Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов

Мальчики хохотали.

Но телеге не суждено было перевернуться; она благополучно добралась до леса.

Что за прелесть был лес в эту раннюю осеннюю пору! Листья чуть подернулись золотом, заалели, словно вспыхнули румянцем. Тут и там застенчиво выглядывали из-под сухой травы красные, желтые, белые и коричневые шапочки грибов. Вблизи шумело озеро. Голубое, чуть подернутое рябью, точно огромная рыба с серебряною чешуею, оно было прекрасно и величаво.

При виде озера Карл Карлович точно ожил, торопливо собрал свои удочки, ведерко с червями, сетку для улова и направился к берегу.

— Карл Карлович, и я с вами! — неожиданно вызвался Витик.

— Но ты будешь там шалить? — подозрительно покосился на него немец.

— О, нет, я буду удить! — самым серьезным образом произнес Витик.

И старый гувернер с маленьким шалуном отправились на берег.

Авдотья, переставшая бояться телеги с той минуты, как очутилась на земле, решительно заявила, что ей нужен костер для варки обеда.

— Это уже дело мальчиков! Мальчики, разложите костер Авдотье! — крикнул директор «рыцарям», которые уже успели разбрестись по лесу.

— Костер! Костер, рыцари! — закричал Алек, находившийся ближе всех к г-ну Макарову, и первый, схватив несколько больших сучьев, валявшихся во мху, потащил их к тому месту, которое, по его мнению, оказывалось самым подходящим для костра.

— Ах, что ты делаешь, Алек?! Ты можешь себе занозить твою нежную ручку. Ведь ты царь! — и с этими словами Арся Иванов кинулся к «царю» и отнял у него хворост.

— Но я тоже хочу разводить костер! — вспыхнул Алек.

— Ах, что ты! Что ты?! — закричал подоспевший Павлик. — Ты все забываешь, что ты не простой мальчик-пансионер. Ведь ты царь или по крайней мере царевич, кавказский царевич. Мыслимое ли дело, чтобы цари или царевичи разводили костры и носили сучья? Что скажут твои подданные? Посуди сам.

— Но это весело! — протестовал Алек.

— Все же для царевича неподходящее занятие, — вставил свое замечание Вова Баринов.

— Нет, нет, тебе нельзя этим заниматься, — произнес Миля Своин. — Ты будешь только сидеть и смотреть. Мы тебе, Алек, сейчас устроим для этого трон изо мха.

И Миля Своин тут же принялся за работу.

— Сядь здесь, в тени. Тут не печет солнце, — предложил Дима Вартов.

— Да, да, посадите в тени нашего драгоценного царя!

И двое мальчиков, Бобка и Котя, подхватили под руки Алека и усадили его на мох. Остальные с веселым хохотом и криками принялись таскать сучья для костра. Алек с завистью смотрел на общее веселье. Здесь под деревом одному ему было скучно и неудобно. Комары досаждали нестерпимо, муравьи ползали по рукам и ногам, кусая больнее комаров: искусанные руки «царя» покрылись красными пятнами. Мальчики между тем сложили хворост в кучу и зажгли его. Костер запылал. Шалуны сняли сапоги и стали прыгать через пламя. Этого зрелища Алек выдержать равнодушно уже не мог. Он быстро разулся, отшвырнул сапоги и носки в сторону и в две минуты уже был около костра.

— О, Господи! Царь — и вдруг без сапог! Алек, ты простудишь твои драгоценные царские ножки! — в ужасе вскричал, подскакивая к Алеку, Бобка Ящуйко.

Бац!

Этого Бобка уж никак не ожидал.

"Царь" дал ему порядочного-таки шлепка. Глаза Алека горели. Бобка Ящуйко рассвирепел, в свою очередь поднял руку, чтобы дать Алеку сдачи, но рука внезапно опустилась, и он произнес, наклоняя почтительно голову:

— Так как ты, Алек, царь, то я, конечно, не имею права с тобою драться и мирно покоряюсь.

Алек рассердился еще больше за то, что Бобка не отдал ему удара, что считалось уже совсем позорным у «рыцарей», и сердито вскричал:

— Прочь с дороги и пусти меня к костру, говорю я тебе!

Бобка стушевался. Но тут между Алеком и костром выросла целая стена других мальчуганов.

— Нельзя! Ведь ты царь!

— Это опасно для твоего царского здоровья!

— Бей нас всех, но к костру мы тебя не пустим!

— Мы проводим тебя опять на трон!

— Что-о-о?! На трон! Ни за что в мире! — закричал Алек так громко, что Авдотья, хлопотавшая возле чая, от неожиданности и перепуга чуть не упала прямо на кипящий самовар.

