Чудеса Дивнозёрья - Алан Григорьев
— А если позову, что будет? — Тайка подалась вперёд и тут же отпрянула: от Солнышка пахнуло жаром, словно от печки.
Девочка задумалась, наморщив лоб, и в конце концов недовольно дёрнула плечом. Кажется, ей было неприятно, что она не знает ответа. Пальчиком она тронула метёлку мятлика, и та вдруг вспыхнула, как спичка. Тайка ахнула и принялась скорее топтать опасный огонёк. Травы-то сухой вокруг было полно!
Потушив пламя, она вновь обернулась к Солнышку.
Девочка стояла, разинув рот. Её глаза были полны искрящихся — в самом прямом смысле этого слова — слёз, готовых пролиться.
— Только не плачь, пожалуйста, зайчик! — Тайка бросилась к ней и, превозмогая жар, погладила Солнышко по плечу. — Сейчас расстроишься и опять что-нибудь подожжёшь.
— Но я не хотела… — одна слезинка, похожая на жидкое пламя, всё-таки сбежала по веснушчатой щеке, но девочка успела утереть её рукавом.
— Послушай, — Тайка, сжав зубы, взяла её за руку (как будто за горячую сковородку схватилась, но ради благого дела можно было и потерпеть), — я знаю, что ты не хотела ничего плохого. Но, кажется, тебе нельзя быть среди людей. По крайней мере, в таком вот воплощённом виде. Солнечным зайчиком — даже когда он просто чистый свет, — можно поджечь сено или бумагу. Мы в детстве с увеличительным стеклом так играли. Но, похоже, когда ты принимаешь человеческий облик, всё вокруг само воспламеняется. И становится слишком жарко, и дожди прекращают идти…
— Это плёхо? — Солнышко, сконфузившись, опустила взгляд и руку тоже отняла (кстати, к лучшему: у Тайки на ладони уже начал набухать здоровенный волдырь; ох, теперь не только сёстрам-рябинкам «пантенол» понадобится).
— Да, очень. Деревья и цветы засыхают на корню, урожай гибнет.
Рыжее чудо скомкало в пальцах краешек своего платья и выпятило нижнюю губу. Похоже, ей было очень обидно, но здравый смысл всё-таки возобладал над чувствами:
— Я всё поняла: мне надо уйти… Ты пеледашь Танюске, сто я её люблю?
— Конечно, — у Тайки засосало под ложечкой. Всё это было как-то несправедливо. Но по-другому тоже не выходило: нельзя было солнечному зайчику жить среди людей.
— Есё скажи, сто я буду с ней всегда-всегда. И мы останемся длузьями. Я буду защищать её, как все Сонечки защищают своих человеков. Холосо?
— Да, я скажу, — Тайка кивнула. — А ты… передай привет моему Солнышку, ладно? И ещё — что я очень ему благодарна за заботу и за удачу. Не знаешь, что можно сделать, чтобы ему было приятно?
Девочка снова повеселела и озорно подмигнула Тайке:
— Плосто улыбайся почаще. И дали своё тепло длугим людям — тем, кому не досталось Сонечка. И оно велнётся к тебе. Обязательно.
Тут уже свет стал совсем ослепляющим, и на мгновение Тайке всё-таки пришлось закрыть глаза, а когда она проморгалась, то никакой девочки уже и в помине не было. Вдруг на небо набежали облака, где-то вдалеке заклубились синие тучи, сверкнула молния, пророкотал ворчливый гром — приближалась самая настоящая гроза.
Тайка достала телефон и взглянула на прогноз погоды. Да, теперь всё было правильно: на маленькой тучке как раз был нарисован зигзаг, а внизу — дождик. Тото Гриня обрадуется! И Пушок наконец-то перестанет помирать от жары, бедняга…
Она и оглянуться не успела, а на плечо уже плюхнулась крупная капля. Потом ещё одна. И ещё. Миг — и Дивнозёрье накрыл тёплый освежающий ливень, которого так давно ждала земля.
Тайка сняла босоножки и вприпрыжку побежала домой, шлёпая босыми ногами по лужам. Она кружилась, запрокидывая голову, подставляя дождю лицо и плечи, и совсем не боялась простудиться: наоборот, обильные, но кратковременные летние ливни придавали всегда ей бодрости и сил. А одежду потом на печке высушить можно.
Целый мир прямо на глазах становился чистым, будто заново родившимся, а душа смеялась и пела. Ведь теперь Тайка знала: где-то там за пеленой дождя прячется яркий медово-солнечный лучик, приносящий удачу и хранящий от бед, — её собственное маленькое Солнышко.
Мавкины заботы
Возвращение Марфы из болотного царства домой в Дивнозёрье отмечали бурно и радостно. На пир собрались все: мавки озёрные и речные, водовики и водяницы, а также певуньи-бродницы, селящиеся у бобровых плотин. Да что там говорить — даже сам батюшка Водяной заплыл на минутку, чтобы поздравить её с возвращением.
Они гуляли три дня и три ночи — так, что вода в заново облагороженном Марфином озерце ходила ходуном и выплёскивалась волной на берег. Стол ломился от всякой снеди — мавки-подруженьки не поскупились на дары: принесли и рыбку, и салаты из водорослей, и даже свежую лягушачью икру.
Марфа поверить не могла, что друзья её до сих пор помнят и любят. О заболотившихся мавках обычно старались даже вслух не говорить, потому что знали — из топей не возвращаются. Марфе просто повезло.
Как только она увидела Майю — свою названую сестрицу, — вмиг поняла: да, тут её ждали! Заболоченное озерцо расчистили, дно выложили камешками, весь мусор выгребли, насадили жёлтых кубышек и даже поправили покосившийся Марфин домик (у каждой мавки на дне её водоёма было жилище — кто-то строил его из песка и гальки, кто-то — из ракушек и речного ила, иные — из коряг, в общем, каждый обустраивался на свой лад).
— Я так рада видеть вас всех! — Марфа улыбалась во весь рот и смотрела на друзей восторженными зелёными глазами.
А уж сколько подарков ей надарили! Больше, чем на именины! Сестрица Майя принесла чудесные бусы из рыбьих чешуек и омытых речной водой «куриных богов» — камешков с дырочкой; водяница Веселина сама набрала ракушек (в одну из них можно было даже дудеть!); мавка Глафира притащила целое лукошко улиток и водомерок, её дочка Луша наплела браслетов из конопляных верёвочек, окрашенных в разные цвета соком трав и ягод, а синеволосая бродница Дана шепнула по секрету, что к завтрему Марфе доставят дар от самого Водяного хозяина — чудесный мшистый валун.
— Можно поставить его в центре озерца, — счастливая мавка хлопнула в ладоши, — чтобы он возвышался над водой. А я буду сидеть на нём долгими лунными ночами и смотреть на звёзды.
В общем, жизнь налаживалась!
Волосы Марфы из тускло-зелёных стали снова рыжими и даже немного завились, болотные пятна начисто ушли с кожи. Казалось, она будто выздоровела после долгой болезни, но на душе всё равно было тревожно: а долго ли продлится это счастье?
И, надобно сказать, она как в воду глядела!
