Эдуард Успенский - Иван царский сын и серый волк
— Это перо павлинье, — говорит старший Петр. — У нас их на базаре турки по десять штук на рубль продают.
— А давайте зайдем в чулан, — молвит Иван-царевич. — Там все и увидим.
Забрались царь и царевичи в чулан всей семьей. И вправду, невиданный свет от пера идет. Даже читать при таком свете можно. Если кто читать обучен. Но братья и тут нашли что сказать.
— Эх, везет дураку! — говорит Петр. — Да если бы такая птица в мое дежурство прилетела, я бы ее не упустил.
— А я бы и пару таких поймал, — хвалился Данила. — Только вот не нам, а дуракам счастье.
Царь-папа их одернул:
— Нечего на брата дуться, коли птицу прозевали. Вот я еще узнаю, что вы там ночью в саду делали. Не иначе как дрыхли всю ночь. А сейчас из себя героев корчите.
Он вставил это перо в оправу золоченую и поставил в своем кабинете как самую дорогую вещь. И все время ею любовался, особенно по вечерам, когда перо светиться начинало.
Но вот пришло время, царь Выслав-Берендей опять своих детей беспокоит. Вызвал он к себе Петра и Данилу и говорит:
— Дети мои любезные! Вот вам задание. Поезжайте вы во все четыре стороны и привезите мне эту птицу живую! Кто мне эту птицу привезет, тому при жизни полцарства своего отдам.
Им бы дуракам обрадоваться да скорее в путь. А они на Ивана-царевича злобу затаили. Ведь им хорошо жилось. Все у них было. Тут тебе и кухня вкусная, и народ интересный при кухне, бабенки разные. И кони у них хорошие, добрые. И сокола охотничьи.
Так нет, теперь надевай доспехи военные, садись на коня боевого костлявого и скачи неизвестно куда, ешь неизвестно что (картошку вареную без масла), спи неизвестно где (в чистом поле без одеяла) и без птицы этой дребезжащей к царю-папе не возвращайся (отец тебя неспособным сочтет и ни за что тебе трон не отдаст).
Но делать нечего, взяли они у отца благословение и поехали двое отыскивать жар-птицу. А как быть? Время было старинное, тяжелое для детей. Что родители повелят, то и будешь делать. А не то враз без вкусной еды и без крыши над головой останешься. Вытолкает тебя любимый царь-папа взашей из дворца, и пойдешь ты в соседнее царство бедствовать да улицы подметать. Да, было ВРЕМЯ в энто ВРЕМЯ!
Но если эти двое ехать не хотели, то Иван-царевич сам стал напрашиваться:
— Пусти меня, царь-батюшка-родитель, своего счастья попытать. Дай мне твое благословение.
А царь-батюшка-родитель не соглашался. Он так молвил:
— Нет уж. Ты еще молод и к дальнему пути непривычен. Еще я тебе скажу, что ты своих братьев в два раза умнее будешь. (Что от них проку? Им бы только есть поболе да на жеребцах скакать. И сами они как жеребцы. Им бы все на девок глаза свои пялить.) А как война, а я заболею? А если бунт в моем царстве сделается? Кто меня заменит?
Потом он нагнулся к Ивану-царевичу и говорит:
— Ты знаешь, Ванюша, мне как-то спокойнее без них.
Да только Иван-царевич на своем стоял:
— Пусти меня, батюшка, силу мою проверить молодецкую. Характер свой закалить юношеский.
Царь-папа еще сильнее уговаривал его никуда не ехать:
— А если я помру вдруг, кто будет царством управлять? А если неприятель под наши области подступит, а командовать войсками будет некому? А если несогласие будет между нашим народом?
Только никак он не умел удержать Ивана-царевича. Иван-царевич так молвил:
— Пока, царь-папа-батюшка, у тебя есть яблоки оздоровительные, тебе бояться нечего. А как я тебе птицу добуду, ты вообще расцветать начнешь и молодеть.
Убедил он царя-батюшку-папу. Уж больно царь Берендей-Василий-Выслав Андронович хотел этой птицей владеть. И не очень-то он верил, что Петр-царевич и Данила-царевич сумеют сию птицу достать.
Иван-царевич взял у родителя благословение, выбрал себе коня покрепче, сухарями запасся и в путь. На всякий случай захватил он три яблока оздоровительных:
— Дорога трудная. Не понадобятся, я их обратно привезу.
Сел он на коня и поехал. И ехал, сам не зная, куда едет.
Ехал он, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. Иногда скакал. А все больше ехал, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. И уж даже не знал, где он — в своем ли царстве или в чужое заехал.
Ведь тогда границы не означены были. И ненароком, того вовсе не желая, можно было из триодиннадцатого в тридвенадцатое царство попасть, а еще хуже того — в тритринадцатое. А кто там командует, в этом тритринадцатом царстве, и что там с чужеземцами делают — один бог ведает.
Только видит он — в чистом поле стоит столб. А на столбу написаны эти слова:
«Кто поедет от столба сего прямо, тот будет голоден и холоден.
