Лев Давыдычев - Эта милая Людмила
Тётя Ариадна Аркадьевна обомлела: ещё не узнав уважаемого соседа, она увидела, что кто-то прыгает на противоположном берегу и чему-то восторженно аплодирует!
— Вы кто? — испуганно и радостно спросила она, вгляделась и обрадовалась невероятно: — Соседушка милый! Да как вы оказались здесь, спаситель мой великодушный?! Что бы я без вас делала?
А великодушный спаситель мычал, отчаянно размахивая руками, и уважаемая соседушка не сразу догадалась, что он предлагал ей идти вниз по течению. Еле-еле она поняла его, затушила костёр, и вот таким необычным способом: она на одном берегу, её спутник — на другом — они и продвигались, изредка освещая друг друга фонариками.
— Почему вы молчите? — то и дело спрашивала тётя Ариадна Аркадьевна. — Неужели вы так презираете меня, что считаете недостойной хотя бы одного вашего слова?
Бедный уважаемый сосед и великодушный спаситель мысленно молил только об одном: чтобы и спасённая молчала! Но она всю дорогу расспрашивала о причине его будто бы намеренного молчания.
Лишь сейчас у костра рядом с единственным внуком дед Игнатий Савельевич постепенно успокаивался. Герка рассказал ему и о Людмилином купании, и о своей ноге, а закончил так:
— Не видать нам, дед, нормальной жизни, пока эта милая Людмила здесь. Точно, точно. Ещё неизвестно, чего она завтра придумает. Может, она завтра мне голову раскокает или руку оторвет!
— Ерунда, — на ухо ему с хрипом просипел дед Игнатий Савельевич. — Чепу… — Он поднатужился и сипло прохрипел: — …хххха.
Тут с шумом вернулись тётечка и племянница, наперебой стали хвалить Герку и деда, те от похвал тоже повеселели, но вдруг Герка с изумлением и даже возмущением услышал:
— Главная же героиня сегодняшнего вечера, вернее, уже ночи, конечно, моя дорогая племянница! Ведь если бы доброе и смелое сердце Людмилочки не позвало её, прямо скажу, на подвиг, я бы в лучшем случае приобрела двустороннее воспаление лёгких и ещё что-нибудь на нервной почве.
«Так, так, так, — совсем мрачно подумал Герка, — дед без голоса остался, я ногу поломал, а эта будущая женщина в героинях оказалась! Меня домой на тачке повезут, а Людмилочка налево-направо о своём подвиге трещать будет!»
— Короче говоря, я вам благодарна от всей моей растроганной души, — восторженно продолжала тётя Ариадна Аркадьевна. — А мое мнение о Германе изменилось в самую лучшую сторону. Отважный, добрый мальчик.
Дед Игнатий Савельевич согласно и долго кивал головой, затем просипел почти слышно:
— Тачку бы ему…
— Какую тачку?! — возмутилась тётя Ариадна Аркадьевна. — Такого человека транспортировать в тачке? Ему же необходима немедленная квалифицированная медицинская помощь! Я сейчас подниму на ноги весь посёлок, и Герман будет доставлен в районную больницу должным способом — в машине!
Они с этой милой Людмилой ушли. Подбросив в костёр сучьев, дед Игнатий Савельевич просипел:
— Страшно тут было?
— Ещё как! — признался Герка, но не без гордости. — Ногу вот только зря повредил. Достанется нам ещё от Людмилочки с её тётечкой. Придумают они ещё чего-нибудь на наши головы. Сами целехоньки, конечно, останутся, а мы с тобой какие-нибудь ранения обязательно получим.
На это дед Игнатий Савельевич что-то возбуждённо отвечал, и выглядело это так, словно он говорил на экране телевизора с выключенным звуком.
— Дома выскажешься, — предложил Герка, — если, конечно, меня надолго в больницу не упрячут. Пошевелить ведь ногой-то нельзя. А спать как охота…
Вообще-то гордость его так и распирала, и, если бы не больная нога, Герка стоял бы сейчас в свете костра, расправив плечи и выпятив грудь колесом…
…А когда к потухшему костру подъехала машина «скорой помощи», дед и внук крепко спали, прислонившись спинами друг к другу.
— Просыпайтесь, герои! — разбудил их звонкий и громкий голос этой милой Людмилы. — Вставайте, люди подвига! Карета подана!
Тётя Ариадна Аркадьевна сдержала своё слово: среди ночи она добилась, чтобы из медпункта домостроительного комбината медсестра вызвала «скорую помощь», хотя все врачи там были заняты.
Если бы только Герка слышал, как хвалила, превозносила, я бы сказал, уважаемые читатели, воспевала его тётя Ариадна Аркадьевна! По её взволнованным и торжественным словам получалось, что этой кромешной ночью Герка проявил такие высочайшие моральные качества, так ярко осуществил на деле принцип «человек человеку друг», что с полнейшим основанием может считаться героем наших дней.
Конечно, Ариадна Аркадьевна преувеличивала и здорово преувеличивала, но делала это столь искренне и убедительно, что машину вызвали быстро.
Когда Герке помогли влезть в кабину, возник маленький спор, кому ехать с ним в больницу, и эта милая Людмила довольно легко настояла на своем:
— Поеду, конечно, я. Дедушка, вы и сами больны. Вам необходимо пить горячее молоко с содой. И какой от вас прок, извините, если вы даже и слова вслух сказать не способны. А тётечку я уже уговорила лечь.
И сопротивлявшегося и сипевшего деда Игнатия Савельевича высадили около дома, а «скорая помощь» помчалась дальше.
Увы, уважаемые читатели, вы и без меня знаете, что в жизни не всегда даже очень радостные события обязательно оканчиваются радостно или хотя бы благополучно.
Дежурный врач П.И. Ратов, правый глаз которого закрывала чёрная повязка с кругляшком, оказался человеком чрезвычайно неприветливым, прямо говоря, просто грубым. Когда он стаскивал сапог с Геркиной ноги, мальчишка, сколько ни сдерживался, истошно выл самым откровенным образом. Дежурный врач П.И. Ратов сказал презрительно и насмешливо:
— Всю больницу разбудил… герой!
— Я не герой, — сквозь слёзы ответил Герка. — Больно!
— Дурака валять не надо. И терпеть надо, когда тебя за героя выдают.
У Герки слёзы текли уже не от боли, а от обиды.
— Если будешь орать, герой, — почти ядовито проговорил дежурный врач П.И. Ратов, — лечить тебя не буду. Так обратно на одной ноге и прыгай… Учти, что сейчас будет очень и очень больно. Только попробуй хотя бы пикнуть!
Закрыв глаза, вцепившись руками в край кушетки, Герка почувствовал, что от страха сердце у него отвердело и вроде бы даже не бьётся. А когда дежурный врач П.И.Ратов цепкими, сильными и ледяными пальцами больно-пре-пре-больно взялся за его ногу, Герка чуть ли не сознание потерял и сквозь зубы цедил:
— Главное… ребята… сердцем… не стареть…
Ему показалось, что одноглазый дежурный врач П.И. Ратов своими цепкими, сильными и ледяными пальцами старается выдернуть кость из его ноги да ещё НАРОЧНО её поворачивает… В голове загудело, перед глазами поплыли чёрные круги, боль захлестнула сознание, и Герка уже не слышал, как шептал:
— Не стареть… ребята… сердцем… главное… не… ребята… не… не…
И тут Герка услышал тишину, а сквозь неё насмешливый, издевательский голос:
— Всё в порядке… герой! Главное, ребята, нюни распускать не надо. Отдохнешь немного и топай отсюда… герой!
Дежурный врач П.И. Ратов направился к дверям не попрощавшись, и Герка зло сказал:
— Спасибо, дяденька… врач!
Но тот вышел не обернувшись.
— Уж такой у него характер тяжелый, — виновато, словно извиняясь за дежурного врача П.И. Ратова, проговорила медсестра, пожилая тётенька с весёлыми молодыми глазами. — Все мы от его характера страдаем. А ну-ка пройдись, миленький… Да смелее, смелее. Вот и хорошо. А куда ты на ночь-то глядя? Поспи вот тут на кушетке до утра. Я тебе сейчас чайку принесу.
Честно говоря, уважаемые читатели, я вот, прожив на белом свете более полувека, так и не уразумел до сих пор, откуда берутся злые и равнодушные люди. Причем эти бессердечные злюки избирают себе такие профессии, которые как раз и требуют доброго, щедрого, отзывчивого сердца. Зачем было надо дежурному врачу П.И. Ратову так грубо и насмешливо обращаться с ни в чём не повинным мальчиком? Какое, скажите мне, удовольствие испытывал этот дежурный эскулап, обижая больного ребенка?
Зато своим, мягко выражаясь, нехорошим поведением он толкнул Герку на нехороший поступок, и в нём, в этом нехорошем поступке, я его, бедного мальчишку, винить и не собираюсь.
Уже перед самым выходом из больницы Герка увидел на вешалке красивую зелёную шляпу с полосатой ленточкой над полями.
Медсестра перехватила его взгляд, сказала с уважением:
— Из Москвы этакую красавицу привёз недавно. Всегда её в кабинете держит, а тут, видать, забыл сегодня. Шляпа у него распрекрасная, а характер нечеловеческий какой-то. Все мы от него страдаем, а шляпой, конечно, любуемся.
Не успев ничего сообразить, Герка бросился к вешалке, правда осторожно припадая на правую ногу, схватил шляпу-красавицу, скрутил её, как говорится, в бараний рог, швырнул на пол, затопал по ней левой ногой, приговаривая:
