Юн Эво - Солнце — крутой бог

Я выбираю те улицы, где видел ее раньше. Я не тороплюсь и терпеливо жду — скоро она появится. А тогда я газану и промчусь мимо, ведь я — Адам Акула.

Но она не появляется, и я начинаю дергаться. Может, мы с судьбой не поняли друг друга? Я делаю круг вокруг общежития Профессионально-технического училища и еду по Трондхеймсвейен. До перекрестка с Карл Бернер. Девушки таращатся на меня. И мне нравится чувствовать на себе их взгляды. По пути я всего два раза чуть не пропахал носом землю. И это для меня большой успех.

От Карл Бернер я еду по Христиан Микельсен-гате, потому что на этой улице есть длинные участки, где можно стильно скользить. Я выезжаю на Саннергата, а оттуда — снова на Лёкку.

Длинный плавный шаг. Я жду, что Маленькая Буря появится сзади. И в этом, наверное, моя ошибка. Я гляжу назад не меньше, чем вперед. Неожиданно я замечаю Маленькую Бурю. Но понимаю, что теперь мы с судьбой говорим на разных языках. Потому что Маленькая Буря появилась совсем не оттуда, откуда я ее ждал. Она несется прямо на меня, и в решающее мгновение я забываю, что должен свернуть или затормозить.

Мы с судьбой не только заговорили на разных языках.

Судьба к тому же решила меня обосрать.

Потому что Маленькая Буря едет на велосипеде. На самом обычном велике. Не на каком-нибудь там навороченном GT-Rally-36 с коробкой передач. Ничего подобного, она рулит на ржавом побитом дамском велосипеде, наверное, еще времен войны. Хорошенький подарочек приготовила мне судьба!

Этого достаточно, чтобы все пошло в облом. В эту минуту мне больше всего хотелось бы оказаться черепахой. Но ведь я — акула. А акулы движутся совсем с другой скоростью, чем пресмыкающиеся с крышкой на спине. Я задеваю Маленькую Бурю, которая испуганно пищит и виляет в сторону. Через плечо я вижу, что с ней все в порядке. Никаких проблем. Она знай себе жмет на педали и катит дальше, как будто ничего не случилось.

Но судьба, оказывается, еще не разобралась со мной. Должно быть, в эту минуту она меня ненавидит. Или просто у нее такой юмор. Я мчусь мимо фонтана и не могу остановиться. Единственное, что я могу, это постараться пролететь между двумя скамейками. Тетки, собаки и старик с сумкой на колесиках бросаются в разные стороны. Пронесло. Теперь меня беспокоит низкий каменный бордюр, и я стараюсь перескочить через него. Но прыгаю слишком высоко. Судьба, про которую не скажешь, что она крутой бог, ведет себя как крутой хулиган. Я проделываю сальто-мортале, и полет в воз-Духе кажется мне бесконечным.

Признаюсь, теперь я не понаслышке знаю, что бывают мгновения, когда перед глазами человека, словно в театре, проносится вся его жизнь. Я лечу, и мне кажется, что полет занимает несколько минут. Я барахтаюсь в воздухе, как потерявшая равновесие чайка, и вспоминаю все, что случилось с тех пор, как я поднялся на крышу элеватора в первый раз. Я успеваю вспомнить абсолютно все, что случилось за последние одиннадцать дней. Вплоть до того, когда Франк сказал, что я должен выработать собственный стиль. И понимаю, в чем моя ошибка. Свой стиль — совсем не то, что я думал. Эта ошибка и довела меня до сальто-мортале. Свой стиль вовсе не означает, что надо вырядиться, выпендриться и корчить из себя крутого парня.

Я лечу дальше. Чуть впереди на травке, подстелив плед, расположилась пожилая чета. Женщина расстегнула платье, мужик сидит в одних шортах. Им жарко, даже видно, как по ним течет пот. Рядом с ними лежит искупавшаяся в фонтане такса. Супруги принесли с собой термос с кофе и мисочку с печеньем «Мария».

Цель передо мной! — думаю я, понимая, какую еще подлянку уготовила мне судьба. Я кричу на лету:

— Освободите дорогу! — А сам про себя веду обратный отсчет:

10-9-8…

женщина просыпается и откатывается в сторону

7-6-5…

мужчина поворачивается и хватает таксу

4-3-2…

женщина тянется за термосом, но не успевает его убрать

1-0 — земля!

БАХ!

БУХ!

ТАРА-РАХ!

Новый Адам, который не готов к столкновениям и не имеет никаких средств защиты, падает рожей в траву и бороздит ее подбородком. Дальше он едет на животе, подминая под себя плед, чашки с кофе и тарелочки; печенье «Мария» веером разлетается вокруг его головы. Картина напоминает падение среднего пассажирского самолета типа «Боинг», который, царапая землю, натыкается по пути на деревья и камни.

ФЬЮИИИИИ!!!

ТЦЦЦЦЦУУУММ!!!

