Как настоящий мужчина - Сельсо Ал. Карунунган
Мальчик дружелюбно улыбнулся.
— Ты китаец? — спросил он.
— Нет, филиппинец.
— А я — Дэ́нни. — И он снова улыбнулся, будто произнес хорошую шутку.
— Рад познакомиться с тобой, Дэнни, — ответил я, не решив еще, улыбаться мне или нет. Все же я решил улыбнуться.
— Ты летишь один?
— Да, — гордо ответил я, — от самой Манилы.
— Ты смелый. Я тоже должен был лететь один, да мама не пустила, ведь мне всего десять лет. Она решила ехать со мной.
— А куда вы едете?
— В Голливуд.
Я уставился на него и тут же начал припоминать всех мальчиков-артистов, что видел в голливудских фильмах. Лицо его мне ни о чем не говорило. Конечно, я не мог поручиться, что видел все картины, которые шли у нас, даже хозяин единственного в Сан-Пабло кинотеатра не мог бы похвастаться этим, и я спросил:
— Ты киноартист?
Разглядывая его красивый отутюженный костюм, я испытывал легкую зависть.
— Нет, — отрывисто сказал мальчик, — в Голливуде живет мой отец. Он писатель.
— Интересно, — протянул я, несколько разочарованный.
— Не очень, — задумчиво признес Дэнни. — У меня теперь появилась новая мать.
— Кто-кто?! — изумился я, хотя совершенно ясно расслышал, что он сказал.
— Моя мама — вон она сидит — разошлась в прошлом году с отцом, — сказал мальчик. — Все это время я жил с мамой, а в прошлом месяце отец взял и опять женился.
Голос мальчика звучал грустно. Все, что он говорил, никак не укладывалось у меня в голове.
— Зачем же ты едешь к отцу?
— Судья решил, что я должен время от времени навещать его.
— А мама?
— Она говорит, что уважает закон.
Он помолчал, но, чувствуя мой неослабевающий интерес, продолжал:
— Мама довезет меня до Сан-Франциско — там меня встретит отец, — а сама поедет к дедушке. Дед живет в другом городе, у него удивительный магазин: можно купить что хочешь, даже голову акулы. Я очень люблю бывать у него в магазине.
Магазин меня совершенно не интересовал, куда интереснее отношения между его родителями. Все это было так неожиданно и совершенно непонятно. У нас в деревне у мальчиков не могло быть второй матери, пусть даже отец овдовеет и женится вновь. Но в книжках я читал, что в Америке всего много, — стоит ли удивляться, что у американского мальчика две живые матери. Беседа прервалась.
Дэнни смотрел на мать. Та, поглядывая в зеркальце, поправляла прическу. Ей, видимо, было неудобно, зеркальце было совсем малюсеньким. Я перестал обращать на нее внимание, зевнул и закрыл глаза.
Но вот опять раздался голос Дэнни, и я открыл глаза. Он, видно, чувствовал неловкость положения и хотел что-то объяснить.
— Бедная мамочка, — говорил он, не сводя с нее глаз, — она так волновалась из-за поездки, так спешила привести в порядок мои вещи, что ничего не успела сделать для себя.
Я промолчал. Дэнни повернулся ко мне:
— У тебя есть мама?
— Да, но только одна.
— Она такая же красивая, как у меня?
— Да, — не без колебания ответил я; у меня чуть не сорвалось, что моя мама красивее.
— Погляди, она приводит себя в порядок.
Мать Дэнни подкрашивала щеки. Как только она накрасила губы, Дэнни окликнул ее:
— Мамуль, познакомься с моим новым другом, он — филиппинец.
Сердито поджав губы, она обернулась, но вот губы дрогнули, и на них вновь появилась грустная улыбка.
— Здравствуй, — сказала она, положив зеркальце на колени. — Как дела?
— Хорошо. — И я учтиво поклонился. — Рад с вами познакомиться.
Она вновь взяла зеркальце, и Дэнни спросил, что она так старается.
— Хочу сделать себя покрасивее, сынок, — ответила она, часто моргая глазами.
Дэнни подмигнул мне. Я засмеялся. Интересно, шутит она или нет. Я подумал об алинг Петре. Эта старая дева жила у нас в деревне и пела в церкви. Дядя Сиано утверждал, что в мире не нашлось ни одного мужчины, который отважился бы побыть с ней наедине, даже в темноте. И все из-за ее лица. Она, наверное, ничего не слыхивала про магическое действие пудры и помады.
— Ну, как я теперь, сынок? — услышал я громкий голос. Она сложила краски и убрала в сумочку.
Дэнни вновь подмигнул мне и внимательно посмотрел на маму.
— Нет, мамуль, не помогло, — и засмеялся, будто произнес веселую шутку.
Я не поддержал его. То, что он говорил, казалось мне правдой.
— Ты злой, — засмеялась женщина, принимая шутку сына.
— Повторяю, мамуль, не помогло, — сказал он настойчиво. — Скажи ей, дружище, — обратился он ко мне, — ведь она такая же красивая, как и была, не так ли? Ведь она самая красивая на свете!
— Просто злодей! — вновь рассмеялась женщина.
Я не знал, что делать. Я разбирал все слова, что они произносили, но смысл их мне был совершенно непонятен. Я оказался в затруднительном положении и не ведал, как из него выбраться. Ясно было одно: они счастливы друг с другом, этого было достаточно.
Я взял Дэнни за руку и спросил, не будет ли возражать его мама, если ей предложить поменяться местами.
— Спасибо, дружок! Ты очень любезен.
Я поднялся. Дэнни окликнул маму, и мы поменялись местами. Через минуту голова Дэнни уже покоилась на ее руках, он спал. Я взглянул на его маму. Щеки и губы ее уже не были такими бледными, но красивее она не стала. Я опять подумал об алинг Петре, но мысли мои смешались, напала дремота, и я вскоре тоже уснул.
Меня разбудила стюардесса и попросила пристегнуть ремни. Я бросил взгляд на Дэнни, он все еще спал, и мама пристегивала его ремнями. Опять начиналось противное снижение, я ждал его с ненавистью. Самолет стал проваливаться; каждый раз у меня внутри все обрывалось. Ощущение было преотвратительное.
Самолет вновь нырнул вниз, моторы взревели, и Дэнни проснулся.
— Эй, — окликнул он меня, — мы ныряем! — и стал подражать звуку самолета.
Через минуту мы были над Сан-Франциско. Меня захватил вид ночного города, и я забыл про Дэнни. Подо мной была настоящая Америка. Здесь, по словам Ричарда, были самые длинные в мире мосты. Я спросил стюардессу, можно ли выйти из самолета. Та ответила, что самолет будет стоять пять часов. Была глубокая ночь, в городе я, конечно, никого не знал, мне ничего не оставалось, как ждать в
