Геннадий Машкин - Синее море, белый пароход
– Тогда скажите ему, что я во всем виноват, – попросил я, вытирая пот за ушами.
– Много берешь на себя. – Семен наморщил загорелый лоб. Его губы изогнулись серпом, только концами вниз. – Генерал Сиродзу тут виноват пока больше всех…
Мы пошли к пирсу. Три тени – большая, поменьше и совсем маленькая, – точно копья, были направлены на отца. Он бегал по пирсу и что-то кричал в рупор вслед катеру, который шел прямо к волнолому. На катере синели куртки и белели косынки японцев. Полно их было и на волноломе. Они суетились на фоне остекленевшего моря.
Семен оставил нас в тени огромного чана, пахнущего селедкой, а сам, выпрямившись, пошел к отцу. Семен хлопнул его по плечу. Отец покричал еще немного и положил рупор на железную тумбу.
Они постояли с Семеном, покурили, перекинулись несколькими словами, и отец вновь взял рупор. Он нацелил его на серый катер у причала и загрохотал:
– Рыбин, что у тебя с новым мотором?
– У Рыбина всегда мотор как часики, – высунулся из рубки хмурый дружок отца. Он был все в том же японском пуловере.
– Надо обкатать! – закричал отец.
– Хоть до Владивостока, – ответил Рыбин и позвал нас рукой по локоть в мазуте.
Я подошел к краю пирса и прыгнул на горячую палубу.
– Юрик, – сказал я, стараясь не глядеть на брата, – оставайся с папой. Он тебе даст рупор покричать.
– Ишь ты, прыткий, – отозвался отец, подходя к катеру. – Сам устроился, а нас не хочет брать.
У меня заныло в затылке. Значит, и отец и Рыбин поплывут с нами… Конечно, он разведчик и скрутит Кимуру, если потребуется. Ну, а вдруг Кимура все-таки не поджигал? Нет, долой, долой, долой жалость! Надо быть, как отец. Иначе не отомстить… В конце концов, нужно отчитаться перед ребятами в письме.
Семен с Юриком под мышкой прыгнул на палубу.
– Сбегал бы, Василий, посмотрел метеосводку, – сказал он.
– Можно ли теперь доверять японцам? – отозвался отец. – Да и долго ли нам сходить до островка?
– Ладно. – Семен махнул рукой. – Без Кимуры они там все наоборот предсказывают.
Отец тоже прыгнул на катер, который от толчка задрожал, как живое существо. Косматые отблески волн взлетели со стенки до стекол рубки.
– Давайте быстрей, – сказал я.
– Ничего, сынок, от нас не уйдут, – ответил отец и подмигнул. Потом глаза его сузились и стали как два прямых кинжальчика.
Мне с отцом говорить сейчас не хотелось. Я открыл дверь кубрика. Здесь было прохладно и пахло масляной краской. Я растянулся на скрипучей сетчатой полке и потрогал свой нос. Он горел, словно меня ткнули лицом в крапиву.
За перегородкой впереди затарахтел мотор. Я видел в иллюминатор, как от нас отваливается веревочная груша на бетонной стенке. Катер развернулся носом к выходу и понесся навстречу маяку. Башня маяка напоминала ладью на шахматной доске. Капля воды ударила в стекло и поползла. Мы взбурунили открытое море. На стене закачалась половинка бинокля, висевшая на длинном ремешке.
Я поднялся и вышел на палубу.
Над морем визгливо резали воздух чайки. Они ругали рабочих, которые ремонтировали волнолом и согнали птиц с насиженных мест. Я вспомнил, как убил тут журавля, и поежился. Журавль точно живой у меня перед глазами. И в сердце опять засвербило… Может, Кимура все-таки не поджигал Рыбина?.. Ну нет, невиновные не поплыли бы по морю в шлюпочке…
Японцы махали нам белыми косынками. Юрик орал им с мостика в рупор: «Сайонара!»
Отец сидел под мачтой на бухте. А Семен – прямо на палубе, поджав ноги по-японски.
– Кури, – сказал отец, протягивая Семену портсигар.
– Свой есть, – ответил Семен и достал из кармана синий кисет.
– Значит, брезгуешь? – спросил отец.
– Брезгую, – согласился Семен.
– А я думал, ты все-таки друг мне, – сказал отец, и треугольник морщин обозначился на его буром переносье.
– Барыги твои друзья, – ответил Семен, закручивая цигарку.
– Чего же ты плывешь с нами?! – выкрикнул отец, подскочил на бухте и согнулся, точно хотел кинуться на Семена.
А тот спокойно сплюнул под сапоги отца, в складках которых дробилось солнце.
– Это ты с нами плывешь, – ответил Семен и поднял на меня глаза. – Верно, вояка?
У отца кожа натянулась на скулах.
Я понял, что мне лучше спрятаться, и отошел к двери кубрика.
Меня стало поташнивать. Море казалось мертвым, а катер все же раскачивался: то нос вверх, то корма. Вода, зеленая, как лягушачья кожа, зыбилась за бортом. Небо прямо по нашему курсу быстро покрывалось серебристыми мочалками. И там же из моря выпирал помаленьку островок, напоминающий вулкан.
