Лидия Чарская - Том 18. Счастливчик
— Духом домой! Мы вам поможем одеться! — эхом откликаются двадцать девять мальчиков, и десяток рук помогают Симочке надеть злополучное пальто, фуражку и башлык.
Мальчик с косичкой преображается снова. Теперь не только чужие, но и домашние, пожалуй, не узнают, кто там спрятан под башлыком — гимназист или девочка.
Симочка пулей вылетает из класса.
— Прощайте, прощайте! — кричат ребята.
— Молодец девочка! Отчаянная! Вся в нашу братию! — вторят другие.
— Скорее! Скорее, Симочка! — посылает девочке вдогонку Ваня Курнышов.
Но Симочка и без него знает, что надо скорее. Она мчится по коридору, по лестнице, мимо изумленных, попадающихся ей то и дело на пути гимназистов, наставников, учителей. Бомбой влетает она в швейцарскую, проскальзывает мимо онемевшего швейцара и…
Слава Богу! Она на дороге к дому!
* * *Веселое свежее мартовское утро… Канун зарождающейся весны… Снег еще лежит на улицах, но небо синее, как огромный, чистый сапфир, блещет огненным солнцем.
В теплом салопе и капоре Симочки спешно шагает по тротуару Счастливчик. Из-под салопа выглядывают ноги в черных брюках и сапогах.
Ах, как трудно было уйти ему сегодня из дому!.. Пришлось высидеть целый час в гардеробной, пока Симочка не уехала с Ами, потом через черный ход и кухню прокрасться мимо повара и судомойки, спуститься по лестнице, в сени, а затем на улицу. Но вот наконец-то он на свободе. Счастливчик вздыхает облегченно и прибавляет шагу. Скоро, теперь скоро. Он знает адрес Али, знает дорогу. Сначала прямо, прямо, потом направо через широкую улицу, затем чрез узенький переулок…
Ах, как жалко, что в кошельке не осталось ни одной монетки! Можно было бы нанять извозчика. А то так трудно идти и к тому же надо скорей, скорей…
Счастливчик все прибавляет шагу. Вот он наконец — грязный, узкий переулок. Вот и серый, неприветливый трехэтажный дом.
Здесь сдаются дешевые квартиры и комнаты для бедного люда.
— Динь! Динь! Динь! — звонит Счастливчик у обитой клеенкой двери в верхнем этаже.
— Здесь комната госпожи Голубиной?
— Пожалуйте, маленькая барышня, здесь, — и скромно одетая служанка его впускает.
Она принимает его за девочку…
Салоп прочь! Капор тоже! У служанки глаза делаются круглыми от изумления.
Вот так превращение: девочка стала вдруг мальчиком!
Но Счастливчику нет времени объяснять суть дела.
— Что, маленький Аля Голубин здоров? — тревожно спрашивает он.
— Очень больны! — отвечает служанка,
— Очень болен! — помимо собственной воли, вторит ей Счастливчик, и что-то камнем мучительно давит ему грудь. — Можно к нему пройти? — спрашивает Счастливчик.
— Что ж, пойдите, — отвечает служанка.
Осторожно, на цыпочках идет Счастливчик за девушкой по темному коридору.
Маленькая комнатка… Убогая обстановка… Кривой диван… Покосившийся стол… Кровать в углу. На кровати Аля.
— Аля! Аля! Дорогой, милый! — Счастливчик бросается к больному, берет его крошечную, горячую, как огонь, руку и подносит ее к губам.
— Бедный Аля! Милый Аля! — шепчет он исступленно, вглядываясь в багровое от жара лицо своего маленького друга.
Худенькая женщина с большими голубыми, точь-в-точь как у Али, глазами подходит к Счастливчику.
— Вы его товарищ? — спрашивает она тихим музыкальным и как будто надтреснутым голосом. — Вы, верно, Кира Раев? Счастливчик? Да? Он звал вас всю ночь в бреду.
Счастливчик молча кивает головой. Он не может произнести ни слова в ответ. Что-то огромное и тяжелое растет в груди.
Он, этот добрый, кроткий Голубин, вспоминал его — его, дурного, злого, который так гадко, так жестоко с ним поступил!
— Что говорит доктор? — спрашивает тревожно Счастливчик, не смея поднять глаз.
— Доктор? Да разве я могла позвать доктора? — отвечает Алина мама. — У меня нет ни копейки за душой… Какой тут может быть доктор! — заключает она и роняет на грудь усталую голову.
Слезы градом катятся по ее лицу.
Точно молот ударяет по сердцу Счастливчика.
— Без доктора! Без лекарств! О, Господи!.. Он умрет! Умрет Аля! — исступленно шепчет Счастливчик. — Ах, зачем у меня нет денег?
Тихое тиканье доносится до его ушей.