СИИИИНННГГГ!!!

Передо мной маячит термос, который как башня упирается в небо. Или как элеватор. Как граната, А может, так выглядит судьба, когда ты неожиданно упрешься в нее башкой? Франк наверняка не это имел в виду, говоря о собственном стиле, — и это единственное, о чем я успеваю подумать до

—————————

Все это похоже на сон. В праздничном красно-желтом фейерверке я вижу Солнце, сидящее на своем троне. Оно качает головой и говорит:

— Нет, Франк не это имел в виду. Ты его не понял. И потому ушибся.

— Да уж, спасибо, — кисло отвечаю я. — Теперь мне это ясно.

Я прихожу в себя оттого, что такса лижет мне лицо. Я не сопротивляюсь. Я даже не пытаюсь представить себе, что она могла лизать перед этим. У меня за спиной на пледе тихонько чертыхаются муж и жена. Я не обращаю на них внимания. Я в прямом смысле выбит из игры. С меня хватит. Братья & Сестры!

Я лежу со своими роликами, и мне все еще кажется, что я лечу. Наконец у меня перед носом останавливается пара черных ботинок. И уже невозможно сделать вид, что я их не вижу.

Я перекатываюсь на бок и открываю глаза. На меня смотрит Франк. В одной руке у него плащ, другую он протягивает мне. Я неохотно беру ее, и Франк сажает меня. Потом опускается на корточки и озабоченно смотрит мне в лицо.

— Все в порядке?

— В порядке? — лепечу я, забыв, что означает это слово.

— О'кей! Дурацкий вопрос, — говорит он и отводит меня на скамью. Поскольку я расчленен на четырнадцать частей, мы добираемся до нее целую вечность. Так, по крайней мере, мне кажется. Ощущение времени не является моей сильной стороной в эту минуту. Судьба обыграла меня по всем статьям. Несколько минут у меня уходит на то, чтобы переформатировать свои мозги.

— Я не это имел в виду, — говорит Франк и кивает на мое обмундирование.

Я даже не отвечаю ему. В моем мозгу осталось всего две клетки, которые движутся на одном расшатанном колесике. И я пытаюсь сосредоточиться на более важных вещах, чем какие-то презрительные замечания.

О'кей! Недотепа!

Я получил сообщение!

Я его принял!

Я все понял!

ФРАНК НЕ ЭТО ИМЕЛ В ВИДУ.

Могу я теперь пойти домой и лечь?

Надеюсь, ты не станешь возражать, если твой покорный слуга Адам, или то, что осталось от этого жалкого парня, потащится домой и с твоего разрешения отдаст концы?

Неужели мне нельзя сделать один-единственный неверный шаг, чтобы ты тут же не постаралось прикончить меня?

Ничто вокруг не доказывает, что Солнце — крутой бог. Может, это только мое воображение? Похоже на то. Во всяком случае, сегодня я получил от него не слишком-то крутую помощь.

Остаток дня сгорел начисто. Больше я ничего не помню. Я прихожу домой, ложусь и потихоньку загибаюсь. Первоклассный повар Адам подает сегодня на обед самую обычную пиццу, и никто не смеет спросить его, почему так. Это один из тех вечеров…

Пятница, 12 июля

«С ДОБРЫМ УТРОМ, НОРВЕГИЯ!» — звучит в моем трупе; я тут же просыпаюсь и вылетаю из кровати, будто у меня к большим пальцам ног присоединены провода и дан полный газ. В мозгу кишит муравейник, и я решаю, что вчерашний день был просто технической ошибкой. Такой, которую можно исправить.

«С ДОБРЫМ УТРОМ, НОРВЕГИЯ!» — кричу я в коридор, и сам Пер Гюнт испуганно выбегает из спальни, решив, что случился пожар. Я помалкиваю, что мне известно о его тайне, которую он делит с самим Доврским Дедом. Я занимаю ванную, хотя Сёс и пыталась протиснуться передо мной.

«С ДОБРЫМ УТРОМ, НОРВЕГИЯ!» — пою я под душем, смывая с себя вчерашний полет. Вода смывает с меня все грустные нити, которые связывали меня с судьбой, с Солнцем или другими не менее крутыми богами. Если вчерашний день кончился так плохо, значит, сегодняшний будет лучше.

— Чем ты так доволен? — спрашивает мама, оторвав взгляд от объявлений о смерти.

— День уж больно хорош, — отвечаю я.

— День просто ужасный, — вмешивается папаша. — Сегодня мы должны работать над сценой «Пер Гюнт в Аравии», а я не выношу эту корову, которая играет Анитру.

— Ничего в нем хорошего нет, — говорит Сёс. — Эллен заболела, и мне придется отдуваться одной. А в пятницу, как нарочно, всегда много покупателей.

— И не говори, — вздыхает мама. — Если бы вы только знали, что у нас творится по пятницам!

— Прекрасный день! — кричу я, и все смотрят на меня с презрением.