Самуил Полетаев - Алики-малики
— Витю, рулевого, позови!
— Нет таких! Сказал, не поедешь, и никаких запятых. Следующий!
Когда перебрался последний пассажир и матрос пошёл на палубу, чтобы убрать трап, Веткин бросился вперёд, сбил матроса с ног и с грохотом скатился в кубрик.
— Что будешь делать со мной? — спросил Веткин, когда матрос, прихрамывая, ввалился в кубрик. Веткин спросил спокойно, словно хотел уточнить, во что обойдётся ему бесплатный проезд. — Бить будешь? Пожалуйста. Ну а в море не выбросишь…
— Кто это лается тут? — спросил пожилой пассажир в брезентовой куртке, покрытой пятнами масляной краски. — Не ты ль, сынок?
Это признал Веткина изолировщик, одно время работавший на покраске свай в бригаде Касумова.
— Я самый. — Веткин вскинул глаза, долго, не узнавая, смотрел на него, потом неуверенно спросил: — Шнырёв?
— Не забыл! — обрадовался изолировщик. — А я думаю: кто это лается тут? Быть тебе богатым — не узнал. — Он оглядел Веткина и спросил: — Сколько суток отсидел?
Саша прокашлялся:
— Пойдём на палубу, покурим, а то мешают тут…
Шнырёв вышел на палубу. Вслед за ним, цепляясь за поручни, выбрался из кубрика Веткин. Катер припал налево, выровнялся и полетел, мягко рассекая море. Веткина окатило брызгами, он покачнулся и схватился за Шнырёва.
— Не хотел я там, при людях, — сказал он, вытирая лицо.
— В тюрьме отсидел, значит?
— Может, и в тюрьме… В общем, в бегах я был, — признался Веткин, затянулся дымом и всё как есть рассказал Шнырёву.
— Как думаешь, возьмут обратно?
— Не знаю, не скажу, — покачал головой Шнырёв. — Аяз только на вид добрый, а человек крутой, железный. Его ведь на Героя представили, слыхал? Захочет ли брать к себе летунов? Одним словом, не скажу. Хочешь в изолировщики, могу устроить — нам как раз люди нужны. А к Аязу — не скажу…
— Ни к кому не пойду. Мне только к Аязу.
— Будет тебе головомойка, — усмехнулся Шнырёв. — Не миновать…
— Не миновать, — согласился Веткин. — А как же иначе? Будет мне, дядя, головомойка!..
Растерянная улыбка прыгала в его синих повзрослевших глазах. Он напряжённо смотрел в приближавшуюся эстакаду, ровненькой строчкой свай прочертившей море. Чайки взлаивали по-щенячьи, выныривали из-под кормы. Катер развернулся, выплеснул сильную волну и косо пошёл на пристань.
Старший табунщик
Пасечник Барлыкбаев, всё лето живший одиноко, любил поболтать с проезжающими. Вот и сейчас, услышав топот копыт, он вышел из сторожки и увидел всадника, спускавшегося с горы. Это был Аслан, молодой его приятель; он сразу узнал его и помахал рукой, зазывая в гости. Но Аслан не остановился. Мало того, он не оглянулся даже. Что с ним такое случилось? Куда это он мчится? Разве не хочется ему отведать холодного медку? Не иначе как что-то стряслось.
Но Аслану было не до пасечника. Он охлёстывал коня и ругался сквозь зубы, проклиная старшего табунщика Нияза. Этот лысый олух вывел его из себя. Что ему ни прикажут, о чём ни попросят, он рад стараться. Ночью поднимет и пошлёт к чёрту в болото. Слово начальства для него закон. А ему, Аслану, наплевать на начальство. Разве он хуже других и не имеет права поехать с друзьями на охоту? Видел же, как готовят ружьё, набивают жаканы, знал ведь, что его ждут ребята, так нет же — поезжай за бидонами для кумыса! Кому кумыс? Зачем кумыс? Почему он должен мчаться за дурацкими бидонами, в то время как ребята уже едут в горы?
За поворотом Аслан осадил коня, прижал его к стене. Сверху, грохоча, спускался грузовик. Шофёр блеснул из кабины недобрым взглядом и погрозил кулаком.
— Недоносок! — крикнул он. — Ослеп, что ли?
Аслан озверел от обиды. Он готов был увязаться за машиной и затеять с шофёром драку, но удивился странным звукам. В кузове от борта к борту с грохотом перекатывались бидоны. Откуда в машине бидоны? Куда и зачем везут их? Пришпорив коня, он быстро нагнал машину, но обойти на узкой дороге не смог и долго мчался следом, пытаясь вклиниться то с одной стороны, то с другой. Задний борт маячил перед мордой коня. Аслан кричал, стегал камчой по борту, но из-за грохота бидонов шафер ничего не слыхал. Тогда Аслан сорвал с плеча ружьё, вытянул в правой руке, направил стволы чуть повыше кабины. Грохот выстрела, дробясь в ущельях, перекрыл стук бидонов. Машина затормозила, из кабины выскочил шофёр с перекошенным от страха лицом, пригнувшись, бросился к обрыву, на животе отполз за куст барбариса и затаился там.
