Борис Никольский - Мужское воспитание
— Ну, нажимай! — крикнул он. — Чего ты там?
Глеб по-прежнему шел неторопливым, размеренным шагом.
— Нельзя, — серьезно сказал он. — Врач запретил. Ты же знаешь.
— Врач, врач… Ты больше врачей слушай! Они наговорят! Ну, давай догоняй!
Но Глеб упорно не ускорял шага.
И вдруг вся прежняя злость, все раздражение разом вспыхнули в Викторе. А он-то еще пошел сегодня вдвоем с Глебом специально, чтобы снова поговорить о лётной школе, об их общих планах!
«Вот черт, до чего же трясется над собой! Врач не разрешил. Врач не советовал. Только о себе и думает».
Больше он не оборачивался. Он добежал до зимовья, вошел в небольшую нетопленую, давно покинутую людьми избушку и здесь решил дожидаться Глеба. В крошечном, наглухо замерзшем оконце он продышал глазок и тогда увидел далеко среди деревьев маленькую фигуру, медленно продвигавшуюся по просеке.
И вот тут-то и пришла ему в голову эта дурацкая мысль: разыграть Глеба. Вернее, в тот момент она вовсе не казалась ему дурацкой. Наоборот, она представлялась ему ужасно остроумной, оригинальной, забавной — вот смеху-то потом будет!
Дальше все произошло очень быстро.
Когда Глеб вошел в избу, Виктор уже лежал на лавке, неловко скорчившись, и стонал. Отвернувшись к стене, он кусал губы, чтобы не рассмеяться раньше времени. При этом он то вытягивал ноги, то поджимал их к самому животу, потом начинал шарить рукой по бревнам стены, вдруг приподнимал голову и снова опускался на лавку.
— Что с тобой? — испуганно бросился к нему Глеб. — Витька, что с тобой?
Виктор пробормотал что-то нечленораздельное. Теперь он обхватил руками живот и тихо постанывал.
— Витька, да подожди… Да что с тобой? — повторял Глеб. — Вить, ну поднимись, слышишь?..
Виктор не отвечал и только мотал головой. Недаром еще в школе он считался первым мастером симуляции — ему ничего не стоило избавиться от любой контрольной.
— Вить, что же делать, а, Вить?
Глеб попробовал поднять его, но — куда там! — Виктор был и выше и тяжелее; самое большее — Глеб мог бы протащить его на себе шагов пять, от силы десять…
Чуть приоткрыв глаза, Виктор наблюдал за Глебом. Тот в нерешительности стоял посреди избы.
— Вить, ну потерпи немного, — повторял он, — потерпишь, ладно?
Потом он вдруг кинулся к двери. Виктор слышал, как тяжело бухнула наружная дверь, почувствовал, как морозный воздух ворвался в избу.
Он полежал еще немного, потом осторожно встал и на цыпочках подошел к окну.
Возле избы Глеба не было.
Виктор выскочил на крыльцо и тогда уже в отдалении увидел мелькающую среди деревьев фигуру Глеба. Тот вовсю работал палками и бежал не оглядываясь, как на соревнованиях.
— Глеб! — крикнул Виктор. — Глеб! Подожди!
Ему стало не по себе. Он совсем не хотел, чтобы эта шутка, этот розыгрыш заходил так далеко.
— Глеб! — крикнул он еще раз. — Глеб!
Но Глеб не слышал.
Еще несколько секунд Виктор видел, как то появляется, то скрывается за деревьями темная фигурка, потом она исчезла совсем.
«Ладно, аллах с ним, пусть пробежится. Хуже не будет, — сказал себе Виктор, стараясь подавить беспокойство, и стал не торопясь надевать лыжи. — Кто ж его знал, что он сорвется, как бешеный…»
Он надел лыжи и не спеша пошел назад к казарме по той самой лыжне, по которой только что пробежал Глеб.
Виктор не успел пройти еще и четырех километров, когда услышал впереди урчанье автомобильного мотора и сразу вслед за этим увидел зеленую санитарную машину, неуклюже переваливающуюся с боку на бок. Он сразу узнал ее, потому что это была единственная санитарная машина в их части, на ней обычно отвозили больных в госпиталь. Машина остановилась, и из нее выскочил фельдшер — ефрейтор Паша Громов.
— Красильников, что это с тобой?
— Да вот… — неуверенно сказал Виктор, — приступ какой-то был… Сейчас полегчало…
— Ну ладно, садись в машину, — облегченно вздохнул фельдшер, — а то мы уже перепугались… То один, то другой…
— Я и сам перетрухал, — уже смелее сказал Виктор, — знаешь, какая боль!
Он подумал, что потом, когда-нибудь позже, обязательно расскажет ребятам, как ловко разыграл Глеба, вот все обхохочутся!
— А друг твой опять в санчасти… — неожиданно сказал фельдшер. — Добегался. Плохо ему.
— Да брось! — сказал Виктор.
Ему вдруг пришла в голову нелепая мысль: может быть, Глеб каким-то образом догадался о розыгрыше и теперь в свою очередь в отместку решил разыграть его, Виктора.
— Брось, — повторил он. — Не может быть.
— Чего не может быть, — равнодушно отозвался фельдшер, — сам увидишь…
…Потом Виктора осматривал врач, мял ему живот, задавал какие-то вопросы, и Виктор машинально отвечал на них, а сам все время думал о Глебе.
— Вероятно, приступ аппендицита — доносились до него слова врача. — Если повторится еще раз, придется оперировать. А пока вы свободны. Идите благодарите своего товарища.
У входа в палату Виктор в нерешительности остановился. Он со страхом представил себе, как увидит побледневшее, с запавшими глазами лицо Глеба…
Но Глеб выглядел как обычно, казалось даже, что он просто по ошибке попал сюда, на больничную койку.
— Ну что, все в порядке? — спросил он. — Жив?
— Жив… — сказал Виктор, отводя глаза. — Врач говорит, приступ аппендицита…
— А я знаешь, как бежал! — сказал Глеб. — Знаешь, как бежал! Здорово ты меня напугал — на тебе ведь лица не было…
Виктор молчал.
— Послушай, Вить, ты можешь взять мои лыжи…
— Да брось ты! — сказал Виктор. — Будешь еще бегать как миленький!
— Не знаю, — серьезно ответил Глеб. — Врач говорит, что пока ничего неизвестно. Так что, пожалуй, это была моя последняя дистанция, — добавил он, усмехнувшись, — жаль только время я не засек — наверняка рекорд пропал…
«Я должен сказать ему правду, — подумал Виктор. — Только не сейчас. Не сегодня. В следующий раз».
Но и в следующий раз, и через следующий, и через-через следующий Виктор так и не мог решиться рассказать Глебу о своей шутке.
А вскоре пришел приказ: Виктора и еще нескольких человек из роты переводили служить в другую часть.
Утром в день отъезда Виктор зашел к Глебу проститься.
— Не забывай, — сказал Глеб. — Обязательно напиши. Что и как.
— Ладно. Напишу, — сказал Виктор. — Ясное дело, напишу.
С тех пор он больше не видел Глеба.
* * *И вот теперь, несколько лет спустя, когда он уже стал совсем забывать всю эту историю, на экране маленького кинотеатра вдруг промелькнуло знакомое лицо.
«Нет, — говорил он себе. — Наверняка я ошибся. Это не может быть Глеб. Конечно же, я ошибся».
Но память уже работала помимо его воли, и он вспоминал те давние вечерние разговоры и намертво пришвартованные к бетону истребители, которым уже не суждено было взлететь в небо, и грохот моторов и чувствовал, как тоска по несбывшейся мечте становится все сильнее и сильнее…
«Да что это я, — снова говорил он себе. — У меня же и работа хорошая. И зарплата приличная. И всем я доволен. И жалеть мне совершенно не о чем…»
К вечеру он уже совсем успокоился, но ночью все-таки неожиданно проснулся и долго лежал, прислушиваясь, и ему казалось, что вот сейчас он опять услышит далекое грохотанье реактивных двигателей…
На стрельбах (рассказ)
Стрельбы были в самом разгаре — одна за другой выходили на огневой рубеж очередные смены, гремели автоматные выстрелы, появлялись и исчезали мишени, когда на дороге, ведущей к стрельбищу, сначала возникло облачко пыли, а затем стал виден юркий армейский газик. У этого газика не было никаких особых, отличительных примет, но все офицеры узнавали его еще издалека, как издалека узнают человека по походке. И хотя лейтенант Ковалевский служил в части всего первый год, он тоже давно уже научился отличать машину командира дивизии от любой другой.
Лейтенант заволновался, потому что как раз приближалась очередь стрелять его взводу. Он быстренько смахнул пыль с начищенных до блеска хромовых сапог, затем выстроил взвод и торопливо еще раз, на всякий случай, проверил, все ли в порядке.
Все было в порядке.
— Главное, не забывайте правильно докладывать, — напомнил он, но солдаты уже смотрели мимо него, и, даже не оборачиваясь, лейтенант понял, что командир дивизии подъехал и теперь направляется сюда.
Генерал, высокий и грузный, шел широким размашистым шагом и на ходу что-то объяснял руководителю стрельб.
— Взво-од! Смир-р-рна! — весь напрягаясь, скомандовал лейтенант и лихо вскинул руку к козырьку. В эту минуту он как бы смотрел на себя со стороны и очень нравился самому себе — молодой, энергичный, подтянутый командир!
