Елена Нестерина - Девочка-тайна
Зачем оно нужно – солнце?
Теперь – зачем?..
Гликерия заглянула в лицо Оле. Даже сейчас, с каблуками, провалившимися в песок, Оля была выше новенькой, так что Гликерия смотрела на неё снизу вверх.
Она не жалела. Не говорила, что сочувствует. Не причитала – какой подлец он, Макушев. Гликерия спросила только:
– Ты действительно его очень любишь?
И Оля ответила, что, конечно, да. Её страдающая душа и пылающий мозг не знали другого ответа. Она знала, конечно, что, когда тебе изменяют или перестают любить, это обидно и больно, но сама ощутила это в первый раз. Да ещё в такой неожиданный момент. Что же он, Сашка? Час назад был таким героическим, таким смелым – и тут же подло переметнулся к новенькой. Которая вот она – стоит тут. И сейчас, кажется, начнёт уговаривать, убеждать, что надо перетерпеть, забыть, найти другого – и всё такое.
Однако новенькая не уговаривала. Она снова зачем-то спрашивала – хотя Оля совершенно не могла сейчас отвечать ни на какие вопросы. Ну разве что кроме этого:
– Прямо вот любишь его, да?
– Люблю!
– Это настоящая любовь? Ты уверена? Любовь?
– Да! Мы вместе уже так давно, у нас всё по-настоящему, мы были друзьями, мы встречаемся…
– Так друзья или любовь?
– Сначала друзья, а сейчас – любовь!
– Любовь. – Гликерия вздохнула и горько-горько повторила: – Понятно…
Оля похолодела. Ещё пару секунд назад она думала о Гликерии хорошо: ведь там, на кладбище, она так решительно и беспощадно дала влюблённому Сашке отлуп. А сейчас… Сейчас, наверное, она готова рассказать о своём истинном отношении к нему. И ещё борется с собой – узнав, что у Оли к Сашке такое настоящее и сильное чувство. Неудобно ей всё-таки делать больно другому человеку. Неудобно – но приходится. О ужас!..
Господи, так зачем же Гликерия сюда её привезла?! Где они находятся? Где город, где что – совершенно непонятно! Оле не хотелось слышать, как Гликерия сейчас начнёт рассказывать о своих готических чувствах к Макушеву, убеждать, что они друг другу действительно подходят – это будет невыносимо! Хотелось убежать – но только в какую сторону? Оля даже дёрнулась куда-то вправо, но Гликерия схватила её за руку.
– Любовь – это здорово, – сказала Гликерия. – У меня любви никогда не было. Знаешь, Оля, мне кажется, что раз это у тебя настоящая любовь, то придётся за неё страдать.
– То есть? – Качели смысла бросили Олю в жар. Что Гликерия хочет сказать? Что-то явно не о своих чувствах к Макушеву…
– Ну… Страдать, – пожала плечами Гликерия. – Любить его без взаимности. Или как-то стараться вернуть. Страдания бывают разные.
– Да-а? – такого Оля не ожидала совсем. – А зачем?
– Что – «зачем»?
– Страдать и любить без взаимности.
– Как зачем? – пожала плечами Гликерия. – Любовь же. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что любовь – это счастье. И невзаимная – когда любишь, страдаешь, надеешься, ничего взаимного не получается, но ты всё равно любишь – и от этой своей любви счастлив. И взаимная – как результат, к которому всё-таки можно прийти, только через всякие переживания, трудности. Страдания то есть. Через целое море, просто через бездну страдания. Ну, вот они у тебя, эти страдания, и начинаются. Чтобы после них было счастье…
Оля изо всех сил сдерживала слёзы. Слёзы злости и беспомощности.
– Обычно страданий нагоняют, чтобы сюжет интереснее был – в кино или книге, – шлепком убирая с лица выбившиеся волосы, сказала она, – а в обычной жизни в основном всегда любовь складывается без таких ужасных страстей.
– Ну и отлично! – улыбнулась Гликерия. – Но у тебя-то вот с ходу не сложилась.
Оля заплакала и отвернулась.
– Только не плачь, пожалуйста. – Голос Гликерии дрогнул. – Конечно, лучше всего, если бы любовь складывалась счастливо, взаимно. Но видишь, как всё на самом деле оказывается…
Она вздохнула и посмотрела в сторону моря.
А Оля представила себе, как любит Сашку – а он не отвечает взаимностью. И забывает о ней. Проходят годы, она всё любит, а у Сашки дети и внуки. Она любит, молчит, страдает и наслаждается своей прекрасной односторонней любовью. А у Сашки без неё всё очень даже хорошо. Фу. Такое не пойдёт… Тот вариант, при котором она носится за Макушевым и старается его вернуть – то упрашивая, то ревнуя, то шантажируя, то устраивая пакости его девушкам, Оле даже представлять не захотелось. Это невозможно. Нет. В таком варианте любовь ей тоже не нравилась. Хотелось только взаимной.
