Жаклин Уилсон - Дневник Трейси Бикер
Погодите! Скоро сами увидите!
Ну вот, когда Кэм отвела меня сегодня в школу, я помахала ей рукой и сначала побежала на площадку для игр, а потом понеслась дальше. Затем вернулась на площадку и обежала вокруг ребят, потом побежала в сторону дороги и опять вернулась обратно, а потом опять выскочила на дорогу и как припустила! Все бежала и бежала, как будто за мной гнались с сачком, крючком и щипцами. Не понимаю, отчего это я побежала как сумасшедшая? И тут меня осенило: я же бегу к своему дому!
Завернула за угол — и тут прямо надо мной просвистел футбольный мяч и чуть не сшиб мне голову с плеч. Не знают, с кем связались! Ведь это Трейси — суперзвезда, девочка-вратарь с потрясающей реакцией! Я подскочила, быстро схватила мяч и прижала его к груди. Готово!
— Ура! — завопила я и сама себя поздравила.
И тут выскочил амбал с круглой, как мяч, головой. Его очень короткая стрижка напоминала колючки, а на лбу будто было написано: «Чем возиться со стрижкой, лучше побриться наголо».
— А ну отдай мяч! — велел он.
— А ты видел, как я его поймала? — сказала я и запрыгала. — Какой был момент!
— Тебе просто повезло, — сказал Футболист, выбил у меня мяч и стал за ним бегать.
— Просто я ловкая! — возмутилась я. — Давай стукни по мячу и увидишь, как я его опять поймаю!
— С девчонками не играю!
— Девчонки классно играют! Например я!
— А вот и нет. Давай вали отсюда, малявка!
И вдруг я пошла в атаку. Амбал замер от удивления, ожидая какого-нибудь подвоха, и совсем забыл про мяч. Я легонько ударила по мячу и выбила его из-под ног Футболиста.
— Вот это удар! — завопила я, продолжая вести мяч. — Великая Трейси Бикер и ее незабываемая игра! Мяч переходит к ней, вот это девчонка! Ой!
Футболист не стал со мной церемониться. И как наподдал по мячу, а я как грохнусь! Прямо на спину.
Я упала и застонала. Футболист прекратил игру, а мяч снова пронесся прямо у меня над головой.
— Ты как, малявка? — спросил он.
— Нормально, вот только решила немного на тротуаре полежать, — пробормотала я.
— Я не собирался тебя толкать. Не думал, что ты такая маленькая.
— С чего это ты взял, что я маленькая? — возмутилась я.
— Давай вставай! — Он нагнулся, протянул мне свою большую розовую ладонь, и через секунду я уже была на ногах. — Ну, ты как? Имей в виду — сама во всем виновата. Нечего было хватать мой мяч.
— Я не хватала, я удар оттачивала. А у тебя защита хромает. Смотри!
Я снова приготовилась ударить по мячу, но на этот раз он был умнее и не дал мне даже приблизиться к нему.
— Хватит, малявка! — смеясь, сказал он и убежал с мячом за угол.
— Эй, не уходи! Эй, Футболист, вернись! Поиграй со мной, а? Ведь больше не с кем! Ну давай! А, Футболист?
Но он ушел.
— Ну и ладно. Подумаешь. Все равно играть не умеешь! — завопила я и свернула к дому.
Решила, что дом обязательно станет моим. Пока не начну жить с мамой и у меня не будет настоящего дома.
С подушкой и одеялом у меня ничего не вышло. И с едой тоже. Я пошарила по карманам: не осталось ли в них чего? Под руку попался только прилипший к салфетке кусок жвачки. По крайней мере, когда-то он был жвачкой. Хоть вид у него был не очень аппетитный, все-таки лучше, чем совсем ничего! Денег у меня тоже не было. Похоже, придется играть «в худосочную модель», которой суждено умереть с голоду в собственном доме. Не очень-то весело.
И вдруг случилось нечто странное. За домом тянулась неухоженная дорожка. На ней я нашла старую коробку из-под жареного цыпленка — а вдруг хоть там что-то осталось? Не везет так не везет — кто-то вылизал ее дочиста. Я влезла через боковое окно, осмотрела кухню и прошла в гостиную. Звук моих шагов гулко отскакивал от дощатого пола. Старые шторы были задернуты, и в комнате было темно. Но посредине все так же стоял красный бархатный диван. На одном его конце была черная бархатная подушка, а голубое одеяло аккуратно прикрывало самые грязные пятна.
Я уставилась на подушку и одеяло так, будто сама, как фокусник, только что произвела их из воздуха. Как в старой сказке. Долго и пристально разглядывала я их, чтобы понять, откуда же они взялись. Может, мои руки отделились от тела и действовали сами по себе? Мне понравилась эта мысль, хотя что-то в ней было таинственное и зловещее. А что, если руки притаились где-нибудь в углу и по моей команде готовы взмахнуть пальцами-крыльями?
