Оскар Хавкин - Моя Чалдонка
Валерик навалился на стол, подперев обеими руками щеки, и глядел на пар, идущий из горшка.
Нина вытащила из ящика полбуханки черного хлеба, нацелилась и ловко отрезала пять кусочков — три потолще, два потоньше. Она вопросительно взглянула на Володю, намереваясь отрезать и шестой кусок.
— Не надо, Нина, я уже завтракал, — сказал Володя.
— Степушка прошел! — с испугом сказал Петя, глядя в окно, и бросил ложку.
— Успеешь! — ответила Нина.
Она сняла с чугунца сковородку и стала раскладывать картошку по мискам: Пете, Кире, себе положила побольше, Симе и Валерику — поменьше.
— Их еще в садике будут кормить, — пояснила Нина.
Валерик старательно окунул большую желтую картофелину в солонку.
— У нас завтра была овсянка, — деловито сказал он, отправляя картофелину в рот. — С маслом!
— Не завтра, а вчера! — поправил Петя.
— Завтра! — упрямо повторил малыш стуча ложкой по металлической тарелке. — И не смеись!
Петя и Кира оставили чашки с недопитым чаем.
— Чай теперь редко допивают, — пожаловалась Нина, — невкусно без сахара. С ягодой пьют, да ведь некогда за нею ходить.
И, подражая матери, девочка широко развела руками. Она с привычной расторопностью собирала младших: повязала Валерику шарфик, проверила, застегнуто ли Симино пальто.
— Прямо не вовремя ты, Володя, — говорила она. — Пока их отведу, да еще в магазин сбегаю, да картошку потом чистить…
Она, уже одетая, в телогрейке, нерешительно стояла у порога.
— Иди. Я подожду. Иди же! — сказал Володя.
Володя, оставшись один, быстро прибрал со стола. Убрал чугунец, сковороду, чайник поставил в печку — в загнеток. Вытер тряпкой стол. Потом вытащил из портфеля учебники, тетради, пенал, достал из-под занавески на низеньком подоконнике маленькую квадратную чернильницу. Теперь все готово к работе.
Он сел на скамейку. «Сказать Нине или не сказать?» Тогда, во время разговора с Димой, все казалось просто. Дима разжег, убедил. А подумал — все по-иному представилось. Как оставить отца, тетю Веру? Кто Нине помогать будет? И еще вот — выбрали председателем совета отряда. «Ты — моя правая рука», — сказал Сеня. «На тебя, кажется, можно надеяться», — сказала Анна Никитична. Посоветоваться бы с Ниной. Пятый год учимся вместе, дружим, и рассуждает она всегда здраво. А задумано все великолепно! Ну и Голован! Нет, лучше не советоваться с Ниной, пусть потом все узнает. Как Володя фашистских парашютистов поймал, или про вражеские танки разведал, или в болото немцев завел… Вот уж Нина обрадуется за него! Да, а письмо все равно надо отправить… И поскорее!
Взгляд его упал на ведро с картофелем, стоявшее на западне подполья. Нина, видимо, лишь успела набрать картошки, а потом пошла по воду. Он поколебался. Дима что сказал бы? «Девчачье дело! Подумаешь!» Ну и ладно! Он достал из ящика кухонного стола алюминиевую миску и нож.
Нина вернулась минут через сорок:
— Вот и я!
Она аккуратно вытерла ноги о половик.
— Что же ты, Володя, — рассмеялась она, — что же ты делаешь?
— Картошку чищу!
— Сразу видать, что у вас картошки много.
— А что?
— Да ведь ты же кожуру от картошки чистишь, а не картошку от кожуры! Эх ты, мужичок!
Нина достала из ящика стола второй нож, пристроилась рядом, взяла большую картофелину. Очистки из-под Нининого ножа вились длинной, тонкой змейкой; нож, казалось, не отрывался ни разу и быстро скользил вокруг картофелины. Володя присмотрелся, приладился, и у него работа пошла лучше. Он несколько раз искоса поглядел на Нину. «Сказать или нет? А вдруг выдаст или на смех подымет? Скажу, пожалуй… Только не сразу».
— Нина, тебе фонарик еще нужен? — спросил он как ни в чем не бывало, а в горле запершило, точно от сухарных крошек.
Нина вспомнила, как заснула сегодня утром с фонариком в обнимку, вспомнила сон и прыснула. Картофелина чуть не выскользнула у нее из рук.
— Ты что? — подозрительно спросил Володя.
— Так просто… Если нужен, возьми. — И, словно читая его мысли, неожиданно спросила: — Ты что это, Володя, все с Пуртовым шепчешься? То подраться норовили, а тут секретничаете?
Володя почувствовал, что жар хлынул ему в лицо, в затылок, в руки.
Нина, не поднимая глаз от ножа, ждала ответа.
— Да так… ничего особенного…
— Он смелый, — заметила Нина, — только грубый. — Она бросила в миску очищенную картофелину, и та словно сплющилась в воде. — Я все жду, когда Дима побьет Тамарку.
