Мария Прилежаева - Семиклассницы
Феня подавила рыдание и ответила дрожащим от обиды и отчаяния голосом:
— Заблудилась.
— Куда тебе надо? — спросила участливо женщина.
— Кропоткинские ворота надо, — всхлипывая, объяснила Феня.
— Да вот же они и есть! — с удивлением воскликнули женщина, а Феня опять зарыдала: если такая приличная и пожилая женщина с книгами и та подшучивает над ней, значит пропала последняя надежда.
— Постой, постой, — проговорила женщина и вдруг вся засияла смехом. — О, какая прелесть! Она и в самом деле ворота ищет! — Женщина хохотала, держа Феню за руку и приговаривала: — Подумайте только, какая прелесть. Стоит и плачет.
У Фени от оскорбления высохли слезы.
Дома, в Нечаевке, пожилые женщины ведут себя степенно, учат молодых и никогда уж не захохочут на всю улицу. А эта, волосы из-под шапки седые и книги подмышкой, я сама заливается, словно в театре. Феня сердито выдернула руку. Женщина наконец перестала смеяться.
— Ну, чудак! — сказала она. — Ворот нет. Понятно? Только название. Говори, куда тебе дальше. Улица, переулок, дом.
— Вот, — протянула Феня скомканную бумажку и с трепетом посмотрела на странную незнакомку.
— Я в этом доме живу, — сказала веселая женщина. — Идем. Доведу.
Она быстро зашагала вперед. У Фени словно выросли крылья. Она подтянула мешок и вприпрыжку пустилась за своей новой попутчицей, не разбирая луж под ногами и не задирая голову кверху, чтобы подсчитать, верно ли дома по восьми этажей, или опять интернатские ребята наврали.
К ней вернулась привычная словоохотливость и захотелось все узнать про женщину и про себя рассказать.
— Учительница? — спросила она.
— Нет, — весело отозвалась женщина. — А что?
— Ничего. Я по книгам смотрю. У нас в Нечаевке учительницы так с книгами ходят. А что, Наташа, небось, в школе сейчас?
— Какая Наташа?
— Какая! Подруга моя. Да что вы, разве Наташу Тихонову не знаете?
— Не знаю. Откуда мне ее знать?
— В одном доме живете и не знаете? — недоверчиво покосилась Феня.
— Мало ли у нас в доме народу!
Феня подумала, что в Москве все непохоже на Нечаевку и все чудно и очень трудно. Вдруг Феня почувствовала, впервые за всю дорогу, что устала безмерно и еле волочатся ноги и даже языком не хочется шевелить. Но все же из благодарности к этой доброй и странной москвичке она рассказала и про деревню, и про отца, убитого на фронте, и про мамку, которая все болела, болела, а как вести о Леньке пришли, так сразу и выздоровела, и начала было рассказывать про Леньку, но седая женщина сказала:
— Пришли.
Они поднялись на второй этаж, и женщина указала на дверь.
— Вот. Здесь твоя Наташа живет. — Потом она сказала миролюбивым тоном: — А ты не сердись на меня. Я ведь смеялась, потому что уж очень смешно.
— Я не сержусь, — поспешила успокоить ее Феня.
— Ну, до свиданья! — сказала женщина и ушла.
Феня постучалась в дверь.
Прошли две или три томительно длинные минуты. Дверь отворилась, и Феня повисла на шее у Леньки. Она обнимала его обеими руками, словно не веря, что это он — живой, настоящий, и больше не надо его искать.
— Пусти, — сказал Ленька. — Не видишь, я какой. — Он стукнул костылем.
— Вижу, — возразила Феня. — Вижу, что дурной. Исхудал весь, Ленечка, милок, поешь лепешек! Мамка прислала. Сдобные.
Она развязала мешок и захлопотала, требуя, чтоб брат ел сейчас же, а сама села рядом, подперев ладонью щеку, и смотрела на него с тем выражением радостной готовности угадывать все его желания, которое делало очаровательным ее веснушчатое, широкоскулое лицо. Ленька видел, словно впервые, ее голубые, как нечаевское бледное небо, глаза, деревенские красные щеки, красный платок на голове, прядку желтоватых волос на лбу, и на него пахнуло детством, привольем и счастьем.
— Феня, — сказал он, — домой-то как хочется…
И она ответила:
— Вот и повезу тебя домой. За тем и приехала.
В дороге уж сколько она передумала, а сейчас и рассказать нечего. Смотрит и молчит, словно онемела. А он все глаза вниз опускает. Трудно ему. Видно, не привыкнет никак к костылю. А может, спросить хочет что, да не смеет.
— Ты, Ленечка, спрашивай, — робко предложила она.
— Что спрашивать? — ответил он. — Увижу сам.
Он хотел тут же сообщить, что едет домой побывать да повидаться, а потом снова вернетесь в Москву, учиться будет, но промолчал и машинально жевал лепешку, не ощущая вкуса.
Что-то звякнуло.
— Сейчас, — сказал Ленька. — Хозяева пришли. — И пошел отпирать.
Только теперь огляделась Феня и заметила разные непонятные предметы, каких не видывала никогда в жизни, но не успела удивиться, потому что в комнату, как весенняя буря, ворвалась Наташа, завизжала, подбросила шапку, к потолку, кинула портфель на диван и закружила Феню по комнате. Феня только повертывалась и охала. С ней и не бывало никогда такого, чтобы вдруг все слова из головы вылетели.
— Рассмотрела уже? — спросила Наташа, показывая на Леньку.
Феня кивнула головой.
Вдруг Наташа притихла, подобрала шапку и портфель и положила на место.
— Ты что вспомнила? — спросила Феня.
— У нас горе, — сказала Наташа. — У нас Жениного отца убили.
К Жене пошли вечером. Темнело. Лужи затянуло тоненькими корочками, зеленые сосульки свисали с дождевых труб. Осевший от мартовских оттепелей снег лежал по краям тротуара несвежими рыжими кучами, и на мостовой под колесами машин жирно чавкала черная грязь.
— Приедем с Ленькой домой, — говорила Феня, — а там уж грачи, небось, прилетели. У нас на задворках, в старых березах, сколько они гнезд наворотили! Грач в гнездо прилетел — жди, река тронется. А вот у вас в Москве весна невидная.
Наташа отвернулась и не ответила. Наташа рассердилась на Феню за то, что у нее счастливое краснощекое лицо и такой веселый необычный наряд, что все на нее оглядываются, и она радуется всему и обсуждает каждый пустяк, а идут они к Жене.
Всякий раз, собираясь к Жене, Наташа чувствовала на сердце гнет. Женя болела. Она лежала на диване, перебирая тоненькими пальцами страницы книги. У нее были равнодушные и усталые глаза. Наташа разучилась говорить с Женей и не смела ее утешать. Она знала, как тяжело Женя больна.
Бабушка посмотрела на девочек через цепочку и открыла дверь.
— Спасибо, девочки, — сказала она, не удивившись тому, что с Наташей пришла новая подруга в желтой шубе и красном платке с золотыми цветами.
— На дворе весна? — спросила бабушка, глядя на Феню и тряся головой. — Я думала, не доживу до этой весны. Но старые люди живучи.
— Что Женя? — спросила Наташа.
— Что? — повторила бабушка и пожевала губами. — Женя читала книжки и ходила каждый день в школу, а теперь Женя тает, как льдинка. Разве удержишь лед, чтобы он не уплыл?
Бабушка побрела в комнату стариковскими шаркающими шажками. Феня тихо охнула и пошла за ней. Она вошла в первую комнату с высокими книжными полками, на корешках книг лежала пыль. Бабушка ничего не говорила Фене. Феня открыла дверь во вторую комнату. Там тоже были книги. На диване сидела девочка с черными глазами. Девочка смотрела на Феню безучастно и строго.
Феня остановилась на пороге и вдруг с такой страшной ясностью, что замерло сердце, вспомнила весну, которая когда-то была, а может, и не была, может быть, все это только привиделось Фене.
Река отшумела половодьем. Схлынули буйные воды, и сразу зеленые, острые, жадные травки рванулись из земли, и открылись желтые чашечки первых цветов. Берег заиграл над рекой, на берегу лежала забытая льдинка. На старых березах грачи шумно устраивали жизнь. Струйки бежали в реке и звенели день и ночь. А льдинка все голубела и таяла, и с краев ее падали, как дождь, прозрачные крупные капли в землю. Все тоньше делалась льдинка, все голубее. А потом Феня пришла на берег, и льдинки не было.
— Ой! — еще раз шепнула Феня, сбросила желтую шубу и села на Женин диван. — У меня мамка так же молчала, — сказала она, не сводя с Жени глаз. — Каково мне с ней было целую зиму! Она молчит. А мне каково?
«Что это она? — со страхом подумала Наташа. — Зачем?»
Наташа и все ее подруги, приходя к Жене, рассказывали о школе и разных посторонних делах, всячески избегая говорить с ней о том, что сейчас составляло единственное и страшное содержание Жениной жизни, — о гибели ее отца, — а Женя молчала и устало отводила глаза.
— У меня тоже тятю убили, — сказала Феня. — Ты думаешь, я забыла? Нет. Я вот что помню — совсем еще маленькая была, а он сядет на завалинке, на колени меня возьмет, а рядом подсолнух, большой, тятя про подсолнух говорит, что это к нам солнце в гости пришло, а мне смешно. Мне ни с кем не было так смешно. Я прошлым летом на этом месте подсолнух посадила. И нынче опять посажу.
Женя задышала прерывисто и часто и смотрела на девочку в красном платке.
