Елена Усачева - Дева. Звезда в подарок

— А он какой-то странный, — вздохнула Юля. — Вроде те же слова говорит, а приглядишься… все не то.

— Их вместе сложить надо, Ткаченко с Царицыным, тогда дело получится, а так… — Ирка утомленно сползла с обрыва, подобрала миску, пощелкала по отколотому краю. — Один хромает. Другой болтает. Оса его еще эта укусила. А вдруг Мишка ослепнет. Что тогда?

— Тогда ты будешь водить его через дорогу за руку и рассказывать, какого цвета небо.

— Всю жизнь?

— Половину. — Юля тоже подняла свою миску, вложила мыло в пакетик. — Вторую половину он будет спать. С тобой.

— Чаруша! Хватит уже! — вспыхнула Ирка и опять начала карабкаться наверх. Навстречу ей обвалом полетели камни, она замахала руками и остановилась.

— Ну, чего вы? — мчался сверху Мишка Царицын. — Дождь собирается, а у вас еще вещи не собраны! Палыч сказал, уходим. Будем тучу обгонять!

Мишка был долговязым чернявым парнем, с узким остроносым лицом. Когда он клонил голову вбок и чуть вниз, то начинал походить на галчонка, высматривающего в земле червячка. Сейчас это сходство было не очень заметно, потому что половина лица у Мишки опухла, около левого глаза краснело воспаление, из-за чего еще недавно веселый темный глаз полузакрылся, заставляя своего хозяина разворачивать голову влево, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Неприятная встреча с осой, случившаяся вчера днем, нисколько не смущала Царицына. Что с укусом, что без него, он все так же носился по тайге, поддевал девчонок, не давал жить Ирке Хариной и влипал в бесконечные истории.

— Толстая, шевелись! — подгонял он Ирку сзади. — Без нас весь дождь пройдет.

— Отвали! — кинула Харина в Мишку камешек, но Царицын увернулся, забежал вперед, чтобы, в свою очередь, осыпать противницу порцией песка и камней и снова скатиться вниз.

— Не стой на месте! Горы развалишь, — крутился Мишка.

Подруги поднялись наверх. Шум воды отступил, первые же деревья смягчили шипящую реку, превратив ее голос в постоянный навязчивый гул улицы за окном.

Небольшая площадка, где уместились три палатки на десять человек, притулилась около обрыва. Две палатки были собраны, и только одна, небольшая двухместная с потертым зеленым тентом, обвисла над пропастью, раздумывая, свалиться ей прямо сейчас или подождать, когда кто-нибудь отважится к ней подойти близко. Около палатки толпился народ, звучали противоречивые советы. Все сводилось к тому, что складывать палатку придется, что ее надо как-то вытянуть на ровное место. Тяжелые вещи, оставшиеся внутри и перевалившиеся через кручу, осложняли задачу.

— Будете тянуть, порвете днище.

Даже среди рослых подопечных руководитель группы Олег Павлович выделялся, обгоняя всех в росте на голову, а то и на две. Крепкий, с шапкой густых кудрявых волос и в паганелевских очках, он на всю эту суету смотрел со снисхождением. Что скажешь — дети! Что бы ни случилось сейчас с палаткой, вечером эти черти снова ухитрятся все сделать так, чтобы утром решать очередную глобальную проблему. Если не с палаткой, то с оставшимися консервами — кто их понесет и в каком количестве; если не с консервами, то с водой — для перехода набирали три пластиковые бутылки воды, чтобы пить по дороге, чтобы делать дневной чай, и опять же — кто понесет, у кого рюкзак тяжелее. Болеет Катя Ивашкина, и, кажется, кое-кто еще начинает хлюпать носом. Все это было привычно, все это было знакомо — поход не первый и, дай бог, не последний. И если удастся расшевелить эту инертную компанию, то они тронутся в путь до дождя, если нет, то вечером пара спальников мокрыми окажутся, натертые в сырых кроссовках ноги, потерянные кепки, забытые миски, сломанные перочинные ножи… Да мало ли чего! А поэтому обращать внимание на все это не стоит. Сами разберутся. Причем решение будет самое сложное, самое бестолковое, но это будет их решение. И пускай колупаются с этой палаткой, которую поставить ровно несложно. Но мальчишки ведь не ищут легких путей.