— Не пойду на трон, потому что не хочу быть царем больше! Пусть этот лес будет свидетелем, что с этого дня Алек Хорвадзе не царь больше, а простой, совсем простой Алек. У меня нет больше царства, около Кутаиса нет дворца, нет баранов, ничего нет! Слышите, ничего нет, говорю я вам! Если все маленькие цари так несчастны, что не могут бегать, играть, не могут подраться в свое удовольствие, так где же тут счастье?! Не хочу и я быть царем! И первого, кто меня назовет еще раз царем или царевичем, я вздую так, что он долго будет помнить. А теперь место мне! Дайте отвести душу и попрыгать как следует! А то того и гляди — погаснет пламя, — и проговорив все это, Алек отошел немного, громко «ухнул», и в один миг, смеющийся и веселый, перескочил костер. Павлик Стоянов вскочил на ближайший пень и, как настоящий поэт, прочитал стихотворение, сочиненное им в честь Алека:

Муха Алю укусила,Вздумал Алек быть царем,Только во сто раз быть лучшеМальчуганом-шалуном!

— Ура! Да здравствует наш Алек! — заключил он.

— Тс! Тс! Тише! Тише! Чего вы расшумелись! Хохочут и не подозревают, что около них происходит! Вот глупые-то мальчуганы! — Витик Зон с таинственным, многозначительным видом появился среди «рыцарей». Щеки Витика горели, голубые глаза лукаво искрились. По всему виду мальчика было заметно, что шалун снова готов выкинуть одну из своих удивительных "штучек".

Мальчики окружили его.

— Что такое? Что ты еще выдумал? Что такое около нас происходит? — тормошили они Витика.

— Тс! Тс! Тс! — погрозил он. — Во-первых, Кар-Кар удит рыбу…

Мальчики расхохотались.

— Ты нас морочишь, Витик! — зашумели они. — Что за важность, подумаешь, что Кар-Кар удит рыбу!

— Во-вторых, он уснул! — продолжал Витик.

— Ну и что же!

— И в-третьих, рыба клюет, — торжествующе заключил Витик…

— А! О! А! Ага! Угу! Вот так штука! — вырвалось разом на разные голоса из уст двадцати мальчуганов.

— Уснул, а рыба клюет? Вот это совсем особого рода дело! Надо бежать его будить! — зашумели шалуны.

И Алек Хорвадзе первый побежал к берегу.

За ним и остальные. Павлик Стоянов стал на голову и прошелся на руках впереди маленькой толпы к общему удовольствию шалунов.

Вот и берег. На берегу сидит Кар-Кар. Его шляпа сдвинулась на затылок. Удочка зажата в правой руке. Левая покоится на груди. Он спит так сладко и крепко под легкий шум озера, как, наверное, не спал никогда в своей собственной постели.

Громкий храп его разносится далеко по лесу. Очки сползли на самый кончик носа, и поэтому лицо у Карла Карловича такое, точно он чему-то удивлен.

Мальчики окружают его.

— Карл Карлович, смотрите, ваша шляпа упадет в воду! — кричит Витик в самое ухо немца.

— Карл Карлович, ваши очки скоро собирается утащить щука! — задыхаясь от смеха, вторит ему Павлуша.

— Карл Карлович, у вас рыба клюет! — визжит Бобка Ящуйко.

Карл Карлович открывает заспанные глаза и бессмысленно смотрит на шалунов, потом поднимает руку к голове.

Слава Богу — шляпа на голове.

Щупает нос. И очки на месте.

Тогда он строго грозит пальцем маленьким проказникам.

— Рыба же! Вам говорят, рыба клюет! — вопит Арся Иванов на всю окрестность, точно на поверхности озера появилась настоящая акула.

Тогда Карл Карлович точно оживает. Сна как не бывало. Действительно, рыба клюет и дергает удочку у него давно.

Со счастливым, радостным лицом Карл Карлович осторожно поднимает удилище от воды. И…

Карл Карлович не может рассмотреть сразу, что за рыба…

О! Как тяжело! Рыба, очевидно, попалась не из мелких. Удочка гнется. Карл Карлович торжествует. Все в нем сияет: и красное, лоснящееся лицо, и нос с очками, и парик с дырочкой.

Удочка еще чуточку поднялась над водою…

Раз!

Наконец-то!

Карл Карлович очень близорук и поэтому не может рассмотреть сразу, что за рыба поднимается над поверхностью воды.

А рыба эта престранная. Тонкая, вроде угря, и длинная-предлинная. Кар-Кар изумлен. Ему еще ни разу не приходилось видеть такой странной рыбы. Она совсем не трепещет на крючке и не играет чешуею на солнце. Удивительно странная рыба. Тусклая какая-то и, по крайней мере, в два аршина длиной.

Наконец она подле него на песке. Карл Карлович наклоняется над нею, не решаясь, однако, взять ее в руки. И вдруг откидывается назад, зажимая себе нос обеими руками. Вот так запах! Нет сил вынести близкое соседство подобной рыбы!

Но Карл Карлович все же имеет мужество еще раз наклониться над странным уловом. И вдруг лицо его багровеет от гнева. Теперь он понял все!