Магда Сабо - Скажите Жофике
Здесь они остановились. Лицо Доры расплылось перед глазами, наверное потому, что Жофике мешали слезы. Дора сняла цепочку с ангелом и положила ее Жофике в руку. Теперь у Доры больше ничего не осталось. Она, не оглядываясь, пошла по двору неторопливым, как у взрослой, шагом.
Жофика спрятала цепочку в "конюшне" – под грушевыми очистками. Она накрыла ее мышью, которую сама смастерила из кусочков меха. На спинке мыши крупными чернильными буквами было написано: "Яника". Жофика вернулась в свою комнату, но тут же выбежала на кухню. Надо чем-то заняться, иначе голова лопнет от забот. Мамы все нет, наверное, плачет там, у папы на могиле. С бедной мамой тоже творится что-то неладное, может быть, у нее какая-нибудь неприятность по службе? Наверное, она проголодалась там на кладбище. Как же быть с дядей Калманом? С Вики? С Дорой?
Юдит добралась до дому поздно. Поднимаясь по лестнице, она почувствовала, что очень голодна. Теперь все не казалось таким трагическим, она вдоволь наплакалась. Юдит вдруг смирилась с тем, что произошло. Ведь ее смущала совсем не разница в окладе, скорее всего просто было уязвлено самолюбие. Сейчас волей-неволей придется браться за стряпню. Это ужасно. Она так устала, едва волочит ноги. Вот бы сейчас скатерть-самобранку! Однажды, когда конференция в институте затянулась до одиннадцати часов, она позвонила домой и предупредила, что придет только к полуночи, а когда вернулась, дверь открыл Габор. На нем был ее нейлоновый передник. Он сказал, что уже накормил Жофи и она давно спит. На кухне Юдит увидела накрытый стол. Кругом был страшный беспорядок, зато на столе красовалась запеченная, политая сметаной картошка.
Юдит позвонила. С минуту пришлось подождать, затем послышался знакомый резвый топот. Жофи открыла дверь. В передней стоял запах шпината и чеснока. Нейлоновый передник на Жофи свисал намного ниже колен, конец косички был в панировочных сухарях.
– Вымой руки, – сказала Жофи. – Я приготовила ужин.
11Когда Марта Сабо прочитала письмо, она сильно разволновалась. Марта имела привычку даже летом заглядывать в школу – быть может, кому-либо из учеников захочется позаниматься. Если таких энтузиастов не оказывалось, она на некоторое время заходила в зал, где стоял рояль, просматривала бумаги на своем столе и, перекинувшись парой слов с дежурным по канцелярии или с кем-нибудь из учителей, отправлялась бродить по школе: интересно было видеть, как продвигается ремонт. Она поливала цветы, насыпала свежего корму в аквариум, вообще находила себе десятки мелких и приятных дел. Марта с наслаждением втягивала в себя воздух, ей были бесконечно милы эти длинные, даже теперь, во время каникул, пахнущие мелом и чернилами коридоры. Если Марта выезжала куда-нибудь на лето, ее уже к концу второй недели безудержно тянуло домой, а последние дни августа всегда казались тягучими и пустыми. Сентябрь был для Марты Сабо самым волнующим месяцем, это был месяц встречи с учениками. За лето некоторые из них вырастали чуть ли не на десять сантиметров, и многим прежде тоненьким, как тростинки, девочкам становились тесны кофточки.
Пожалуй, один математик Хидаш мог сравниться с Мартой в своей приверженности к школе. Его по праву называли "школьным филином": даже газеты и те он прочитывал в учительской. Мимо него не проходила ни одна статья по педагогике, о каждой он имел свое мнение, он непременно делал выводы и замечания. Хидаш был превосходным собеседником. Марта обычно слушала его с шитьем в руках, штопая или латая какую-нибудь старую скатерть. Эту работу она приносила с собой специально в дни дополнительных занятий. Дети лучше соображают, если на них не смотришь. А семиклассница Эрдеи может по-настоящему сосредоточиться на учебе только тогда, когда ее руки чем-то заняты. Если на уроках она принималась скручивать и рвать бумажки, Марта Сабо знала: это значит, что девочка увлечена материалом.
В четверг после занятий Марта немного задержалась: она поднялась проверить, что делают юные поварята. Почему-то на душе у нее было неспокойно. Дело было не в учениках, нет: они стояли у плиты и занимались своим делом. Марту расстроила мать ученицы Биро. Когда возник вопрос об организации летней площадки и кулинарного звена при ней, Марта сразу же предложила пионервожатой Бауман пригласить какую-нибудь опытную хозяйку – пусть научит детей экономно и вкусно готовить. Но Тамаш, которая из одного жалованья неплохо кормила восемь душ семьи, не согласилась заниматься со звеном, Сюч тоже, а ведь Марта Сабо рассчитывала на них. Пришлось согласиться на помощь Биро: у нее была приходящая домашняя работница, и она сама высказала желание заниматься с девочками. Биро любила хозяйничать, как говорится, на широкую ногу, с вдохновением. Ее муж много зарабатывал, и Биро не стеснялась в средствах. Но все, что она готовила, так мало подходило для скромного лагерного рациона. Вдобавок ко всему Биро не разрешала детям проявлять никакой инициативы. Девочки могли только чистить картошку и овощи. У плиты же с видом предводительницы хлопотала сама Биро. Она была в белоснежном халате, с косынкой на голове. Звено со скучающим видом следило за ее работой. Голодные поварята тоскливо поглядывали на пончики, которые румянились в кипящем жиру. Марта Сабо просмотрела меню за неделю, поблагодарила Биро и, повернувшись, отправилась домой. Нет, со звеном поварят просто беда. Все это в таком виде не имеет никакого смысла. Срочно нужно вызвать Бауман. Пончики! Телячья отбивная! В меню нет ни одного простого овощного блюда, нет ни жаркого из картошки, ни гуляша. Как раз в это время Сумпер и передал ей заказное письмо с круглой печатью Института экспериментальной педагогики. Взволнованная письмом, Марта забегала по учительской.
