Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо
— Уйди, Бим, уйди. Нельзя. — Легонько подтолкнула его и добавила: — Без хозяина нельзя. Без Ивана Иваныча нельзя.
Что ж поделать: нельзя, значит, нельзя. Бим сел, посидел мало-мало и затрусил в ту сторону, куда поехал трамвай. Тут они ездили с хозяином, тут — это точно, вот поворот у башни, вот постовой милиционер, — тут!
Бим бежал по линии трамвая, не пересекая ее даже и на поворотах. Милиционер свистнул. Бим на ходу обернулся и побежал своей дорогой. Он уважал милиционеров: такие люди никогда его не обижали, ни разу, он помнил и свой первый привод в милицию. Все помнил. Умный пес. Оттуда они пошли с Дашей домой, и все было хорошо. Больше того, он не раз видел милиционера с собакой — черная такая, сильно серьезная с первого взгляда, с нею он даже знакомился когда-то на тротуаре. Иван Иваныч и милиционер подпустили их друг к другу и дали возможность поговорить вдоволь.
«От него пахнет лесом», — сказала черная собака, глядя на милиционера.
— Были вчера на охоте, — подтвердил Иван Иваныч.
«Какая ты чистюля!» — сказал Бим Черному, завершая законную процедуру обнюхивания.
«А как же иначе! Работа такая», — вилял обрубком хвоста черный.
В знак наметившейся дружбы они даже расписались на одном и том же дереве, внизу. Нет, милиционер — человек хороший, он собак любит, тут Бима не провести и не обмануть.
И он бежал себе и бежал помаленьку вдоль трамвайной линии, но только сбоку, так как помнил, что наступать на железные полосы нельзя — прижмут ноги.
У конечного кольца он дал круг по ходу трамвая и застопорил у остановки. Посидел, посмотрел: люди кругом все добрые. Так. Это уже хорошо. Отсюда они переходили с Иваном Иванычем улицу — вон к тому месту с дощечкой на столбе. Бим пошел туда не спеша и сел рядом с небольшой очередью, ожидающей автобуса. Присмотрелся: опять плохих людей не видать.
Когда подошел автобус, очередь уползла в дверь, а Бим потопал последним, как и полагается всякой скромной собаке.
— Ты куда? — вскричал шофер. Вдруг он глянул еще раз на Бима и пропел: — Постой, постой. Да ты мне знакомый.
Бим точно понял, что это — тот друг, что взял бумажку из рук хозяина.
И завилял хвостом.
— Помнит, собачья душа! — воскликнул шофер. Потом подумал и позвал Бим в кабину: — Ко мне!
Бим уселся там, прижавшись к стеночке, чтобы не мешать, уселся в волнении: ведь именно этот шофер и вез их когда-то до леса, на охоту.
Автобус рычал и рычал, ехал и ехал. Замолчал он у той остановки, где Бим всегда выходил с Иваном Иванычем в лес. Тут-то Бим и загорелся! Он царапался в дверь, скулил, просил слезно: «Выпусти. Мне сюда и надо».
— Сидеть! — строго крикнул шофер.
Бим подчинился. Автобус снова зарычал один из пассажиров подошел к шоферу и спросил, указывая на Бима:
— Твоя собачка?
— Моя, — ответил тот.
— Ученая?
— Не очень… Но умная. Видишь? Смотри: лежать!
Бим лег.
— Может, продашь собачку? Моя померла, а я стадо овец пасу.
— Продам.
— Сколько?
— Четвертную.
— Ого! — произнес пассажир и отошел, предварительно потрепав Бима за ухо, приговаривая: — Хорошая собака, хорошая.
Очень знакомы эти добрые слова Биму, слова хозяина. И он вильнул хвостом чужому.
Бим теперь вовсе не знал, куда едет. Но, глядя в ветровое стекло из кабины, он примечал путь, как и всякая собака, едущая впервые по новому месту: так уж у собак заведено — никогда не забывать обратный путь. У людей этот инстинкт с веками пропал или почти пропал. А зря. Очень полезно не забывать обратный путь.
На одной из остановок тот хороший человек, от которого пахло травой, вышел из автобуса. Шофер тоже вышел, оставив Бима в кабине. Бим следил за ним, не спуская взор. Вот шофер указал в сторону Бима, вот он взял за плечо хорошего человека, а тот, улыбнувшись, достал бумажки и отдал их, затем, перекинув рюкзак через плечо, вошел в кабину, снял с себя пояс, прицепил Бим за ошейник и сказал:
— Ну, пойдем. — А в нескольких шагах от автобуса, обернувшись, спросил: — Зовут-то его как?
Шофер вопросительно посмотрел на Бима, потом на покупателя и ответил уверенно:
— Черное Ухо.
— А ведь не твоя собака? Признайся.
— Моя, моя. Черное Ухо, точно, — и поехал.
Итак, Бим был продан за деньги. Он понимал, что происходит не то, совсем не то. Но человек, пахнущий травой, был явно добрый, и Бим пошел с ним рядом, печальный и расстроенный.
Шли, шли они молча, и вдруг тот человек обратился непосредственно к Биму:
— Нет, ты не Черное Ухо: так собак не зовут. А найдется твой хозяин — отдаст мне мои пятнадцать рублей. Что за вопрос?
Бим смотрел на него, склонив голову набок, будто хотел сказать: не понимаю тебя, человек.
— А ты, брат, видать, собака умная, хорошая.
Вот и еще раз он сказал слова, так часто повторяемые хозяином. Теперь Бим завилял хвостом в знак благодарности за ласку.
— Ну, раз такое дело, живи со мной, — заключил человек.
И пошли они дальше. Раза два Бим в пути все же пытался упираться, натягивая поводок и указывал взглядом назад (отпусти, дескать, мне — не туда).
Человек останавливался, гладил пса, говорил:
— Мало бы что… Мало бы что.
Тут бы пустяк: хватить за поясок разок другой и — пополам. Но Бим знал: поводок для того, чтобы за него водили, чтобы собака шла не дальше и не ближе положенного. И прекратил свои просьбы.
Шли они сначала лесом. Деревья были задумчивыми и молчаливыми — голые, холодные, успокоенные морозцем, трава в лесу пожухлая, немощная и перепутанная, скучная. Тоска Биму, да и только.
Потом потянулись озимые, ковром укрывшие землю, мягкие и веселые. Стало Биму тут немного легче: простор, неимоверно много неба, веселое посвистывание человека рядом — это всегда было хорошо при Иване Иваныче. Но когда дорога пошла по зяби — опять веселого мало: земля черновато-серая с крапинками мела, а комков на ней никаких. Казалась она мертвой, местами полумертвой — распыленная, изношенная земля.
Человек сошел с дороги, потоптал каблуком зябь и вздохнул.
— Плохо, брат, — сказал он Биму. — Еще одна-две черных бури, и конец землице. Плохо, брат…
Слова «плохо, брат» Биму очень хорошо знакомы от Ивана Иваныча, и он знал, что это означает уныние, печаль или «что-то не так», а слова «черная буря» он принял, как «Черное Ухо» в неизвестной ему интерпретации. Однако то, что это относится к земле, Биму понять недоступно. Человек явно догадался об этом:
— Конечно, ты — собака, и ты ничего не смыслишь. А кому скажешь? Вот я тебе, Черноух, и жалуюсь… Погоди-ка!.. — Он посмотрел на Бима и добавил: — А пущай-ка ты будешь Черноух. Это по-собачьему — Черноух. Само вырвалось, так тому и быть.
Ну и что? Еще не доходя до деревни, Бим уж знал, что он теперь — Черноух, человек-то много раз ласково повторял: «Черноух — это хорошо». Или так: «Молодец, Черноух, идешь хорошо». Или в том же роде, но обязательно «Черноух».
Так, за деньги, люди продали доброе имя Бима. Хорошо хоть, Бим не знал этого, как не знал и того, что за те бумажки иные люди могут продать честь, верность и сердце. Благо собаке, не знающей этого!
Но Бим теперь обязан забыть свое имя. Что ж поделаешь — тому, значит, быть. Только не забудет он своего друга Ивана Иваныча. Хотя жизнь пошла иная, нисколько не похожая, на все, что было в прошлом, но его забыть он не мог.
11. Черноух в деревне
Деревня, куда привезли Бима, прямо таки удивила его. Здесь тоже жили люди, но все было не так, как там, где он родился и вырос. Домики маленькие — прямо на земле, без никаких лестничных площадок, без многочисленных порогов, двери не щелкают замками. Ночью, правда, двери запирают на засов изнутри. Все домики покрыты ребристыми серовато белыми листами. Утром, в одно и то же время, из каждого домика идет вверх дым, но, однако же, они не едут и не улетают никуда, а стоят себе ровненько рядами и дымят тихо и мирно, без скрежета.
Но самым поразительным для Бима (теперь Черноуха) оказалось то, что вместе с людьми здесь живут разные животные и птицы: коровы, куры, гуси, овцы, свиньи, знакомство с которыми состоялось не сразу. У животных, позади каждого людского домика, свои домики, покрытые иной раз соломой, а иной раз камышом и огороженные невысокой просвечивающей стеной из перекрученных палок и хворостин. И никто никогда не трогает — ни люди животных и птиц, ни животные людей, и никто ни в кого не стреляет из ружья.
В первый день Биму постелили сена в углу сеней. Человек привязал его за веревку, хорошо накормил и куда-то ушел, надев плащ. Остаток дня Бим провел в одиночестве, при полной тишине и безмолвии. Перед вечером он услышал, как зашуршали копытцами по земле овцы, как они вошли во двор, как промычала корова внутри сарая (чего-то просила). А вскоре пришел и человек тот, но теперь с мальчиком в плаще, в сапогах, на голове шапка, в руках длинная палка, лицо у него было такое же коричневое, как у доброго человека, а пахло от мальчика овцами.