– А как-то по-другому разве не может всё разрешиться? – неуверенно спросила она Гликерию.
– Как? – удивилась та.
– Подождать, пока он одумается и вернётся… – неуверенно проговорила Оля.
– То есть подождать, пока в его печальном расколотом сердце, – Гликерия изобразила пальцами кавычки, – не пройдёт любовь ко мне?
– Наверное…
– А ты что, думаешь, это у него и правда любовь?
– Да я-то откуда знаю?! – крикнула Оля и яростно взмахнула руками.
Гликерия села на песок.
– Одна настоящая любовь так быстро сменилась на другую? – не глядя на Олю, хмыкнула она.
Оля дёрнула плечом.
– Хотя, если ты помнишь, – жёстко продолжала Гликерия, – он сказал, что к тебе любовь была не настоящая, а тренировочная.
А Гликерия оказалась беспощадной. Она будто раскатывала Олино чувство шипованными шинами.
– Скажи, вот ты бы… – падая на холодный песок рядом с Гликерией и с надеждой глядя ей в глаза, спросила Оля, – как поступила на моём месте?
– Если бы у меня оказался такой предатель? – Глаза Гликерии сузились. – Я бы ему не поверила. Не простила. И не поняла. Но есть великодушные люди. Они прощают и дают шанс. Они молодцы, они добрее. И, наверное, правы. Да и финалы их любовных историй наверняка все с хеппи-эндами… Но я уверена: предавший один раз не остановится уже никогда. Так что, как быть, не знаю…
Оля кивнула, соглашаясь. Слезинка выкатилась из её глаза, скользнула на нос и капнула с его кончика. По щекам пробежали ещё несколько.
Гликерия вскочила на ноги и потянула Олю за локоть.
– Глупо говорить «не плачь», – сказала она, – ты плачь, конечно. Вот ведь… Я такого от него не ожидала. Вот и нагулялись мы с вами…
…Девочки пошли вдоль кромки воды. Волны зализывали следы, что оставались на песке. Одна волна, вторая – и вот на гладкой поверхности не оставалось ни ямочки, ни борозды от колёс скутера. Если бы, думала Оля, в человеческой душе так быстро и бесследно затягивались раны…
Вспоминая Сашку и его слова, Оля снова и снова принималась плакать. И, глядя на пустыннейший унылый пейзаж, вдруг поняла, что её тоска и горе как будто растворяются в общей тоске, сливаются с ней и… слабеют, пропадают. Да, Оля не знала, как поступит с непостоянным Сашкой, посыпавшиеся звонки которого сейчас игнорировала. Но она чувствовала, что со всем справится. Оле казалось, что вот сейчас, упав и ударившись о дно пропасти горя и несчастья, она устремилась вверх. Выживем, да, выживем! – весёлой песней играло у неё в голове. А Сашка – дурак! Дурак, дурак, дурак!
Но – ну его! Ну его! Пока что…
У Гликерии-то тоже проблема! Да ещё какая…
– Они тебя замучают, – вздохнув, проговорила Оля. – Затаскают на всякие разборы поведения, запозорят. А учителя подхватят это и тоже житья не дадут. Были у нас такие случаи. В основном все сдаются – и до конца учёбы сидят тише воды, ниже травы, только чтобы не выперли. Один мальчишка в другую школу перевёлся. А ещё одна девчонка…
– Я не сдамся, – перебила её Гликерия. – Не позволю им вмешиваться в мою жизнь. Знаешь, я ведь не очень умею ладить с людьми. А они агрессивны и беспощадны – если хоть чуть-чуть затронуть их интересы. Лучшее средство для выживания среди них – это быстрый и смелый ум. Но ещё важнее – острый язык. Те, кто привык нападать на всяких непохожих и необычных, хорошо понимают только силу и хлёсткое слово. На которое или не успевают, или не могут возразить.
Оля подумала, что Гликерия, конечно, права. Но разве у самой Гликерии всегда получается защищать себя?
– Знаешь, сколько раз я проигрывала? – как будто отвечая на её вопрос, проговорила Гликерия. – Сколько раз они «делали» меня – и морально, и даже физически?
– Били?!
– Ну да… Считай, что я слишком гордая, но вот об этом рассказывать я не буду, – нахмурилась Гликерия. – Сильные не боятся рассказывать о своих поражениях. А я не считаю себя сильной… Я знаю, какая жизнь ждёт тех, кого «сломали» и убедили влиться в общую биомассу. Я видела, как мучаются вечно проигрывающие, но несломленные. Которым и жить не удаётся так, как они хотят, но и сдаться они не имеют права. Вот и бьются… У меня умирали друзья. И выживали – те, которые сумели противопоставить тому миру, который им не нравится, что-то своё. Отходили в сторону. Вот про это, если хочешь, я как-нибудь расскажу…
– Да, да!
Гликерия прикрыла глаза, махнула головой и продолжала с жаром:
