Ахто Леви - Такой смешной Король! Повесть первая: «Король»
Дверь веранды оказалась незапертой. Калитко вошел и стал на веранде перебирать холсты. Было хорошо видно, поскольку веранды, как правило, почти целиком из стекла, как, переставив кое-какие холсты покопавшись затем немного, Калитко снял один из них с рамы, свернул в трубочку, завернул в «Дневную газету» и вышел. Захлопнув дверь, он зашагал со двора. Король разочарованно потащился за ним, но в животе его так урчало, что он решил отказаться от дальнейших наблюдений. Но когда он разбежался и ударился большим пальцем босой ноги о камень, то запрыгал от боли на одной ноге, и тут его пронзила идея: он вспомнил, что Калитко дверь веранды оставил открытой…
Он смотрел на картины, и поначалу они не произвели на него впечатления. В следующей комнате окна были занавешены, картины растворялись в полумраке, но именно это и придавало им таинственность. В помещении было прохладно, в сравнении же с температурой на улице, где даже воробьи прятались в тень, раскрыв клювики от жары, здесь было холодно. А картины…
Эти страшные картины на стенах словно прибавляли холода, сырого, замогильного. Они были разного формата, изображали огромные подвалы с толстыми низкими серыми или черными колоннами. Прижавшись к стенам, стояли мужчины и женщины, на одних картинах они были в одеждах, над ними, словно приклеенные, висели летучие мыши, и вроде бы ничего страшного, но страх искажал лица этих людей, этот страх в их лицах делал картины жуткими, хотя Король не понимал, почему от них веяло жутью. Люди прижимались к стенам в огромном подвале, а посередине было пусто и темно… Король отчетливо это понимал — что «там» темно и страшно. На другой картине эти же люди, но уже голые, разрубленные, без рук, женщины — без грудей, на их месте страшные раны и красные подтеки, и Король догадался: это кровь. Она разливалась по белым обнаженным телам женщин, стекала на их ноги и на пол, а полы были не черными, как на первой картине, полы были, как стела в их ванной в Главном городе, — белыми квадратами.
Были и другие страшные картины. На одной — большое поле, рядами лежали мертвецы, в лохмотьях, с оголенными черепами, между ними стояли женщины на коленях — все с одинаковыми скорбными лицами и длинными седыми волосами. На одной большой картине был изображен Зеленый Зверь, похожий на крокодила, тигра и черта одновременно, под этим страшилищем было написано: гехатипат. Король подумал, что это, наверное, имя этого крокодилотигрочерта, а что означает — Король не мог догадаться.
Во дворе было жарко, здесь, в комнате, царил замогильный холод. Маленького Короля сковало тревожное оцепенение, он стоял не дыша и смотрел. Тогда-то он и услышал звук: кр-р-р. Это дверь заскрипела, на пороге стоял Калитко.
Калитко был одет в старый коричневый костюм — жарко ли, дождливо ли, он ходил в этом же костюме. Под пиджаком белая рубашка с открытым воротником, на ногах пыльные истоптанные полуботинки. Лицо небрито, черные, с проседью волосы лохматились, черные глаза смотрели не мигая, эти глаза не были ни добрыми, ни злыми, просто черные. Лоб морщинистый, зубы мелкие и желтые. Лет за пятьдесят, а сколько — никто угадать бы не смог. Калитко смотрел на Короля без удивления. Затем спросил:
— Тебе нравятся картины?
От него шел резкий неприятный запах.
— Нравятся, — прошептал Король тихо. Он, в сущности, не испугался появления Калитко, ему и без того было страшно, от самих картин.
— Какая нравится? — спросил Калитко и подошел к той, на которой было написано гехатипат. Он здорово шатался, даже вроде еще больше, чем давеча. — Эта? — он указал рукою на гехатипата.
— Да, — прошептал Король, — гехатипат мне нравится.
Калитко басисто засмеялся:
— Ха-ха-ха! Геха…ха-ха…типат! Это по-эстонски читается гехатипат, дурачок, ха-ха-ха! А написано здесь русскими буквами денатурат, понимаешь? Ты русскую букву «у» за игрек принял, ха-ха-ха! Это есть портрет… Чей портрет, а?
— Крокодилотигрочерта, — прошептал Король непослушными губами, едва слышно, чем вызвал новый приступ смеха у художника.
— Это портрет денатурата, понимаешь? — сказал он и стал напевать какую-то мелодию через нос.
— Ага! — сказал он затем. — Ты домой беги, вот что.
Зевнув, он подтолкнул Короля к выходу, и тот, словно проснувшись, побежал.