Кто поедет от столба в правую сторону, тот будет здрав и жив, а конь его будет мертв.
Кто поедет от столба сего в левую сторону, тот сам будет убит, а конь его жив и здрав останется».
«Ничего себе условия игры! — подумал Иван-царевич. — Куда ни кинь, всюду клин. Впору от столба сего в обратную сторону ехать».
И так он решил:
— Поеду-ка я в правую сторону. Хоть коня потеряю, зато сам жив останусь. А сам жив останусь, даст бог, другого коня заведу.
Конечно, это говорило о его неправильном отношении к животным, но другого выхода у него (на его взгляд) не было.
И поехал он в правую сторону. Ехал, ехал, ехал, ехал… Два дня ехал. Кругом поля, леса разные. Деревеньки иногда маленькие с церквушечками… В общем, ничего интересного. Так, ежедневщина.
Зато на третий день сразу интересно стало. На третий день вышел ему навстречу большой-пребольшой серый волк. Такой большой, что больше и не бывает. Размером с тигра. Ивана нашего, царевича, даже пот прошиб.
Этот тигро-волк говорит таким грубым голосом:
— Ты что, младой юноша Иван-царевич, не читал, что на столбе написано?
Иван-царевич так испугался, что с коня упал. Он и не подозревал, что на свете говорящие волки живут такого размера.
Тигро-волк подошел к его коню, разорвал его надвое и пошел прочь.
(По другим сведениям, все не так было. По другим сведениям, Иван-царевич устал, слез с коня, спутал его, а сам спать лег. А как проснулся — смотрит, нет коня, а вокруг лежат кости одни обглоданные. За ночь кто-то коня съел… слопал.) Заплакал тут (в обоих случаях) Иван-царевич:
— Как же мне жить теперь без верного друга? Конь, мой конь, конь вороной, зачем ты меня покинул? Конь, мой конь, конь вороной, на кого же ты меня оставил!
Очень он сильно сокрушался и плакал. Он шел пешком и все еще плакал. Целый день он шел и целый день плакал.
И вдруг его нагнал серый тигро-волк.
Он сказал:
— Жаль мне тебя, Иван-царевич, что ты пешком идешь. И того мне жаль, что я твоего коня заел. Добро! Садись на меня, на серого волка, и скажи, куда тебя везти и зачем?
Иван-царевич рассказал, куда и зачем послал его родной батюшка. Серый волк выслушал и засмеялся даже:
— Повезло тебе, Иван-царевич, что я твоего коня съел. Да на своем коне ты туда и в три года бы не доехал. Я один знаю, где жар-птица живет. Держись за меня крепче.
И помчался он пуще коня.
Иван-царевич подумал даже: «Хорошо бы этот тигро-конь (серый волк) у меня навсегда остался. И поговорить с ним можно. И бегает он быстро. И загрызет он в один момент кого следует. Одна беда — кормить его дорого. Ему ж в день не меньше коровы давать надобно».
Ехали они, ехали… (Впрочем, ехал-то один Иван-царевич, серый волк все больше вез)… и как раз ночью подъехали к каменной стене.
Серый волк остановился и сказал:
— Ну, Иван-царевич, слезай ты с меня, с серого волка, и полезай через эту каменную стену.
— И что там? — спросил Иван-царевич.
— Там за стеною сад. В том саду жар-птица сидит в золотой клетке. Ты жар-птицу возьми, а золотую клетку не трогай. Ежели клетку возьмешь, тебе оттуда не уйти ни за что. Тебя враз поймают.
Удивительный волк попался Ивану-царевичу, все-то он знал.
И Иван-царевич пошел на это дело. Перелез он через стену, видит — перед ним и вправду сад. Красивый, как в сказке. Деревья разные диковинные и неизвестные растут, и ни одной тебе там елки или осины. Птицы всякого калибра (очевидно, колибри) летают цветные. И тишина.
В саду клетка золотая стоит на земле. В клетке птица-жар сидит. Тихонько так бренчит и вся светится. И народу вокруг — никого, пусто. Хоть бы дохленький какой сторожишка стоял.
И подумал Иван-царевич: «А чего церемониться-чикаться? Возьму-ка я ее вместе с клеткой. И кусать она меня за руку не будет. И кричать, как двести бешеных куриц, как тогда в саду, не станет. И транспортировать ее легче. Вона, сад-то совсем пустой!» Как решил, так и сделал. Но как только взял он клетку, шум и гром пошел по всему саду чудовищный. Ибо к этой клетке струны были приведены особые. (Что там крик двухсот испуганных куриц! Шум был как от тысячи наковален!) Караульные тотчас же проснулись, прибежали в сад и поймали Ивана-царевича.
Сначала они накостыляли ему как следует, а потом его накостыленного к своему царю привели. (Царя этого, по одним источникам, звали Долматом, по другим — Афроном.) Царь Долмат-Афрон как увидел Ивана-царевича, так с ходу и закричал:
