Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга
— Садись, сынок, ничего, — сказал Иван Петрович. — Или ты хочешь у окна?
Ноги у Андрея вдруг ослабли. Неужели вот так сразу, без подготовки, без предупреждения, начнут колоть психотропные препараты?
Тамара сняла очки, оглядела Андрея с головы до ног. Глаза у на тоже были обезьяньи, маленькие, черные, круглые, почти без белков и ресниц. Была она не так уж стара: во всяком случае не старше отца. И лицо у нее было даже привлекательное, этакая седая секретарш машинистка со следами былой красоты, если бы не портили его две темные вертикальные морщины по обе стороны рта.
— Надо же, как мальчик меня боится, — проговорила она. — Весь прямо взъерошился. Ты думаешь, я сотрудница ЦРУ? Ты такой важны мальчик, что нужно тебя стеречь?
— При чем тут ЦРУ? — буркнул Андрей. — Вы эмигрантка. И я вас не боюсь.
— Тогда в чем дело? — открыв в улыбке желтые зубы, спросил Тамара. Садись, и поехали. Не загрызу же я вас, двоих мужчин.
Поглядев по сторонам, Андрей молча кивнул отцу, забрался в кабину следом за ним, захлопнул дверцу. Внутри «Субару» выглядела еще более неказисто: диванчик был весь изодран, декоративные панели сняты, ниша для приемника пустовала, и даже крышка бардачка отсутствовала.
— Согласись, — сказала Тамара, круто выворачивая руль, — согласись, что на таких машинах агенты специальных служб не ездя И вовсе не эмигрантка я, у меня такой же советский общегражданский паспорт, как и у твоего отца. Показать?
— Спасибо, не надо, — ответил Андрей. — Мы же вам свой не показываем.
— Однако твой папа — смелый человек, — продолжала Тамара, резкими рывками выводя машину на проспект. — Не всякий на его месте решился бы сесть в мою «Субару». Ваши пугаются, шарахаются меня, как от чумной.
«Ах, все-таки «ваши», — усмехнувшись, отметил Андрей. — Ну, и где ты прячешь свои ампулы и шприцы? Неужели в багажнике?»
Он покосился на отца. Отец сидел, расслабленно опустив плечи глядя перед собой, на лице его была улыбка страдальческого облегчения.
— Мой муж — местный, — уверенно пристраиваясь к автомобиль ному потоку, говорила Тамара, — я уже много лет за границей живу, но от советского подданства не отказывалась. Муж учился в Союзе, у него диплом МГУ, он работал в департаменте ирригации, после прошлого переворота его уволили с государственной службы, сейчас он в частной компании, временно, не по профилю, но — ничего, живем.
Она умолкла, ожидая вопросов, но Тюрины молчали, и она заговорила вновь.
— У нас небольшая ферма, личное хозяйство здесь, за дамбой, мы разводим коров и свиней. Если будут проблемы с мясом… Давно вы приехали?
Иван Петрович ответил.
— И где работать будете?
Отец ответил и на этот вопрос, но с некоторой заминкой. Тамара пытливо взглянула ему в лицо.
— А что вас смущает? Что университет закрыт?
Иван Петрович признался, что это и в самом деле его смущает.
— Но боже ж ты мой, — изумилась Тамара, — да разве вы виноваты, что вас прислали? В таком же положении, как вы, сидят и голландцы, и французы, и западные немцы, и чувствуют они себя прекрасно. Кто виноват, что эти унтер-офицеры не знают, что делать с университетом? Это шайка мошенников и мародеров, дурачье и ворье, которому не с кем воевать, кроме как с подростками на улицах собственных городов…
По тому, как напряглись локоть и колено отца, которыми он касался Андрея, мальчик понял, что обсуждение этой темы отца обеспокоило.
Должно быть, Тамара и сама почувствовала, что предмет разговора лучше сменить.
— Холодильник — замечательная идея, — сказала она. — Кто надумал? Мама? Передайте ей, что она молодец. Но выцарапать его будет не так-то просто. Нужно расположить к себе, вы меня понимаете?
— Мы захватили с собой сувениры, — ответил Иван Петрович, приподымая матерчатую сумку. — Ложки деревянные, еще кое-что…
— Матрешки, наверно? — улыбаясь, подсказала Тамара. — Все это очень мило, но… поймите меня правильно, они же бедные люди. Вот что: я вам, пожалуй, помогу. У меня с собой есть блок сигарет «Три пятерки», здесь их почему-то считают престижными. Знаете, приходит человек на прием в канцелярию и вместо визитной карточки выкладывает на стол пачку «Пять-пять-пять», то есть не пачку, а только коробочку, в которой всего лишь две сигареты. Одну проситель важно предлагает клерку, другую либо сам закуривает, либо забывает вместе с коробочкой на столе. И тем самым подтверждает свою репутацию. На черном рынке у этих сигарет совершенно несуразная цена.
— Давайте мы у вас их купим, — сказал Иван Петрович. — Нам уже выдали деньги.
— И вы не знаете, куда их девать? — Тамара снова засмеялась. Поберегите. Позже, когда хорошо познакомимся, я подскажу вам, на что их можно с пользой истратить. А с сигаретами потом разберемся. Договорились? Могу же я оказать соотечественникам маленькую услугу!
Андрей был разочарован: белогвардейская женщина не проявляла и малейшего интереса к Эндрю Флейму. Похоже, она даже не подозревала, кого везет в своей задрипанной машине. И вместо того чтобы выуживать сведения и запутывать в сети, без умолку говорила сама.
— Сперва на стенку готова была лезть. Жарко, дико все… Правда, мы не сразу сюда приехали — из-за политического положения. Долго мыкались по третьим странам, перебивались случайными заработками, а потом была объявлена всеобщая амнистия, и Жора решил вернуться Жора — мой муж, я его так зову… Но амнистия амнистией, а московский диплом признавать отказались, целую комиссию ему пришлось пройти, унизительная процедура. Ну да ладно… После разбогатели немного, нет — лучше сказать, разжились, обустроились, обзавелись хозяйством. И опять не слава богу: прошлой осенью уволили Жору из департамента, никак не могут простить, что учился в Союзе. Удивляюсь, когда читаю московские газеты: все в них пишут, что мы здесь страшно демократические, пробы негде ставить…
— Ну, на это, наверно, есть какие-то высшие соображения… неуверенно возразил отец.
— А наши с вами, значит, низшие? — быстро, как кошка лапкой, царапнула вопросом белогвардейка.
Отец ничего не ответил.
Миновали последние кварталы многоэтажного города, проскочили под насыпью, и в окно повеяло тонким ароматом. Иван Петрович зашевелился, потянул носом.
— Что это так пахнет? — спросил он.
— Апельсиновые рощи цветут, — безразлично ответила Тамара. Пикапчик мчался, бренча, по рыжему шоссе, и в кабине плескался душистый ветер. На кочковатом лугу, повернувшись мордой к дороге, стояла корова, обыкновенная красная буренка, она растопырила ноги, рога и уши с таким ошалелым видом, как будто ее только что сбросили с парашютом.
11
Всё прошло как нельзя более гладко. Желто-синий блок «555» открыл сердца работников аэропорта. Десять оборванцев вынесли тяжелый ящик на руках и легко, как мешок с травой, забросили его в кузов пикапа. Тамара не позволила Тюриным даже подержать брезентовый полог «Субару».
— Пожалуйста, не надо, — сказала она с какой-то непонятной враждебностью.
Вся операция «Смоленск» заняла в аэропорту не более пятнадцати минут, и Андрей так и не успел взглянуть на меднотрубную карту на дальней стене главного зала.
— Ну вот, а ты говорил: «Провокация», — добродушно сказал отец когда Тамара, доставив их к подножию «Саншайна» и помахав обезьяньей лапкой, укатила.
— А никакой провокации и быть не могло, — возразил Андрей. — Просто гражданочка поняла, что здесь ей ничего не обломится. А то, что она работает на три разведки, я тебе гарантирую.
— Не знаю, не знаю, — сказал отец. — Хороший человек, и говорит от души.
Собственно, Андрей и сам не думал, что старушка работает на три разведки, но так уж сказалось, и теперь стыдно было отступать.
— И все равно картоночку лучше выбросить, — упрямо сказал он отцу.
Отец послушно достал из нагрудного кармана визитную карточку Тамары, скомкал ее и бросил в угол, где наметена была куча мусора.
— Ни фига себе конспиратор! — Андрей посмотрел на отца, покачал головой и, подобрав карточку, развернул ее, посмотрел.
Там было написано: «Миссис Тамара Маймон Уиллз, Белависта-хауз. Сикст майл» — и обозначены два телефона. «Звонить вы мне вряд ли станете, сказала в аэропорту Тамара, — это чистая формальность».
— Представляю, как мать обрадуется, — проговорил Иван Петрович, вкантовывая ящик в лифт.
Мама Люда и в самом деле обрадовалась, даже затанцевала.
— Привезли, золотые мои мужички, умнички вы мои! Как же это вам удалось? Ладно, ладно, после расскажете. Все расскажете, по минуткам, уж мы с Настенькой будем слушать вас, как я не знаю кого! Давайте распакуем скорее, пока этого хрумзеля нет, надо проверить, не растрясли ли в дороге. Он со службы явится, а холодильник уже горит.
Втроем затащили ящик на кухню, распороли швы, сняли холстину, разрезали ножом картон, открыли дверцу «Смоленска» — все цело внутри, поленья колбасы вроде даже еще прохладные.