Он побежал на свою Закатную улицу, а день уже не был таким жарким, потому что перевалило за полдень, близился вечер. Солнце уже миновало остров Лаямадала, приближаясь к Закатному лесу, и освещало все по-другому: дома и деревья выглядели иначе, чем утром, отражаясь в оконных стеклах и красных черепичных крышах, оно освещало листья деревьев странными бликами. Краски предвечернего времени обманчиво менялись, черный кот выглядел синим, потом серебристым. Но два стоящих рядом дома на улице Закатной, разделенные общим двором, по-прежнему были небесно-синим и кирпичного цвета. Они и построены были одинаково, с одинаковым количеством окон, комнат и дверей. Только в доме Калитко не было такой красивой мебели, какая стояла в доме Короля, потому что Калитко не умел делать мебель, он умел рисовать масляными красками. Калитко были бедны. Кормилась их семья главным образом добычей Валю — так звала сына Мария Калитко. Валю чинил и смолил рыбакам лодки и сам ходил в море За рыбой. А Бенита? Чем занималась эта светловолосая красивая девушка, того Король не знал. Бенита делилась своими заботами только со своей подругой — дочерью мамаши Коорема, которая жила в маленьком одиноком доме в лесу Закатном.
Миновав парадную дверь, обогнув угол дома, мимо дровяного сарая Король подошел к задней двери, которой пользовались ежедневно и те, кто жил внизу, — семья Алфреда, и те, кто жил наверху, то есть Тайдеман и Тайдеманиха. Здесь он вошел в кухню и был встречен запахом жареной картошки. На столе, однако, все было убрано, и это означало, что обед он прогулял. Из торжественной комнаты слышались голоса людей. За круглым столом сидели Алфред, Тайдеман и несколько мужчин, незнакомых Королю. Незнакомцы были одеты в нарядные костюмы, это, наверное, были заказчики. Они слушали «Филипс». Как ни трудно было Королю разобраться в вопросах, интересовавших взрослых, он тем не менее знал: теперь всех интересует война, то есть где воюют, кто и с кем, кто больше потерял живой силы (Король уже понимал, что «живая сила» — это люди), кто захватил больше чужой территории, кто, где и кого оккупировал.
Впрочем, еще один голос показался ему знакомым и принадлежал он доктору Килку.
— На каждом шагу изменения: служащие требуют добавки к зарплате. Волостные старосты тут и там подают в отставку. Префекты многих городов почему-то просят освободить их от занимаемых должностей. Приказом президента освобождают директоров и назначают других. Армию спасения закрыли. Министра юстиции президент освободил, обязанности министра юстиции выполняет министр сельского хозяйства… Наш городской голова в Журавлях подал в отставку… Денатурат в продаже только три раза в неделю…
— Водку временно не продают, — вклинился чей-то голос, — потому что ее употребление у нас стало рекордным: на каждого человека три литра алкоголя в год. Невиданно!
— По предложению правительства и президентскому декрету увольняющимся с должностей по собственному желанию выплачивается жалованье за три месяца вперед.
— Причем по особому решению президента выборы в новый состав государственного совета и окончательное определение нового состава правительства назначены на четырнадцатое и пятнадцатое июня.
— Правительство шлет приветы Сталину и Молотову…
— В нашем городе одну голову сняли, другую поставили… Причем старая голова нашла нужным через газету пуститься в объяснения: дескать, я же не даром хлеб ела…
— А новая голова через эту же газету объявила спасибо за то, что ее на должность поставили.
— Сообщили, что со всех концов страны поступают известия о государственном займе для третьей сталинской пятилетки…
— А при чем здесь мы? Какая связь между Эстонией с президентом во главе и сталинскими пятилетками в России? Что, мы должны давать им взаймы?
— А выборы? Они же назначены президентом…
— На его же голову, он их в последний раз назначает, вот увидите.
Островитяне тем не менее тоже к выборам готовились. По этому поводу в центре города появился плакат с таким текстом: «Эти люди, кто представляет союз трудящегося народа, не были замешаны ни в какой кампании шахер-махер. “Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты”, — говорится в пословице. У всех этих людей честные друзья. В то время, когда многие большие и маленькие угри да льстецы старались делать карьеру, этих людей преследовали за то, что они посмели защищать интересы народа, и многие из них пребывали долго за тюремными решетками. Островитянин! Ты сумеешь отличить правильного от банкира и предпринимателя, да пятколизателя. Ты узнаешь того Угря, который жил в стремлении заслужить благодарность господ, и ты узнаешь того, кто стоит за твои интересы, ты выберешь правильного».
