Шукурбек Бейшеналиев - Сын Сарбая
— Пусть я буду псом!
— Видишь тот лес? Я в нем долго пропадал…
— Да что ты? Зачем? Один на один в этой тьме? — Он сделал вид, что изумился и даже испугался. — Там, наверно, очень страшно.
Наивный Дардаке не заметил, что его друг слегка подтрунивает над ним.
— Я там провозился много дней, — сказал он с гордостью. — Может быть, и живут в лесу барсы и медведи, но, если ты занят делом, забываешь об опасности. Ах, как хорошо в прохладном ельнике! Запах такой, что дышишь — не надышишься. И кругом всякая живность. Что-то шуршит, что-то пищит, что-то скачет и перебегает с места на место. Я даже думал, что животные переговариваются на своем языке: «Кто к нам пришел, друг или враг?» Иногда я замирал и слушал. И меня так увлекали все эти шумы, скрипы, шорохи и звериные переклички, что я на время забывал работать.
Тут Чекир по-настоящему удивился:
— Увлекали шумы? Ты, наверно, смеешься надо мной! Что может увлекать в лесу? А что за работу ты там для себя придумал? Ловил зверей? Что поймал, говори скорее!
Он уже знал, что мальчишка добыл капканом горного козленка и куницу, а сейчас ждал, что тот расскажет о каких-нибудь новых успехах. Втайне он завидовал везению Дардаке и надеялся, что тот выболтает ему семейные секреты. Чекир не верил, что Дардаке просто повезло. Он думал, что отец сообщил ему особые охотничьи приемы.
— Поймал, говоришь? — засмеялся Дардаке. — Ловля капканом — разве это работа! Я заготовил дрова, много дров, на каждую семью нашего аила по большущей куче. Я так много заготовил сучьев, корней и валежника, что сам оттуда не могу вывезти. Сегодня-завтра приедет мой отец, и тогда мы пригоним сюда рабочих быков и будем два или три дня грузить и вывозить…
— Ну да! — Чекир, поблескивая своими заячьими глазками, вскочил на ноги. Что-то его увлекло, он, казалось, готов был сию же минуту бежать в лес. — Как тебе это пришло в голову? Э, да ты, наверно, все врешь!
Дардаке, ударив его ребром ладони под колено, заставил снова сесть.
— Слушай, слушай. Это чистая правда. Ты бы видел — я на каждой куче оставил бумажку с фамилией той семьи, для которой делал заготовку.
— Как это так? Неужели ты для кого-то старался?
— Когда я очень уставал и мне уже не хотелось работать, я подгонял себя тем, что говорил: «Эта куча — для вдовы Мамбета, хромой Шаир, а эта — для Кулипы, у которой шестеро ребятишек, она никогда не сможет сама набрать себе дров…»
Чекир расхохотался:
— А для меня, своего лучшего друга, ты не заготовил ни одной кучи?
— Для тебя? — Дардаке смутился. — Но мы с тобой в то время еще не были друзьями. И… и ты ведь сильный, молодой, здоровый, ты сам можешь заготовить…
— Эх, ты! — воскликнул Чекир. — Совсем шуток не понимаешь. Уж не думаешь ли, что и правда жду твоей помощи? Ты удивляешь меня все больше. То поучаешь, то вслух читаешь книжки, а теперь подаешь мне пример хорошего отношения к людям. Если б я умел писать в газету, обязательно расхвалил бы тебя в статье.
Дардаке опять не мог решить, шутит Чекир, трунит над ним или действительно его хвалит.
Он не скоро это узнал. На следующий день приехал его отец Сарбай, и Дардаке долго не ходил в горы, не пас коров и не встречался со своим другом Чекиром.
ГЛАВА IV
— Что это они все пристают к тебе, не дают покоя? — говорила Салима-апа, стаскивая с мужа сапоги; она уже согрела воду в тазу, чтобы помыть ему ноги. — Смотри, как ты исхудал, отощал! Провались эти коровники, на них у тебя ушло чуть ли не все лето. Дело пастуха — откармливать скот на джайлоо, а не месить глину для кирпичей. Смотри-ка, сколько царапин и ссадин у тебя на ногах! Теперь тебе будет трудно ходить босиком по горам, а сапог разве напасешься…
Сарбай, осунувшийся, утомленный долгой дорогой, сидел полуразвалясь, опираясь спиной на кучку одеял. Он наслаждался отдыхом, ворчливой лаской жены, чистым горным воздухом. То и дело он бросал взгляд на возмужавшего сына. Дардаке скромно сидел в сторонке, делая вид, что читает книгу. Мальчик ждал случая поговорить с отцом, но сейчас был доволен уже одним тем, что отец здесь, с ними, вся семья в сборе. Еще не было ничего сказано о его охотничьих успехах, о том, как он пас скот.