"Что это? — удивляется Счастливчик. — Ах, да это мои часы!"
Как плохо, что он уже купил их, истратил все деньги, они бы так пригодились сейчас на лечение Але, на доктора, на лекарство больному.
Душа точно замирает в Кире… И вдруг воскресает быстрая мысль: да разве часы не деньги? Разве нельзя в деньги обратить часы?
Ну, конечно, можно!
Не раздумывая ни минуты больше, он запускает руку в карман, вынимает часы с цепочкой и передает Алиной маме.
— Вот, пожалуйста, пусть девушка ваша съездит, продаст. Мне они не нужны… Совсем не нужны!.. А на вырученные деньги позовите скорее доктора, купите лекарства, только бы выздоровел Аля…
— Вы великодушный, добрый ребенок, — отвечает потрясенная женщина, — вы Божий ангел, посланный с неба для спасения Али! О, благодарю, благодарю вас! Ваши часы я не продам, нет, нет, я возьму их на время, заложу… Потом выкуплю, верну вам… Это, может быть, дурно, что я принимаю от вас, маленького мальчика такое одолжение без ведома ваших родных, но, но… вы видите сами, как плох мой Аля! А часы при первой же возможности к вам вернутся снова…
* * *Ах, какое утро! Какое ужасное утро!.. Аля не приходит в себя… Аля стонет и мечется в своей постели… А то лежит безмолвный и затихший.
Скорее бы, скорее приехал доктор!
Раиса Даниловна и Кира, тесно прижавшись друг к другу, охваченные одним общим горем, с замиранием сердца ждут с минуты на минуту его приезда… Как измучилась, исстрадалась маленькая душа Счастливчика за это недолгое время. Сколько отчаяния и горя узнал он за эти короткие часы! Что-то не перестает сжимать его сердце… Что-то теснит голову и грудь…
Страшный, настойчиво-властный голос твердит ему из глубины сердца:
"Если маленький Аля умрет, ты довел его до этого своим безрассудным поступком, и ты виновник его смерти".
Счастливчик отдал часы Алиной маме.Как это ужасно! Как тяжело! Невыносимо тяжело!
На лицо Алиной мамы страшно смотреть. Глаза горят, как у безумной, щеки белы, как бумага… Боже мой! Что будет с нею, если умрет ее сокровище, ее бедный, маленький, всегда тихий, как мышка, кроткий голубок. А Аля, не багровый уже теперь, а бледный, как известь. Его трясет лихорадка. У него озноб. Зубы стучат. Глаза полуоткрыты, но он ничего не видит, решительно ничего. Он в забытьи.
Звонок в передней.
— Это доктор! — точно проснувшись, глухо говорит Раиса Даниловна.
Входит доктор, высокий, худой, в очках, кивает головой и внимательно оглядывает комнату. Потом подходит к постели, берет руку больного, слушает пульс. Долго-долго выслушивает и выстукивает Алю…
О, как бесконечно долго длится его осмотр!
Наконец, он оставляет больного, подходит к Раисе Даниловне и говорит:
— У мальчика очень тяжелая болезнь, но не надо отчаиваться… Надеюсь, поправится. Надо только сейчас принять меры, и, пока ему не станет легче, я не уеду отсюда… Будьте покойны, сударыня! Я приложу все силы, чтобы спасти его.
Он записал что-то быстро на клочке бумажки и велел подошедшей служанке идти в аптеку. Потом потребовал теплых одеял, теплого верхнего платья, подушек, словом, всего такого, чем можно было бы хорошенько укутать и согреть больного.
— Надо как можно скорее и лучше вызвать у больного испарину — пояснил доктор, — и если это удастся, мальчик спасен. А теперь горячего чаю сюда, хорошо бы с лимоном или коньяком.
Когда все требуемое было передано врачу, вместе с чаем и лекарством, доставленным из аптеки, доктор собственноручно влил несколько ложек горячего чая в ротик Али. Вслед за этим он стал каждые четверть часа поить его микстурой, предварительно укутав мальчика всеми теплыми вещами, которые нашлись в убогом жилище.
В промежутке между подачею лекарства, врач обратился к Алиной маме:
— Отчего вы раньше не позвали меня? Надо было возможно скорее лечить болезнь!
— А разве уж поздно? — с ужасом спросила Голубина.
— Все в руках Божиих! — ответил доктор. В ответ на слова доктора громкое рыдание огласило комнату.
— Уведите ее, она потревожит больного, — произнес, обращаясь к Счастливчику, доктор. Счастливчик, у которого маленькое сердце разрывалось от тоски и горя, как взрослый, повел Алину маму в коридор, плотно затворив дверь за собою.
На пороге комнаты они успели услышать голос доктора:
— Не отчаивайтесь. Если, повторяю, удастся вызвать испарину, — ваш мальчик спасен.