Я разинул рот и сделал несколько глубоких вздохов. Тошнота вроде прошла. Тогда я зашел опять в кубрик, лег на сетку и закрыл глаза.
14
– Гера, – толкал меня Юрик под бок острым кулачком, – проснись… «Оранжад» покажи – где?
Я раскрыл глаза. Бинокля на стене не было. Над левым иллюминатором висели скалы. Чайки падали с них на катер, проносились у самого борта и взмывали вверх на упругих крыльях. Они кричали так, что заглушали стук мотора.
– Еще ничего не видели? – спросил я Юрика.
– Нет, – ответил брат, глядя на меня исподлобья. – Одни чайки.
Я спрыгнул с сетки, затянул ремень на новую дырочку и выскочил на палубу.
Катер буровил пенистое ожерелье острова. Из-за сопки, похожей на вулкан, вытягивалась темная кошачья лапа с серебристыми когтями.
Отец и Семен стояли поодаль друг от друга.
– Не возвратиться ли? – сказал Семен отцу, и совсем не дружеским голосом. – Погода мне начинает не нравиться.
– Черт с ними, с этими японцами, Вася! – закричал Рыбин из рубки. – Я поворачиваю.
– Обожди, – резко отозвался отец. Он разглядывал побережье и сопки в половину бинокля, все время подкручивая его. – Остров переплюнуть можно. Куда тут они могли спрятаться?
Семен смотрел на берег из-под левой руки. Тень падала лишь на один глаз. Но вот «кошачья лапа» схватила солнце, и нас всех накрыла тень, а по воде пошла мелкая рябь. Я оглянулся. Тень накрывала море, гнала ослепительную синеву к горизонту, потом к верхушкам сахалинских сопок.
Я склонился за борт, вглядываясь в берег. Мы все не спускали глаз с береговой полосы. И все равно чуть не проскочили шлюпку. Она стояла среди бурых огромных камней. Мачты на ней не было. Юрик увидел ее первый и закричал с мостика:
– Вон лодка!.. Гера, она с «Оранжада»?
Отец кивнул Рыбину. Тот сбавил ход и положил катер на правый борт. К самому берегу нельзя было подойти из-за камней. Тогда отец выпрыгнул на камень, с него – в воду. Ему оказалось по грудь. Он пошел к шлюпке, подняв вверх правую руку.
– А может, оставим это дело, Вась? – вскрикнул Рыбин, высунувшись из рубки. Его глазки тревожно следили за отцом, а кончик языка то и дело скользил по губам.
Мы с Семеном тоже соскочили на плоский камень. Отец подобрался к шлюпке и толкнул ее нам. Мы прыгнули в нее и подтянулись за конец к берегу.
– Гера, а я? – крикнул Юрик.
– Пока подожди, – ответил я и приложил палец к губам.
На песчаной полоске темнели елочки следов. Я узнал отпечатки маленьких дзори Сумико. Пока я рассматривал их, отец и Семен ушли вперед.
Отец шел пригнувшись. Сапоги его покрылись песком. Мокрая одежда обвисла.
– Осторожно, Васька, – сказал ему Семен, догоняя. Из-под его подметок летел песок. Клёши надувались ветром. – Никакого самовольства… Миром дело да ладом решать будем, слышишь?
Отец отмахнулся, как от комара, и что-то буркнул в ответ успокоительное.
Я засунул руку в карман. Первым мне попался божок. Я пощупал его сколотый нос, опустил на самое дно и взамен крепко стиснул картонную гильзу ракеты.
– Ага-а-а! – зарычал вдруг отец и бросился к большому кусту черемухи.
Я припустил за ним и втиснулся между отцом и Семеном.
Под кустом, в зеленой прохладе, спали беглецы. Сумико уткнулась в кимоно на груди своего отца. По лицу Ивао полз муравей. Ивао смел его сонной рукой и перевернулся. Кимура потрогал его, словно боялся во сне потерять племянника.
– Хорошо спят, – сказал Семен, – жалко будить.
Отец присел на корточки рядом с Кимурой и толкнул его в плечо. Кимура что-то буркнул и опять засвистел носом. Отец потормошил его сильнее. Кимура расклеил закисший глаз и в ту же секунду прикрылся ладонью, точно защищаясь от штыка.
– Ано-нэ, вставай! – сказал Семен. – Пойдем назад.
– Зачем пойдем? – спросил Кимура хриплым голосом.
– Твоя расскажешь, как сжег дом. – Отец гвоздил его своими зрачками.
– Я не жег никакой дом, капитан, – ответил Кимура, садясь.
– Может, он сам загорелся? – хмыкнув, спросил отец.
Кимура сгорбился. Рябинки на его лице темнели, как дробины.
– Ну, хватит, Василий. – Семен поставил ногу между отцом и Кимурой. – Ты не прокурор.
– Смотри, защитник нашелся, – взорвался голос отца. – Может, любить их и жаловать. – Отец выпрямился и зашагал назад, к морю.