Вытерев мужу ноги, Салима-апа поднялась, вылила воду из таза и, остановившись у дверей юрты, снова начала ворчать:
— Да ты весь иссох, сердечный мой! Наконец-то ты приехал. К твоему возвращению я припасла кое-что. Смотри-ка, смотри — вот нога козленка, пойманного нашим охотником. Дардаке поймал, а жена твоя берегла кусочек… Если бы не моя бережливость, разве нашлось бы чем тебя угостить!
Салима вытащила из дальнего угла загородки, где были сложены у нее кухонные принадлежности и запасы, ляжку козленка, совсем маленькую, кривую, как корень арчи. К ней она прибавила два больших куска вяленого мяса, сохраненные бог знает с какого времени и спрятанные в мешке с толокном.
— Будь спокоен, муж мой Сарбай, жена твоя не даст тебе голодать. Поживешь с нами — сразу помолодеешь и округлишься. Видел бы ты, как поправились коровы на сочном пастбище! Твой сын не опозорил твоего имени, все им довольны…
Говоря так, Салима быстро и ловко разожгла огонь под казаном. Присев на корточки, она замесила и раскатала на доске тесто и острым ножом стала резать лапшу.
— Вот сварю сейчас бешбармак и накормлю тебя до отвала. Сразу и раздобреешь, и наберешься сил.
Сарбай натянул на ноги домашние мягкие ичиги, глаза под косматыми бровями поблескивали, ноздри втягивали уютный запах кизячного дыма, смешанный с ароматом вареного мяса. Котел кипел вовсю. Сарбай то и дело подкручивал усы, вытирая незаметным движением набегавшую слюну. Да, все предвещало отдых, поправку и безмятежную жизнь в кругу семьи, но…
Сарбай невольно вздохнул:
— Ох-хо-хо!
Салима-апа сейчас же откликнулась:
— Что такое, хороший мой? О чем ты думаешь?
Сарбаю не хотелось портить жене настроение, поэтому он сказал, что, вздыхая, выпускает из себя усталость. На самом же деле ему предстояло рано утром возвращаться в кыштак — везти туда айран. Таково было распоряжение председателя. А разве мог Сарбай противиться слову начальника?
«К тому же председатель прав, — думал он. — Ведь я и сам, строя коровник, испытал на себе, как тяжело работать на солнцепеке, не получая ни айрана, ни кумыса. Стоит сделать несколько глотков живительного напитка — сразу прибывает сил. К тому же чувствуешь, что о тебе кто-то заботится». Да, по собственному опыту знал Сарбай, как косцы, сноповязальщики, возчики волокуши и поливальщики с тоской поднимают лица в сторону гор, ожидая, будто от самого аллаха, помощи от тех, что наверху. Ведь летом в кыштаке почти не остается дойного скота, и молоко получают одни лишь малолетние. Живущие высоко в горах, на молочной ферме, забывают о тех, кто работает в жаркой долине. Тут, в аиле, столько молока, что хватает и телятам и ребятам, а женщины порасторопнее, вроде его жены, успевают даже делать сузьму[23]. Стоило Сарбаю войти сегодня в юрту, как Салима поднесла ему пиалу свежего айрана из сузьмы.
«Так нечего и вздыхать, — сказал себе, повеселев, Сарбай. — Если сыты жена с сыном, надо и людям помочь. Вот только отдохнуть бы денек-другой…»
Пока он раздумывал в полудреме, Салима всыпала в казан лапшу. Дразнящий запах мясного навара распространялся теперь с такой силой, что трудно уже было сохранять спокойствие и приличное равнодушное выражение лица. Сарбай вскочил на ноги:
— Ой, жена! Забыл, совсем забыл. Молодой доктор, тот, что лечил нашего Буйлаша, просил передать ему, а заодно подарил и нам немного чесноку. В кооперативе редко бывает, тот, кто работает, не успевает получить, а больницу снабжают аккуратно. Вот посмотри — наверно, не меньше килограмма хорошего крупного чеснока перепало на нашу долю, а старому Буйлашу вдвое больше.
Салима радостно всплеснула руками. Приняв из рук мужа мешочек, она бросила в бешбармак несколько долек, а мешочек подвесила на стенку юрты.
— Давай я отнесу дедушке Буйлашу тот чеснок, что ему прислали, — сказал Дардаке.
— Что ты, разве так можно! — воскликнула мать. — Туда, наверно, и без того донесся по ветру запах бешбармака. Если ты сейчас пойдешь…
Сарбай понял жену не так, как она хотела. Улыбнувшись, он перебил ее:
— Какая же ты, байбиче, хорошая! Ветер и правда летит в сторону юрты старика. Было бы грешно не позвать аксакала и не угостить его горячим мясным блюдом…
— Ну конечно! — слегка скривившись, сказала Салима. — Такую благословенную пищу нельзя есть одним. Пожалуй что, животы разболятся.
Но Сарбай сделал незаметный знак Дардаке, и тот пулей вылетел из юрты, забыв даже мешочек с чесноком. Мать не успела его удержать. Она хотела было сказать, что не ради чужих людей отказывала себе в мясе все это время, но сдержалась и, передернув плечами, разостлала в женской половине юрты коврик — ширдак…
