Тамара Михеева - Две дороги - один путь
— Я дом строю.
— Ну ты и вредина, Галка! — вскочила Петька и пошла в Картинную. Мама в это время как раз выходила от дедушки. Она улыбнулась, увидев Петьку, подмигнула ей и сказала:
— Не дуйся, Ветка, я же не знала о твоём методе лечения.
— А ты бы меня послушала, я бы тебе объяснила.
— Теперь обязательно буду слушать.
Довольная Петька потянулась и обняла маму за шею.
— Можно, я у него посижу?
— Дала бы ему поспать, Веточка.
— Я тихонечко.
— И сняла бы костюм, истреплешь до спектакля.
— Не-а, я в образ вхожу.
Петька пробралась в дедов кабинет. Дед не спал. Он сидел на кровати, нацепив на нос старые очки, читал. На Петьку посмотрел строго, поверх очков. Он не любил, когда его отвлекают. Но взгляд его тут же смягчился, потеплел, и Петька прыгнула к нему на кровать.
— Читай! — потребовала она.
— Что?
— Вот это, — Петька показала на книгу в его руках.
— Вот прямо так с середины?
— Ага! — но Петька тут же спохватилась. — Нет, не читай, ты кашляешь, тебе нельзя горло напрягать. Давай я тебе буду читать, а ты слушай.
— Ну, давай…
Через двадцать минут мама заглянула в кабинетик. Дед спал, а Петька вдохновенно читала.
— Вета… Ветка! К тебе пришли.
— Кто? Саня?
— Нет, твой светлый тёмненький мальчик.
— Денёк! — вскрикнула Петька так, что дедушка проснулся и растерянно заморгал сонными глазами.
— Вета, Вета, тише… дедушку разбудила.
Но Петька была уже в коридоре. Денёк принёс эскизы декораций. Вместе с бабушкой они посмотрели их, кое-что подкорректировали (чтобы легче делать было) и одобрили. Бабушка стала звонить дяде Севе, чтобы узнать, не выделит ли домоуправление «Театру Капитанши Арины» что-нибудь для декораций, а Петька с Деньком побежали собирать народ на очередную репетицию.
Увлечённая спектаклем, Петька не забывала и ещё об одном деле: о принятии Денька в Тайное общество Вольных Бродяг. И, собрав однажды Саню, Генку, Ленку, Лёшку и Олега у Камня, она поделилась своей идеей.
— Зачем это? — пожал плечами Лёшка. — Глупости какие-то!
— Ничего не глупости, — бросилась в атаку Петька. За это время они вроде бы совсем помирились с Лёшкой, но если он вдруг задевал Денька, Петька вспыхивала, как порох.
— А что, интересно, — задумчиво сказал Сашка. — Почему бы нет?
— Он даже не из нашего двора! — активно запротестовал Лёшка.
— Ну и что теперь? — сказал Олежка.
— Я тоже не из вашего, не жить теперь, что ли, кто не из вашего?
— Ну ты… Ты другое дело!
— Такое же дело, — вставила справедливая Ленка. — Денёк всюду с нами, и он настоящий друг, а ни плаща, ни меча у него нет. Это нечестно.
— Почему-то нас никто никуда не посвящал, — ехидно заметил Лёшка, глядя Петьке в глаза.
— Лёшка, — Генка положил руку ему на плечо, — ну чего ты споришь, будто Денька терпеть не можешь? Он хороший парень, и нам хочется устроить ему праздник, разве плохо? Можно сразу после премьеры. Будет логично.
Генка молодец, он всегда умеет найти нужные слова. Уже никто не спорил, а Саня сказал:
— Надо с Егором поговорить. По коням?
— Ленка, а плащ твоя мама сможет сшить?
— Ой! — испуганно округлила глаза Ленка. — Нет… Она не может сейчас. У неё заказов очень много, и Катюша приболела.
— Ну, всё! — сокрушённо сказал Лёшка и вроде бы искренне расстроился, но Петька огрела его гневным взглядом и выпалила:
— Ну и… пусть! Я ему свой могу отдать!
Петька сказала это назло Лёшке, и на секунду ей стало жалко своего алого плаща, который развевается на ветру, как знамя.
— Какие жертвы! — Лёшка насмешливо сузил свои кошачьи глаза.
Петька спросила Ленку:
— Твоя мама потом сможет мне сшить второй? Да, Лен?
— Конечно! — уверила её Ленка. — Вот только Катюшка поправится.
— Всё, к Егору! — скомандовал Сашка.
Бродяги оседлали своих коней и помчались к дому над обрывом. Им открыл Егор.
— Здравствуй, есть дело, — сказал за всех Олежка.
— Заходите, — пригласил Егор, пропуская ребят с велосипедами во двор старого дома, широкий, светлый, всегда чисто выметенный.
— 4 —
Ленка ходила по Хижине, сжав бледные губы. Она то и дело наматывала на палец прядь светлых волос, поправляла костюм и каждую минуту спрашивала, всё ли у неё в порядке: не растрепались ли волосы, не размазался ли грим, и так без конца.
