю обложку которой сиял тисненый, с двумя перекладинами крест.
В четыре руки распахнули книгу.
Глазам обоих представились обнаженные мужчина и женщина под огромным деревом. На разметавшуюся в полусне женщину глядеть было неприятно.
— Библия! — наконец прошептал Никита.
— Не дурак!.. — огрызнулся Петька. — Шуруплю.
Дальнейшее у обоих не вызывало сомнений.
Тайна последних двух цифр была перед ними. Страница сто шестидесятая… Во всю оборотную сторону картинки — ничего не говорящая, без единого слова схема… Опять схема!
Страница двести восемьдесят третья… И только тут заметили оба, что книга написана на непонятном языке.
Помолчали, растерянные.
— Французский! — с гордостью полиглота заявил наконец начальник штаба.
— Откуда ты знаешь… — сердито отозвался адмирал-генералиссимус.
