Эльке Хайденрайх - Неро Корлеоне
— Это я, — сказал Неро, — и не начинай свой глупый лай. Задумайся на минутку — ты ничего не замечаешь? Вот так смотрят одним глазом.
— Что это значит? — заворчала старая собака и сверкнула свободным глазом на этого черного чертенка. Правда, неуверенно, потому что до сих пор ни одна кошка так бесцеремонно с ней не обращалась.
— А это значит, — мягко сказал Неро, — что одним глазом видишь не так много, как двумя. Если ты еще раз достанешь меня своим лаем, скаленьем зубов и тому подобной чепухой или разбудишь, когда я вздремну на солнце, тогда мне придется сделать вот так. — И он быстро царапнул одним коготком чувствительное местечко совсем рядом с закрытым глазом. Старая собака громко взвыла. — Тогда этот глаз, возможно, ослепнет, и у тебя останется, как уже сказано, всего лишь один. Я ведь только намекаю, я рад, что мы друг друга понимаем. Будь здорова, buon giorno. — Неро исчез.
У других животных аж дыхание перехватило. Камилло, петух, вздохнул:
— Мадоннина, что же это ты нам высидела?
Но Мадоннина, вылизывая свою трехцветную шерстку, сказала:
— Во-первых, мать любит всех своих детей одинаково, а во-вторых, почему вы всё это позволяете? Со мной он дурака не валяет. — Она посмотрела ему вслед, когда он как раз вспрыгнул на подоконник кухни, чтобы попробовать ванильный пудинг, который там остывал, и промурлыкала: — Ах, иной раз я нахожу его очень милым, этого плутишку.
— Милым? — возмущенно закудахтали куры. — Он дерзит и нас шантажирует!
А овцы сказали:
— Он прыгает нам на спину, спит в нашей шерсти и не дает нам стряхнуть себя, ме-е-е!
Старый осел простонал:
— С тех пор как этот появился тут и везде шныряет, у меня совершенно нет возможности размышлять. Две недели назад мне пришла в голову важная мысль, а теперь я даже не могу вспомнить, что это было. Кажется, речь шла о том, что, собственно, связывает мир воедино. Все ушло, я больше не могу сосредоточиться.
Мессалина фыркнула:
— С тех пор как этот оказался здесь, никто по-настоящему сыт не бывает, большую часть с тарелки он забирает себе.
А старая дворовая собака тявкнула:
— Если я когда-нибудь поймаю этого дьяволенка, то прокушу его прямо посередине… — Она хотела сказать «посередине спины», но тут крестьянка запустила в Неро тапочкой, и перед собакой внезапно предстал фырчащий черный шарик, в результате она изобразила приступ кашля, отдышалась и закончила свою речь несколько иначе, осторожнее: — Ах, посередине зимы у меня вечно першит в горле!
Так шли недели, и вот наступил канун Нового года. Выше крестьянского двора, на холме, стоял маленький домик, принадлежавший немецкой супружеской паре из Кёльна. Они приезжали сюда отдыхать по многу раз в году — чаще всего весной, но и в начале лета, и мягкой осенью, или на Рождество и Новый год — в большом старом автомобиле, с чемоданами, полными книг. Тогда в доме открывались ставни, его проветривали, зимой из трубы тянулся дымок, летом в садике ставили два зеленых шезлонга, и тогда супруги либо сидели у камина, либо лежали в шезлонгах и читали книги из чемоданов. Когда все было прочитано, они уезжали назад в Германию. Они всегда приветливо махали крестьянину из усадьбы, он махал в ответ, иногда они встречались на лугу и беседовали немножечко о погоде, о политике, о футболисте Лотаре Маттеусе; крестьянин приносил кочанный салат и свежую зелень из своего огорода, супруги доставали бутылку белого рейнского вина, а бродившая иной раз наверху вокруг дома Мадоннина получала мисочку молока.
Неро сразу же заметил: ага, что-то здесь происходит. Утром накануне Нового года ставни открылись. Полчаса спустя из трубы заструился дымок и запахло горящими дровами. А окна все равно стояли настежь. Через пожелтевший зимний луг Неро пробежал наверх, к дому, прыгнул на подоконник, а оттуда, поскольку никого не увидел, — прямиком в комнату.
Он еще никогда не бывал в комнате и внимательно все осмотрел. Сперва разобрался с возможными опасностями: есть ли тут куры с острыми клювами? Собака? Кто-нибудь, кто может бросить в него тапочкой? В комнате было так пусто и тихо, что отчетливо слышалось легкое потрескивание огня в камине. Из соседней комнаты доносился шум: кто-то словно бы возился со шкафами, — но здесь, в большой гостиной, царила полная тишина. Первый раз в своей кошачьей жизни Неро ступал по ковру, мягкому розовому ковру с узором в виде маленьких зеленых усиков. Он осторожно выставил лапки вперед, немного прогнул спинку, вытянулся, сделался о-о-очень длинным и с треском вонзил когти в шерсть. При этом он выдернул из ковра несколько ниток — это ему понравилось, и он таким же манером процарапался по всему краю ковра до софы. Софа была зеленая с толстыми розовыми подушками. Неро встал на задние лапы, а передними проверил — хорошо, очень хорошо, необыкновенно мягко, почти как сено в усадьбе, но не так колко. Одним прыжком он оказался наверху, немножко потоптался на месте и зарылся в подушки.
Тут не мешает задуматься о том, как высока софа и как мала кошка, а тем более котенок. Кошка легко запрыгивает на диван, а ведь это все равно что человеку с места, без разбега, запрыгнуть на крышу своего дома или по меньшей мере на балкон второго этажа. Кошка — настоящее чудо, и не только из-за таких прыжков. Она даже во сне слышит все, в том числе и еле различимый мышиный писк. Она может видеть в кромешной тьме, и ей никогда не понадобятся очки. Двигается она совершенно беззвучно и одета в толстую мягкую шубку, в которой не потеет даже на солнце. Лапки у нее нежные и мягкие, и, тем не менее, она ходит по острым камням, горячей мостовой и замерзшим полям, не причиняя себе вреда, а в случае чего мигом выпустит, как складные ножи, самые острые когти, какие только можно себе представить. Кошка может упасть в грязь, но уже через десять минут будет такой же аккуратной и чистой, будто побывала в городских купальнях. Кошка способна взобраться на верхушку дерева, а потом как ни в чем не бывало в два-три прыжка спуститься вниз. Когда ей хорошо, она может издавать горлом неописуемые звуки — нечто среднее между далеким, тихим погромыхиванием грозы, шумом маленького товарного поезда, который далеко в ночи проезжает через деревянный мост, и водяным котлом, который начинает петь как раз перед тем, как закипит вода. Это один из самых прекрасных звуков на свете, и называется он — мурлыканье.
Неро мурлыкал.
Лежал на мягкой зеленой обивке, прислонившись к розовым подушкам, и мурлыкал. И, конечно же, слышал, что из соседней комнаты кто-то приближается, но не имел ни малейшего желания покинуть это райское место, спрыгнуть и улизнуть. Рассчитывал на свой до сих пор безотказный дар убеждения. Он не сомневался, что вправе лежать здесь, а если нет — всегда можно пустить в ход свои опасные и быстрые, как молния, когти.
Прищурив глаза, Неро наблюдал за белокурой женщиной, которая укладывала в ящик комода стопку белья. Она убрала прядку волос с лица, схватилась за больную спину, выпрямилась и… «СЕЙЧАС! — подумал Неро. — Сейчас она оглянется. Только не двигаться. Быть настороже! ВНИМАНИЕ!»
Женщина посмотрела на него, но, как понял Неро, не без дружелюбности. Она была и вполовину не такая толстая, как крестьянка из усадьбы, голубые глаза смотрели с большим удивлением и притом, как заметил Неро, восхищенно на маленького черного визитера на ее подушках. Неро рывком вскочил, готовый сыграть в игру «кто ты будешь такой?». Испуганно вытаращив зеленые глаза, он уставился в голубые глаза женщины и открыл розовый ротик, чтобы издать жалобное, тщательно разученное скучными вечерами, идущее прямо к сердцу «миа-а-а-ау!»
Крик сделал свое дело.
— Кто ты такой? — растроганно спросила белокурая женщина и осторожно подошла поближе.
«Ах ты, господи, — подумал Неро, — кто я такой, кто я такой! Ведь сразу видно: я черный кот». И доверчиво склонил перед ней головку. Женщина присела возле софы на корточки и погладила его.
— Ты миленький малыш, — сказала она, — как ты сюда попал?
— Вероятнее всего, через форточку, — ответил Неро, ткнулся черной головкой ей в руку и громко пискнул.
— Хочешь поесть? — спросила женщина и встала.
— Да, да, да, — мяукнул Неро, ведь не то чтобы голод, а, скажем, желание поесть не покидало его никогда, и он тут же понял: «Эту белокурую куклу я всегда смогу обвести вокруг лапки».
Женщина ушла па кухню. Неро тут же спрыгнул с софы, побежал следом, потерся о ее ногу и опять мяукнул — так трогательно, как только мог. Женщина открыла холодильник, достала баночку и плеснула в тарелку немного молока. Потом добавила туда чуть-чуть теплой водопроводной воды, перемешала пальцем и сказала:
— Вот теперь не слишком холодное для твоего животика.
«Животика, фу! — подумал Неро. — Что ты, собственно, знаешь о моем животике, ну, давай сюда свою дурацкую тарелку!» И он встал на задние лапы, вытянувшись во всю длину, и с такой силой цапнул передними тарелку, с которой женщина наклонялась к нему, что пролил несколько капель молока.