— Я страшно волнуюсь! — говорила она и вдруг спросила: — А ты разве нет?
Петька пожала плечами. Ей было весело и чуть-чуть страшно, как перед экзаменами, а Ленку она вообще не понимала: играла та замечательно, Петька была уверена, что все восхитятся ею, чего же зря волноваться?
— Я обязательно все слова забуду, — запаниковала Ленка и схватила тетрадку с пьесой. — Я уже ничего не помню. Петь, пойдём соку выпьем?
— Да я лопну сейчас! — возмутилась Петька. — Мы уже ведро сока, наверное, выпили.
— Ну, пожалуйста, Петенька, ну ради меня!
Петька вздохнула, пересчитала последние монетки и сказала:
— Ладно, пошли. Но в последний раз! Имей в виду.
Прямо в костюмах они спустились с чердака и побежали в ближайший магазин, где продавали соки в розлив.
— Два стакана сока, — выпалила Петька, опуская на влажное блюдечко монетки. — Тебе какой?.. Яблочный с мякотью и кизиловый.
Молоденькая невозмутимая продавщица поставила стаканы на мойку, достала трёхлитровые банки с соками. За сегодняшний день девчонки прибегали сюда пятый раз. На Ленке странно сказывалось волнение — её начинала мучить жажда. Они перепробовали уже все имеющиеся в продаже соки (томатный, персиковый и яблочный с мякотью, гранатовый, кизиловый), уже пошли по второму кругу, уже истратили все деньги. Ленка пила медленно, маленькими глотками и успокаивалась.
— Скорей бы уже начало, — сказала Ленка, допивая сок.
В магазин влетел Лёшка-Злой пират.
— А, вот вы где! Капитанша всех собирает. Стакан гранатового сока, пожалуйста.
Петька усмехнулась — заметно было, что Лёшка (нахальный Лёшка Ахмеджанов!) тоже волнуется.
— У тебя ус отклеился, — сказала Петька, — дай поправлю.
Она потянулась к Лёшке, но тот отскочил, как от огня.
— Чего ты дёргаешься?
Лёшка смутился, пробормотал:
— Нет, я просто… я сам поправлю.
— Тебе же не видно.
— Я перед зеркалом. Ну, не трогай! — он грохнул стаканом с недопитым соком о прилавок и выбежал из магазина.
— Чумовой какой-то, — растерянно пробормотала Петька.
Ленка смотрела на подружку пристально и весело — так смотрят на человека, когда знают про него что-то тайное.
— Тебе не кажется, что… — начала было Ленка.
— Нет! — резко перебила Петька, потому что ей как раз казалось. — Не надо, Лен… Ну что мне с этим делать?
Глаза у Ленки стали хитрые-прехитрые:
— Ай да Ахмеджанов!
— Входи в роль! — рявкнула на неё Петька. — Русалочка должна быть доброй и бесхитростной.
Петьку жгло странное чувство: смесь досады, жалости, вины и неловкости. Будто это она влюбилась в Лёшку, которому она нужна, как рыбе галоши, и будто все про это знают. Она посмотрела на Ленку.
— Я же не виновата… я же, наоборот, с ним всегда ссорюсь!
Голос у Петьки был такой страдальческий, такой жалобный, что Ленка не обиделась на крик, обняла подружку за талию и сказала серьёзно:
— Жизнь — сложная штука.
У Камня устроили сцену. Дядя Сева выделил театру несколько листов старой фанеры, вылинявшее полотнище светло-зелёного цвета, бумагу и краски. На фанере Олежка и Денёк нарисовали средневековый замок. Из полотна сделали занавес (на верхний край полотна Сашкина мама нашила колечки для штор, в них продели бельевую верёвку, которую натянули между качелями и горкой так, что занавес как раз отгородил условную сцену). Напротив Поляны поставили два ряда скамеек и три ряда стульев. Зрители уже потихоньку начали собираться, и Петька ощутила в сердце дрожь. Она назвала её «Ленкин синдром»: всё ли в порядке, ничего ли она не забудет, ничего ли она не перепутает? Петька поделилась своими переживаниями с братом. Олежка хмуро кивнул в сторону нарисованного замка, там стайкой стояли все артисты. Ленка у зеркальца, которое держал для неё Генка, поправляла волосы, Генка что-то бормотал (наверное, слова повторял), Лёшка и Сашка репетировали самую сложную свою сцену — дуэль, Арина Аркадьевна что-то объясняла Деньку, показывая то на декорации, то на занавес; Морюшкин, который на репетициях так здорово (лучше всех, даже лучше Ленки) играл весёлого шута, был совсем не весел. Уткнувшись в растрёпанную тетрадку с пьесой, он шевелил пухлыми губами, а колокольчик на его цветном колпаке позвякивал, будто Морюшкина бил озноб.
— Да-а, — пробормотала Петька, чувствуя, что её собственный страх куда-то уходит, а вместо него появляется решимость. А когда Олежка сказал: «Глупо, конечно, но я тоже страшно волнуюсь, даже в туалет постоянно охота…», — Петька поняла, что надо что-то делать. Она подошла к Егору и шёпотом потребовала:
