Александр Батров - Утренний Конь

— И ты, конечно, ни разу не навестил товарища? Нет? Зато разносил целых три раза!

Тетя Галина Николаевна встает, надевает пальто и забирает коньки. Резко захлопнув за собой дверь, она выходит на улицу.

Коньки она отдает первому встречному мальчишке.

А на улице кружатся редкие легкие снежинки, веселые, как солнечные зайчики. Неожиданно Галина Николаевна останавливается. Нет, она не может оставить так Анатолия. Сейчас она вернется к нему, вытащит из дому и поведет под этими самыми снежинками в больницу, к Ваське. А коньки? Пожалуй, они уже не нужны. Скоро весна…

Мы идем в Африку!

Макка, мартышка с «Федалы», обычно весь день проводила на палубе вместе с матросами. Она помогала им сворачивать тросы, мыть спардек и даже красить борта. Если на судне не было никакого дела, она взбиралась на крышу камбуза и, вертя хвостом, дразнила чаек, которые с громким криком кружились над «Федалой».

— Эй, Макка, нехорошо смеяться над птицами! — хмурился хозяин мартышки старик Гасан и прогонял длиннохвостую вниз, в трюм, где находилась ее постель — бамбуковая циновка.

Макка не любила одиночества. Она вспоминала Африку и становилась грустной. Нет, лучше быть наверху, под высоким небом, на ветре… В шуме волн растворялась горечь воспоминаний… Но сегодня Макка сама не хотела выходить из трюма. На милой, смешной рожице обезьянки была тревога.

— Что с тобой, Макка? — придя к ней, спросил Гасан. — Ага, понимаю, ты снова хочешь в лес. Верно, я не ошибся?

«Да, в лес…» — ответили печальные глаза мартышки.

Старый матрос закурил трубку, задумался и сказал:

— Ладно, вернемся домой, я тебя отпущу… Но ты не думай, что я останусь с тобой в лесу. Правда, из меня вышла бы там неплохая старая обезьяна, да вот только хвоста нет…

Гасан рассмеялся своей неприхотливой шутке и заставил мартышку подняться на палубу.

С севера на порт надвигались тучи. Были они странного цвета, белесые, чуть лиловые по краям, и Макка, взглянув на них, обиженно заворчала.

— Так вот чтó тебя тревожит, приятельница! Тучи? Холодные они… Вернись лучше в трюм, там теплее. — сказал Гасан обезьянке.

К вечеру погода испортилась. Неожиданно, как это бывает в ноябре на севере Черноморского побережья, наступило резкое похолодание, и крупные снежные хлопья закружились над гаванью.

Снег шел всю ночь. К рассвету он выбелил город, причалы и даже палубу «Федалы». Этот снег почему-то смертельно напугал Макку, выглянувшую утром из кубрика. Она еще никогда не видела снега. Ей показалось, что на землю упало небо и, разбившись, рассыпалось вокруг белой колючей пылью. Не помня себя от страха, обезьянка скатилась по обледенелым сходням на берег и скрылась в гавани.

Весь день, до самых сумерек, искал Макку Гасан и ни с чем вернулся на корабль. А Макка, забравшись на площадку портовой башни, дрожала от холода. Она жалобно скулила, потом закрыла глаза. Ее родина, имя которой Тропический лес, приснилась ей… Звенел птичий гомон. Шумела листва. Воздух, насыщенный влажными ароматами, кружил голову. Спать. Спать. И не просыпаться! Но в амбразуру портовой башни заглянула луна и разбудила мартышку. На вид луна была холодной и суровой. Впрочем, так только казалось…

«Проснись, Макка! — сказала она. — Твоя „Федала“ собирается в море… Уже убрали трап. Но ты еще можешь подняться на палубу по причальным тросам… Спеши, малышка!»

Макка не поверила луне. Сжавшись в комок, мартышка снова закрыла глаза. Дул северный ветер. Острыми ледяными иглами он пронизывал мех беглянки.

«Да проснись же, глупая!» — повторила луна и протянула мартышке свои лучи, словно то были корабельные тросы.

И Макка спустилась вниз, сделала несколько шагов по снегу и стремглав бросилась назад, к башне. Белый порошок обжигал, как пламя. Теперь она была уверена, что луна не только обманула ее, но еще жестоко посмеялась над ней… Пригрозив золотой обманщице гневными кулачками, она забилась на этот раз в один из подвалов башни.

Там обезьянка начала кашлять. Кашляла долго, уныло. Макка снова попыталась уснуть, чтобы увидеть Африку и согреться в ней. Но из этого ничего не вышло. Ее родина, Тропический лес, далеко. Может быть, в мире нет больше Африки? Белая пыль занесла ее. Белая пыль… Под утро Макка впала в тревожное забытье. А в полдень с юга пришел солнечный ветер, и мартышка вышла из подвала. Она увидела море — настоящее, синее! Поглядела на солнце. И солнце было настоящее, золотое! От радости Макка стала дергаться из стороны в сторону, то вверх, то вниз, совсем как веселая заводная игрушка. Заметив проходящую мимо машину с кипами хлопка, она вскочила в нее и пронеслась в кузове через весь город, в котором от вчерашнего снега не осталось даже самой малой снежинки.