Олег Павлович многопалубным лайнером проплыл мимо ребят к своему рюкзаку. Вещи заболевшей Ивашкиной до сих пор были распределены среди ребят, но кое-кто уже возмущался, и надо было хотя бы спальник ее пристроить у себя. А рюкзак и так был тяжелый. Олег Павлович чувствовал это не потому, что его трудно было поднимать или неудобно долго нести. Рюкзак всегда с ним был одним целым. Но уже вчера появилось стеснение в груди, а это верный знак, что рюкзак перегружен, сердце начинает пошаливать, и кого-то из мальчишек надо просить помочь. А это опять крик…

Споры вокруг палатки разрастались. Хохмач и бездельник Сережка Даушкин предлагал обрубить оттяжки, все еще удерживающие ее на площадке, дать ей упасть, а потом уже собирать вещи внизу. Основательный Инвер Мустафаев советовал подпихивать палатку снизу, но была опасность, что завязки не выдержат и вся махина придавит незадачливого спасателя собой. Самым простым способом было вытянуть палатку наверх — и вещи будут спасены, и падать никому не придется. Но перспектива порванного днища, а значит, постоянных сырых ночевок, не устраивала насупленного Петро Ткаченко. Он стоял около входа в палатку, смотрел на обвисший край, словно взвешивал все плюсы и минусы сложившейся ситуации. Он был высокий, худой, с лохматыми светлыми прямыми волосами, с большим, но не портившим его лицо носом и растерянной улыбкой.

— Походники! — презрительно бросила Ирка.

Пока они ругались с Бочарниковой у речки, их палатку сложили, все вещи вытряхнули на землю. И если Чарушин рюкзак таинственным образом оказался собран, то ее спальник лежал на пенке, пакет с одеждой под сидушкой, свитер, из которого она делала на ночь подушку, распластался по земле. И как это у Бочарниковой получается так легко и быстро собирать вещи? Вроде бы вместе сидели около костра, завтракали, Юлька на секунду раньше ушла к речке мыть посуду — и вот уже у нее все готово. У, тихушница! Молчит, молчит, вроде даже не шевелится, а потом оказывается, что у нее сделано лучше всех.

Второе утро подряд Ирка давала себе слово делать все быстро, но время с ней играло злую шутку — для Юльки оно растягивалось, а для Ирки сжималось, так что ничего не получалось сделать. Совсем ничего!

— Стой! — пронесся мимо нее Мишка. Ира не успела повернуться, как раздался треск, над поляной метнулось испуганное «ах!» и наступила тишина.

— Петро! — запоздало крикнул Царицын. В ответ ему раздалось глухое шебуршание.

— Идиоты! — расталкивая всех, пробежал Палыч. — Кто там?

— Ткач. — Царицын бестолково гнул голову, пытаясь рассмотреть хоть что-то.

Случилось страшное. Палатка сорвалась. А все потому, что Ткаченко полез в нее доставать вещи.

— Мы хотели ее вытащить, но чтобы без дырок, — лепетала запоздалые объяснения бледная Оля Лебедева. — Вы же сами сказали!..

— Да что вам говорить, — отмахнулся Палыч, ногами вперед прыгая с обрыва. — Лучше бы вы вообще без палатки спали! — Шорох оползня отозвался далеким криком: — Всем быть на месте!

Царицын, уже готовый прыгнуть за другом, покачнулся, взмахнул руками, задел Инвера, за что получил тычок в спину и съехал чуть вниз.

— Чего он туда полез-то? — задыхаясь, спросил Мишка — на шум он прибежал от реки, где прикладывал холодные камни к своему пострадавшему глазу.

Никто толком не мог вспомнить, как Петька оказался в палатке и за какой ценной вещью он туда полез. Все оставались на обрыве, топтались, сбрасывая землю и камни вниз, вглядывались в качающиеся маленькие елочки — палатка укатилась далеко, и за деревьями ее не было видно. Слышалось только странное уханье, да завывал в вершинах кедрача ветер.

— Ну, чего там? — Мишка все пытался забраться на устойчивое место, коварный оползень стаскивал его обратно.

— Эх! — не выдержал низенький крепкий Инвер и прыгнул прямо на елки. Через секунду он уже исчез, и за деревьями вновь послышалось его «Эх! Эх!».

Народ в панике отшатнулся назад, чуть не сбив с ног Юлю. Пока все суетились на обрыве, она отвязала оборванные оттяжки от палатки и тента. Было их немного, порцию веревок от переднего угла утащил с собой куст, к которому была привязана палатка. От несчастного растения остался корень и одинокая ветка.

Юля погладила вывернутую землю.

Ей было жалко всех. И этот неправильно вывернутый куст, и эти зачем-то оторванные оттяжки, и глупого Петро, и Палыча, который вынужден сейчас карабкаться наверх и вместе с ребятами тащить неудобную перепачканную палатку. Жесткий негнущийся материал палатки будет вырываться из рук, ботинки и штаны окажутся испачканными… А впереди целый день ходьбы. Все это было неправильно. И главное — совершенно непонятно, что делать дальше. Надо было все обдумать, взвесить. Но эти горы, этот воздух, этот всю ночь непрекращающийся шум реки — они мешали сосредоточиться, внося в некогда стройные мысли разброд.