Чего, собственно, этому Добаи от нее нужно? Конечно, очень нехорошо с ее стороны, что за всеми мероприятиями этого института она подозревает проделки Юдит. Ведь Юдит всего-навсего научный сотрудник, а Добаи как-никак директор института. Прежде ведь они ее не беспокоили! Зачем она должна явиться сегодня в пять часов к Добаи? Они друг друга давно знают. Как-то в середине учебного года Добаи пришел к ним в школу и попросил у директора разрешения присутствовать на уроке Марты Сабо. После урока он пожелал познакомиться с ее дневником – его, видите ли, интересуют наблюдения Марты Сабо. Скажите, пожалуйста! Она ответила ему, что дневник ведет не систематически и похвастаться ей нечем. Еще не хватало, чтобы Добаи передал Юдит записи про Жофи и Марианну Халлер. Пусть оставят ее в покое со своими экспериментами! Во всей школе только она и Хидаш ведут регулярно записи наблюдений и то исключительно для себя, для своей работы. Но разве придет кому-нибудь в голову укорять, например, географичку, маленькую Вари, что она один-единственный раз – в сентябре – открывает дневник, а в конце января начинает бегать и плакаться, что не записала в него ни строчки? Да и когда ей писать-то? Ребенок отнимает все время – то она варит, то кормит младенца, то стирает на него. Когда ей жить жизнью школы? Может, она, Марта, так много отдает школе и детям потому, что не имеет никакой личной жизни?
Но все-таки для чего ее вызывают в институт? Являясь туда на какое-нибудь совещание, она только и делает что спорит. Редкий случай, чтобы она не разругалась с докладчиком, хоть она и понимает, что это очень неприлично. Ей, откровенно говоря, нисколько не хочется их всех видеть! Добаи еще ничего, он довольно толковый, зато сотрудники его! Вечно корпят над своими фолиантами, а поставь их в какую-нибудь школу, через два дня заголосят: "Спасайте, невмоготу!" Конечно, сидеть в институте куда проще. Прочтут девяносто девять томов и напишут сотый. От их бесконечных предложений и мудрствований учителя уже волосы рвут на себе. И чего они надумали вызывать ее? Ведь все равно не прислушиваются ни к чьим советам. Сами с усами! Учителям лучше подальше держаться от них, дабы избежать недоразумений.
Взглянув на нервно шагавшую по учительской Марту, Хидаш спросил, что случилось. Уж кому-кому, а Хидашу надо ответить. "Вероятно, им нужна какая-нибудь статья?" – высказал предположение Хидаш. От нее? Разве мало в институте своих писак?
И о чем бы она стала писать? О своей выдумке "Кет – хет – сюч – пуфф"? Вот еще! Зачем? Они же там твердо убеждены, что ученик прекрасно отличит звонкий звук от глухого, если положит руку на горло. Только одного не учли, что десятилетнему ребенку всегда кажется, что в горле гудит. Статью? Ждите! Марта и Хидаш теперь уже вместе бранили институт, когда в учительскую постучались. Вошла Лембергер с тарелкой в руках. На тарелке под сахарной пудрой розовели поджаристые пончики, а на краю тарелки золотился абрикосовый джем. "Это тетя Биро прислала вам на пробу".
Марта хотела угостить Хидаша, но он не любил сладкого, а ей после письма вообще не хотелось смотреть на еду. Стараясь чем-нибудь отвлечь свое внимание от письма, Марта принялась открывать и закрывать свои ящики, пересматривать старые планы, прошлогодние сочинения. Вот последняя работа Дулович. Что за талантливая девочка! Интересно, получится ли из нее писательница, когда она вырастет? В одном из ящиков Марта наткнулась на пропавшую коробку с цветным мелом – она была задвинута в самый дальний угол. А вот и шарик. Марта отобрала его у Таки, у Евы Такач; завтра, когда та придет на урок кулинарии, она вернет шарик девочке. Он весь оклеен замысловатыми картинками. Марта улыбалась. Она всегда радовалась, когда ей удавалось заглянуть в детский мир. А этот шарик был маленькой частичкой того мира. Все это действовало на Марту успокаивающе. Вот и дневник наблюдений, который так хотелось прочесть Добаи. Как бы не так! Пусть он поучительствует и сам составит себе дневник! Кстати, хорошо, что он попался под руку. Нужно кое-что записать туда о Жофи Надь.