За городом, перед одним из береговых поселков, машина замедлила ход; дорога шла в гору, и Макка, никем не замеченная, соскочила на землю.

Чем ближе марокканское судно «Федала» продвигалось к югу, тем чаще старик Гасан вспоминал о своей пропавшей мартышке. «Жаль, славная была обезьянка… Как смешно передразнивала она капитана, когда тот, подвыпив, стоял на мостике. А как ловко ловила летучих золотых рыб, пролетавших над палубой в океане».

Еще один моряк на «Федале» помнил о мартышке. Это был машинист Абдулла, молодой тихий парень. Как-то раз он сказал старику:

— Хочешь, Гасан, я напишу письмо в Россию, в порт, где мы с тобой побывали? Может быть, там кто-нибудь нашел Макку? Мы попросим вернуть ее.

— Да, напиши, — согласился Гасан, — только мне сдается, что Макки уже нет… Белый холод убил ее…

Гасан ошибался. Макка была жива. Она поселилась в саду, питалась фруктовой падалицей, спала на куче рыжей листвы в каких-нибудь ста шагах от дома колхозной садовницы бабки Ксении. Бабка Ксения жила в нем с внуком Павлом и внучкой Веркой. Притаившись за деревьями, Макка подолгу наблюдала за детьми. Сколько раз хотелось ей подойти к ним поближе и вежливо, в знак приветствия, закивать головой. Но что-то сдерживало ее. Лицо мальчика часто хмурилось, а девочка была горластая, озорная. Вскоре она сама обнаружила Макку за желтыми кустами смородины.

Затаив дыхание глядела девочка на невиданного зверька.

— А, знаю, знаю, кто ты, знаю, ты обезьянка! — наконец крикнула Верка.

В ответ Макка чихнула, зашлепала губами — бу-бу-бу, — а затем на всякий случай показала свои желтые редкие зубы. Верка не испугалась.

— Нет, не страшная! — крикнула она. Ее развеселил розовый зад мартышки, словно та весь день просидела на свежевыкрашенной крыше.

— Иди ко мне, не бойся! — позвала она смеясь.

Макка задумалась. Она наклонила голову к земле, отчего ее обезьянья мордочка стала похожа на цифру восемь.

— Отчего же ты не идешь? Иди, тебе все обрадуются: и бабка, и Павел, и батька с мамкой, когда вернутся с зимнего лова… — Перечислив таким образом состав своей семьи, Верка вновь повторила: — Ну, иди! Не бойся! Не хочешь? Тогда обожди…

Верка бросилась в дом и вынесла горсть сахара. Но Макка не обрадовалась. Сахар был похож на колючую холодную пыль… Верка сделала несколько шагов к кустам смородины, но Макка мигом исчезла.

— Вот глупая! — с досадой произнесла девочка.

Придя домой, она рассказала бабке Ксении и Павлу о маленькой мартышке. Павел, ученик седьмого класса, недоверчиво поглядел на сестренку и сказал, хмурясь:

— Не обманывай!

— Ты, Верка, выдумщица известная! — поддержала Павла старуха Ксения.

— Это я — выдумщица? — Верка возмущенно топнула ногой.

— Ты ногами не топай, — сказал Павел. — Разве не ты выдумала про жемчужное колесо, что само по себе скатилось в море?

— И про угря, который пел… — скрывая улыбку, добавила бабка Ксения.

— И про журавля, что нес на крыле котенка… А теперь вот обезьянка… — Павел с видом, словно Верка была ничего не стоящим человеком, махнул рукой.

Верка замолчала. Обвинения против нее были веские. Никто не поверил, что она видела обезьянку здесь, в поселке Солнечном, за кустами смородины. В конце концов и сама Верка решила, что она все выдумала. Ей, шестилетней девочке, еще живущей в сиреневом мире сказок, может быть, и вправду пригрезилась обезьянка так же, как и журавль с котенком на крыле?

Зима приближалась. Бабка Ксения обила дверь дома войлоком и застеклила окно, разбитое летом внучкой. Пришло время штормов. Верка внимательно прислушивалась к шуму моря. Если шумело оно ровно, без взрывающихся жемчужных фонтанов — значит, ждет рыбаков-глубинщиков удача. А вот если оно грохотало, накатываясь на скалы, — это подводный великан Санжей сердился на хищных катранов, что без всякой жалости рвут трудовые рыбачьи сети. Великан Санжей добрый и заботливый. Бабка Ксения не раз рассказывала о том, как он выходит ночами из воды, подбирает на берегу выброшенную штормом рыбешку и возвращает морю…