Взяв новую картофелину, Нина быстро взглянула на Володю.
— За что? — Володя оторопел от неожиданности.
— За то, что кукла. В прошлый год что ни день, — новое платье: то синее, то красное, то желтое. И считает, что раз красивее всех одета и вкуснее всех ест, то и умнее всех. — Нина говорила все горячей и горячей. — Нет, ты зря за нее заступаешься!
— Не заступаюсь, а просто чтобы справедливо к ней. И хорошее в ней есть… И потом — воспитывать надо!
Ему показалось, что он ответил правильно. Так ответили бы Мария Максимовна или Алексей Яковлевич.
— Воспитывать! — презрительно сказала Нина. — Куклу-то! Была маленькой куклой, а потом станет большой куклой! — И непримиримо-ревниво добавила: — Не знаю, что ты в ней находишь!
— Она, что же, обыкновенная девчонка, — нерешительно ответил Володя. — Я всего раз у нее был.
— Был?! — Нина швырнула картофелину в миску, я брызги полетели и на нее и на Володю. — Уж там, наверно, весело!
— Вот послушай. У них в большой комнате рояль стоит. — Володя рассмеялся. — Я попросил Тамару: «Сыграй что-нибудь». Она говорит: «Я на нем только в фантики с Машей играю. Крышка гладкая, полированная — они, как бритвочки, скользят…» Ну, еще любит она переводные картинки, альбом у нее… — Он наморщил лоб, припоминая, что же еще было у Тамары. — Нет уж, каждый день в фантики — скучища!
— Еще, наверное, тебя приглашала? — ревниво спросила Нина.
А Володе за этими словами послышались другие: «Неужели пойдешь? Пойдешь, да?»
— Ну и что! Не обязательно идти! — ответил он.
Картофельная стружка из-под Нининого ножа пошла живее.
Они помолчали, дружно работая ножами.
— Письма были, Нина? — осторожно спросил Володя.
— Одно только, с дороги. Помнишь, я говорила?
— Помню. И все?
Девочка опустила голову, будто это она была повинна в том, что от отца вот уже два месяца нет весточки. Володя видел тонкую шею, край бледной щеки и светлый пушок на щеке, и ему захотелось поцеловать и эту щеку и этот пушок. Ему показалось, что ручка ножа раскалилась и жжет ему пальцы, и он испуганно бросил нож на стол. Нина подняла голову и с удивлением посмотрела на Володю. Потом, подумав, убрала миску с желтой горкой начищенного картофеля, слила воду.
— И верно, хватит; давай заниматься. Еще маме обед на драгу нести. Она, наверно, на вторую смену останется.
— Вместе пойдем, — скапал, не глядя на нее, Володя. — Мне с твоей мамой посоветоваться надо, насчет модели.
— Что ж, пойдем, если хочешь.
Нина придвинула к столу табурет и села на него, поджав ноги. Маленькие руки с красными натруженными пальцами она, чтобы согреть, зажала меж коленками.
Володя посмотрел на Нину, улыбнулся одними губами, как его отец.
— Сначала решим задачи и примеры. Ладно?
Не встретив возражений, он открыл учебник Березанской.
В тот же день, после уроков, к Володе подошел Дима, отвел его в сторону и с каким-то странным любопытством заглянул товарищу в лицо:
— Не забыл, Володя, насчет аммоналки?
— Что ты!
— Вот что: принеси с собой какие-нибудь вещи.
— Вещи?
— Ну да. Рукавицы, полушубок… и еще консервы или сухари.
Володя поколебался:
— Ладно, принесу.
18
Тоня вышла из дому ранним октябрьским утром.
Первый снег не удержался на сопках, и они сверкали под солнцем оранжевыми, желтыми, багряными красками. Эту огненную пестроту осенних красок кое-где смягчали зеленые пятна сосен. Тоня шла, глубоко задумавшись, и, выйдя на приисковую площадь, чуть не столкнулась с женщиной, вынырнувшей из-за угла заплота. Через плечо у женщины на скрученном полотенце висели два бидона: в одной руке у нее было круглое лукошко, затянутое холстиной, а другой она придерживала у груди большой берестяной туес. Лицо у женщины было наполовину скрыто шалью, но Тоня сразу узнала Чугуниху.
«Опять к поезду — торговать», — неприязненно подумала девушка.
Тетя Дуся — деваться некуда! — остановилась.
— Не спится тебе, девка! В этакую рань расшаталась. Куда это?
— На подсобное, к Сухоребрию.
— Чего тебе приспичило?
— Буфет в школе организуем. Насчет продуктов.
— A-а! Говорил Семен. Это, конечно, двести грамм ржанухи ребенку не прокорм. Прикуска к чаю — и все! Приварок какой — картоха да капуста — брюхо подтянет, не до ученья… Да ты что хмуришься?