— Эй, Вася, это я! — прокричал Аслан.
Молчание.
— Вылезай, чудак, это же я, Аслан.
Из кустарника высунулось красное лицо шафера.
— Убери свою пушку…
Аслан перекинул ружьё на плечо. Из дула ещё струился синий дымок.
— Скажи, куда бидоны везёшь?
Шофёр встал и, вытирая лицо рукавом, подошёл к Аслану.
— Тьфу, чёрт, обознался! Вижу, с ружьём, ну, думаю, нарвался… Салям!
— Далеко едешь?
— К вам в табун бидоны везу.
— Заливай! А я зачем еду, не знаешь? Мне же велели ехать за ними.
— Э, пока вы соберётесь, сам-то и приедет…
— Кто приедет?
— Принц какой-то…
— Ты что, спятил? Какой ещё принц? Что ему здесь нужно, в горах?
— Не знаю… На охоту вроде приехал. Целую машину с оружием привезли. Ну ладно, бывай! Некогда мне. Сказано — срочно доставить бидоны и чтобы сегодня уже сливали кумыс. Ух и напугал ты меня!
Аслан взял у шофёра папироску, курил и мрачно смотрел вслед уходившей машине. Приезжают бог знает откуда, заготавливай им кумыс, готовь охоту! Того и гляди, ещё прикажут ловить сетями козлов и привязывать к кустарникам — подкрадывайся и стреляй!
Аслан рассмеялся. Злость прошла, вытесненная любопытством. Приезд принца — событие небывалое, нельзя упускать случая и не повидать редкого гостя. Тронув коня, он поехал обратно. Теперь, проезжая мимо, можно остановиться у сторожки пасечника. Торопиться некуда.
— Ты что пролетел мимо, когда я махал тебе?
— Слыхал, агай, к нам принц едет?..
— Слыхал, как же! Вася сказал. Только я думаю, что охотиться им лучше в соседнем районе.
— А почему не у нас?
— А что им делать у нас? Там большое хозяйство, а здесь только время потратят.
— Да что ты, агай, ведь нам уже команду дали кумыс для них готовить…
— «Кумыс, кумыс»! Если я говорю, так я знаю, что говорю. Кумыс — это для другого: к нам едет один важный гость… — Старик оглянулся, словно кто-то мог подслушать их, и тихо сказал: — Один большой человек оттуда. — Он махнул рукой на горы, в ту сторону, где была граница, за которой начиналась другая страна. — Тайно, понимаешь?
— Что ты плетёшь, аксакал? Зачем ему наш кумыс?
— Вот я и хотел потолковать с тобой обо всём. Что бы всё это значило, как ты думаешь? Постой, я вынесу тебе стаканчик…
Старик угостил Аслана пахучим, горьковатым медком, но Аслан не стал задерживаться: напоил коня из речушки и поскакал дальше.
В низине паслись стреноженные кони. Тускло поблёскивали бидоны возле палатки табунщика — значит, Вася был здесь и уехал дальше. Аслан спустил коня по крутой тропинке, оставил его пастись на лугу и вошёл в палатку. Старуха, жена Нияза, и невестка его возились с чаначем — большим кожаным мешком, выжимая из него остатки старого кумыса. Сам Нияз, коренастый старик с плоским лицом и раздвоенной седой бородкой, сидел на кошме, держа на коленях внука, и жевал табак. Он поднял на помощника тяжёлые, припухшие глаза, выплюнул коричневую жвачку.
— Слушай, что я говорю: сейчас поедешь по юртам и скажешь женщинам, чтобы немножко прибрались, навели порядок.
— Что, принц к нам едет?
— Принц не принц, нам до этого дела нет, только подготовиться надо. Так что обойди все юрты, в каждую загляни и строго накажи всем: чтобы было чисто.
— Это тоже начальство приказало?
— Это я тебе говорю, а не начальство. Слушай, что тебе говорят, и выполняй.
Аслан вывел коня по тропке вверх, вскочил в седло и погнал к речке в долине. Всю дорогу он ругал старика. Эта лысая кастрюля, этот прохудившийся чайник только и думает, перед кем бы выслужиться. Кто там едет — принц не принц, ему всё равно. Только бы выслужиться. Сидит себе, старое корыто, в палатке, жуёт табак, а я гоняй, как дурак, по юртам.
Аслан остановил коня в речке. Вода неслась, ворочая камни. Конь долго пил воду, потом стоял подрёмывая. Аслан не торопился. У него пропал интерес к предстоящему приезду высоких гостей. Он презирал себя и свою жизнь, в которой не распоряжался собой. Не мог плюнуть на всё и уехать с дружками? Мотаешься как холуй — то поезжай за бидонами, то уговаривай старух, чтобы вытерли сопли своим внукам и прибрали грязные юрты.
Вдоль берега, далеко одна от другой, были раскиданы юрты, возле которых играли полуголые ребятишки.
Аслан подлетел к крайней юрте и ударил камчой по жёлтому, как кость, стволу дерева, на сучьях которого сушились подушки и одеяла.