— Ладно, подушка и одеяло материализовались, а где еда? — сказала я и уже приготовилась щелкнуть пальцами.
И вдруг я замерла, так и не успев как следует щелкнуть и только впившись ногтем в большой палец. У окна лежала перевернутая картонная коробка, накрытая клетчатым кухонным полотенцем. На ней стояла одноразовая тарелка с целым пакетиком «блошек». Конфеты были аккуратно разложены по цвету: коричневые, зеленые, голубые, сиреневые, розовые, красные и оранжевые. Сердцевина была желтой, поэтому вся конструкция напоминала цветок. Я так и задрожала от затылка до копчика. Больше всего на свете люблю «блошек»! А тут их целая тарелка и будто специально для меня!
— Вот так чудо! — прошептала я и обошла вокруг картонного столика.
Протянула руку, взяла красную конфетку и лизнула. Настоящая! Покатав ее во рту, я торопливо схватила еще пригоршню. А вдруг исчезнут? Потом подошла к пыльным шторам, раздвинула их и решила посмотреть, откуда это вдруг все взялось. Заглянула за одну — и вскрикнула от неожиданности. В ответ тоже кто-то вскрикнул. На подоконнике сидел мальчик, подняв колени прямо к острому подбородку. Открыв рот от удивления, он все время моргал и крепко прижимал к себе книгу.
— Ты что здесь делаешь? — закричала я. — Хочешь меня напугать?
Он еще крепче прижал к себе книгу, как будто ее хотели отнять, потом изо всех сил зажмурился, и его лицо исказилось от страха.
— Ты сама меня напугала, — прошептал он.
— Что ты делаешь в моем доме? — строго спросила я.
Он чуть выпрямился и робко сказал:
— Это мой дом.
— Ты здесь не живешь!
— Нет, живу. Во всяком случае, днем живу. Я превратил это нежилое помещение в свой дом. Принес подушку, одеяло и еду.
— Что ты сделал? Ах да! Принес конфеты.
Он посмотрел на тарелку и сказал:
— Ты испортила мне композицию.
— Только малыши любят играть с едой. — Так говорили, когда я жила в детском доме и любила всем показывать, как зеленый горошек штурмует холм из пюре.
— А ты и вправду подумала, что здесь не обошлось без колдовства? — спросил он.
— Вовсе нет, — твердо ответила я.
— Я услышал шаги и решил, что ты большая и очень страшная, — сказал он, выпрямившись и спустив ноги. — Вот я и спрятался.
— А я и на самом деле большая и страшная, гораздо больше тебя, хлюпик.
— Все больше меня, — покорно согласился он.
— Сколько тебе лет — девять или десять?
— Почти двенадцать.
Я так и уставилась на него:
— Вот уж никогда бы не подумала!
— Знаю.
— Так что ты здесь делаешь? — снова спросила я, угощаясь «блошками» и протягивая ему тарелку из вежливости, — ведь это он их принес.
Мальчик меня любезно поблагодарил, взял одну голубую конфетку, надкусил ее, как печенье, и ничего не ответил.
— Ты что, прогуливаешь? — спросила я опять.
Помолчав еще немного, он кивнул.
— Ты ведь никому не скажешь, правда? — спросил он и проглотил конфетку.
— Я не ябеда, — сказала я и оглядела его с ног до головы.
Надо же, это он-то прогуливает!
— Ты похож на любимчика всех учителей и еще на зубрилу, — продолжала я, показывая пальцем на его толстую книгу и пытаясь разобрать ее название: «Алек-сандр… Ве-ли-кий». Как это — великий?
— Его так называли.
— Как Трейси Великая? Хорошо звучит? Трейси — это я.
— А я Александр, — сказал он.
— Александр — от горшка два вершка. Ну, наверное, ты жутко умный? Зачем тебе прогуливать? Ты ведь первый по всем предметам, так?
Он кивнул.
— По всем, кроме физкультуры. На физкультуре я самый последний. Когда у нас физкультура, я всегда прогуливаю.
— С ума сошел! На физкультуре так весело, особенно когда мы играем в футбол.
Действительно, на футболе я Трейси Великая, которая прославилась не только тем, как великолепно играет, но и нарушает правила. Старуха В. Б. прямо красными пятнами исходит, когда свистит в свой свисток.
Александр все скулил, что они еще хуже.
— Кто это «они»?
— Другие мальчишки. Они меня дразнят.
— Потому что ты Александр — от горшка два вершка, — захихикала я.
Александр сжался, как от удара. Вдруг мне стало неловко, и я села на подоконник рядом с ним.
— Значит, прогуливаешь?
— Угу
— А матери твоей они жаловались?
— Конечно.
— И что она сказала?
— Мама у меня неразговорчивая. Зато папа…
Александр произнес слово «папа» так, будто хотел сказать «ротвейлер».
— А он что?
Я почувствовала, как Александр задрожал.
