Илья Миксон - Обыкновенный мамонт
— А собачьих марок нет? — спросил Серёжка. — Или оленьих?
— Хватит и «авиа», — улыбнулся отец и закрылся газетой.
«Довезут бесплатно, — подумав, успокоился Серёжка. — Там все любят Наташу Конову».
Письмо сочинялось быстро. Как и все Серёжкины письма, оно начиналось неизменным «первоклассным приветом» и кончалось — «Серёжа Мамонтов».
— Может быть, когда-нибудь и увидимся ещё, — сказала мама, имея в виду Коновых. — Мир тесен.
Она всегда так говорила, когда неожиданно встречалась со старыми знакомыми: «Подумать только! Как тесен мир!»
МИР ТЕСЕН
Серёжка проснулся среди ночи от тяжёлого гула моторов. Стены тряслись. В серванте тонко позвякивала посуда. Дрожали стёкла.
Серёжка бросился к окну. По широкой улице плыло над бетонкой бесконечное цилиндрическое тело, укрытое брезентом.
Наконец показался хвост. Под зелёным чехлом угадывались стабилизаторы. У задней тележки сплющились от чудовищного груза огромные ребристые скаты.
— Ух ты! — восхищённо прошептал Серёжка. Такой ракеты он ещё не видал. — Не меньше как «маршал»! — определил Серёжка.
В доме недавно появилась книжка «Реактивное оружие капиталистических стран». В ней было множество иллюстраций: всевозможнейшие заграничные ракеты. Они назывались воинственно и угрожающе: «юпитер», «найкгеркулес», «кобра». Боевые американские ракеты носили военные звания: «капрал», «сержант». По сравнению с ними увиденная только что ракета была по крайней мере «генералом армии», даже больше — «маршалом».
На следующий день Серёжка с трудом дождался часа, когда надо идти в школу. Не терпелось скорее поделиться с ребятами. Не каким-нибудь слушком, как это делает противная Галка, а настоящим известием чрезвычайной важности.
Перед самой школой он замедлил бег, сменил рысь на шаг и задумался.
Мало ли что можно увидеть в военном гарнизоне. Что ж, сразу и выбалтывать обо всём! А если это военная тайна?
До большой перемены Серёжка загадочно помалкивал.
— Ты чего такой надутый, Мамонт?
«Опять Галка!»
— А я новость знаю!
Вот тебе и военная тайна! Даже Галка видела гигантскую ракету.
— Собственными глазами видела!
— Я тоже.
— И ты видел? — Галка по-птичьи округлила глаза. — И как она тебе?
— Замечательная! — вырвалось у Серёжки, хотя он вовсе не собирался делиться с Галкой своим впечатлением о ракете.
— Уж и замечательная! Такая, как все! Обыкновенная.
— Много ты понимаешь!
И он ушёл в класс. Тем более, что звонок зазвенел и в конце коридора показалась учительница.
Анна Фёдоровна пришла не одна, с незнакомой девочкой. Глянул на неё Серёжка и вспыхнул от радости.
— А у Мамонта уши красные! И лицо! — громко прошипела Галка и мстительно ткнула Серёжку острым локтем.
Серёжка мгновенно повернулся к обидчице.
— Мамонтов! Серёжа! — строго остановила Анна Фёдоровна. — Это ещё что такое! С кулаками на девочку! Ведь ты же будущий мужчина. Садись. Внимание! Ребята, к нам прибыла новая ученица. Её зовут Наташа Конова.
МУЖЧИНА
Серёжка с разгона впрыгнул на крыльцо, накинул в передней фуражку на колышек и влетел в комнату:
— Мама! Знаешь!..
Голос осекся и смолк.
На полу картонные ящики из-под стирального порошка. Дверцы шкафа и серванта распахнуты, будто в оружейных пирамидах по сигналу тревоги. Над тахтой, на выгоревших обоях, яркий прямоугольный след от ковра. Свёрнутый и перевязанный ковёр прислонён к голой стене, как обломанная колонна. Тахта завалена платьями, пальто, кителями. Проволочные крючки вешалок торчат из одежды знаками вопроса.
Мама с соседкой укладывали в картонный ящик посуду. Каждую чашку и тарелку они заворачивали в бумагу. Под ногами лежала кипа старых газет, их никогда не выбрасывали, копили для переездов.
— Мама…
Елена Ивановна подняла голову, устало улыбнулась:
— Знаю, Серёженька. Видишь: собираюсь уже. Обед на столе. Поешь сам.
Серёжка хотел объяснить, что он другую новость принёс, но пришла Галкина мама.
— Лена! — закричала она так громко, словно звала Елену Ивановну в степи. — Решено! Сервант беру я, а шкаф купит новая майорша. И всё остальное, наверное. Они приехали из Заполярья с одними чемоданами.
«Значит, капитану Конову майора дали», — отметил про себя Серёжка. Отцу тоже недавно новое звание присвоили, капитан-инженер.
Галкина мама окинула комнату цепким взглядом и остановилась на аквариуме.
— Если не найдётся покупателя на рыбок, я возьму. Не возражаете?
— Возражаю! — выступил вперёд Серёжка. — Дарёное назад не отнимают…
— Не понимаю…
— Мы уже подарили аквариум.
— Кому? — удивилась Елена Ивановна.
— Одному человеку, — тихо ответил Серёжка. Он перешагнул через кастрюли и подошёл к своей полке с книгами. Томик Гайдара и стихи Маршака он отложил к учебникам. Остальные книги поместил в нижний ящик шкафа и повернул ключ.
— Зачем ты это делаешь? — спросила Елена Ивановна.
— Для Наташи. И аквариум ей останется.
— Какая Наташа? — не поняла сразу Елена Ивановна.
— Конова. Они приехали, а мы уезжаем…
— Коновы? Да что ты говоришь! Как тесен мир! Где же они?
— Коновы — прекрасные, люди, — объяснила соседке Елена Ивановна. — Мы так обязаны им! Но почему они телеграмму не дали?
Почему… Известно почему. По номеру воинской части не угадаешь, где находится гарнизон. Можно через улицу жить и переписываться.
Галкина мама уже ушла, а Серёжка ещё не знал, где поселились Коновы. Ему так и не удалось поговорить с Наташей. При всём классе подойти постеснялся. И Наташа, видно, тоже не решилась. Особенно после Галкиной выходки. Противнейшая на свете девчонка и после уроков помешала: прилипла к новенькой, не оторвёшь.
— Ах, как жаль, что мы уезжаем! Серёженька, сбегай разыщи их. Увидеться хотя бы, поговорить две минуты. Но только поешь сперва. Обед на столе. Мне некогда, сам видишь.
— Вижу…
У Серёжки тоже дел по горло было. Наташу найти, на стадион к футболу не опоздать. И уроков много задали… Уроки можно теперь, конечно, не учить. Теперь всё равно в эту школу не ходить…
Ещё утром ребята подсчитывали, сколько осталось дней до каникул, и Серёжка вместе со всеми радовался: до настоящего, вольного лета всего ничегошеньки, какая-то несчастная неделя. А сейчас вдруг жаль стало покидать Рио-де-Раздолье, школу, ребят, учительницу Анну Фёдоровну. И себя жаль, словно не он, Серёжка, уезжает от всех, а все уезжают от него. И Наташа Конова… Только встретились, и опять расставаться.
Большая Наташа стала. Коса длинная…
— Когда мы едем?
Офицеров не спрашивают при назначении на новое место. И офицеры не задают лишних вопросов: куда? зачем? почему? Надо — значит, надо.
— Не знаю, Серёженька, не знаю. Вечером или завтра рано утром. Когда самолёт будет.
…Маленький тупоносый автобус двигался в тумане, как танк по дну реки. Серёжка впервые ехал в «уазике» (так ласково называют машину Ульяновского автомобильного завода). В широкой передней кабине два кресла: шофёрское и командирское. Между ними, на уровне локтя, покатый кожух мотора. От него в любой мороз тепло в кабине. И в салоне не холодно.
Кроме Серёжки с Еленой Ивановной, в салоне, заставленном ящиками и чемоданами, ехали незнакомая полная женщина с дочкой, большой, лет двенадцати.
Отец сидел рядом с шофёром.
«Уазик» двигался медленно, с зажжёнными фарами. Но туман был таким плотным, что всё равно ничего не было видно.
— Может, напрямик, товарищ капитан? — предложил шофёр. Он забеспокоился, что не успеет доставить пассажиров к вылету самолёта. — Дорога не очень, конечно, но проскочить можно.
— Давай, — подумав, согласился капитан-инженер Мамонтов.
«Уазик» съехал с невидимой из-за тумана бетонки на полевой тракт.
Тоже невидимый, но ощутимый. Колёса бились в окаменевшей глубокой колее, машину трясло, бросало, раскачивало, мотало во все стороны. Невозможно было сосредоточиться, и Серёжка ни о чём не думал.
Солнце поднялось выше. Туман постепенно испарился. Под голубым небом распростёрлась зеленеющая степь. Пепельно-серая дорога разрезала её до самого горизонта.
Ехали, ехали и вдруг остановились. Впереди лежал деревянный мост через реку. Широкую, как Нева. Только берега не гранитные, а глинистые, изъеденные вешними водами. Вода в реке мутно-жёлтая, в пузырях и пене.
Шофёр и капитан-инженер Мамонтов пошли обследовать мост. Вид его не внушал доверия.
Они пританцовывали, испытывая мост на прочность, сдвигали изжёванные гусеничными траками доски настила, совещались, покачивали головами и возвратились с озабоченными лицами. Понятно было и без объяснений. По такому мосту не то что машиной — пешком рискованно переходить. Серёжка невольно вспомнил рельс через овраг у телевизионной вышки в Рио-де-Раздолье. В сравнении с тем мостом-рельсом этот был по-настоящему чёртовым.
