Алексей Логунов - Колосок с Куликова поля
Рос Самолет значительно медленнее своих непоседливых братьев, поэтому и места у корытца с кормом ему не всегда доставалось. Кто-нибудь, да ототрет в сторону. Так было и на этот раз.
— Подожди, Самолет, — ласково сказал ему Карабчик, — не лезь ты к этим нахалам. Я тебя сейчас отдельно кашей покормлю.
Он быстро нырнул в избу и заглянул в чугунок. Но каши не было. Карабчик совсем забыл, что еще утром они с Манюхой съели все до крошки.
И тут он увидел, что с полки свисает край полотенца. В него мама обычно завертывает хлеб. В доме у них к хлебу относятся все уважительно и строго. Мама за обедом аккуратно отрезает три ломтя, причем, себе всегда чуть потоньше, а остальной убирает на полку.
«Взять или не надо?» — на секунду задумался Карабчик и решил взять. Он торопливо положил краюшку на стол и отрезал тоненький ломтик — для Самолета. Подумал и отрезал еще один ломтик — для себя. Прикрыв остальной хлеб полотенцем, он заспешил в сени.
Утят уже там не было. У пустого корыта стоял, доклевывая крошки, петух — мохноногий, грозный в своем черно-красном оперении. Даже почти голая от многочисленных драк шея не портила его воинственно-величественного вида.
К нему, добродушно чиликая, неуклюже ковылял Самолет.
Он, видимо, побежал вместе с братцами к пруду, но голод заставил его вернуться. Уж лучше бы он не возвращался! Петух скосил на него черный блестящий глаз и сердито клюнул в нежно-желтый пушистый затылок: куда, дескать, лезешь, мелюзга? Самолет упал на спину, дернул несколько раз лапками и затих. Все это произошло за каких-нибудь несколько секунд, так что мальчик едва успел опомниться.
— Ах ты, гад ползучий! — бросился Карабчик на петуха. — Дурак! Фашист ободранный!
Самоуверенный петух нападения не ожидал. С диким клекотом вылетел он из сеней, теряя по пути пух и разметая крыльями сор.
О, сколько раз мама собиралась отрубить этому разбойнику голову! Раскопанным на огороде грядкам, поклеванным огурцам и помидорам уже перестали вести счет. Из-за него в доме не живет ни одна кошка. Стоит ей только появиться во дворе, как петух, словно только и ждал ее, налетает невесть откуда и бьет смертным боем. Однажды он налетел даже на Карабчика, когда тот был поменьше. И вот теперь еще одна жертва — безобидный заморыш Самолет!
Мальчик осторожно поднял его с холодного земляного пола, подышал в клюв, но утенок не шевелился. Он был еще теплый, хотя голова уже безжизненно свисала вниз. А на пушисто-желтом затылке выступила алая капелька крови.
И Карабчик заплакал. Ну, почему, почему больше всего страдать приходится маленьким и безобидным?
Размазывая по щекам слезы, он положил утенка за пазуху, под рубаху, прижал к голой теплой груди и залез на печку. Печка — его неприступная крепость. Здесь он скрывается даже от рассерженной матери, если что-нибудь натворит. Мама пошумит, поругается внизу, потом вся злость с нее схлынет, и она сама подаст ему на печку поесть.
Но на что сейчас надеялся Карабчик, он и сам не знал. Ведь мертвые не воскресают. Он прижимался к еще теплому колпаку печки, словно ища у него защиты, и тихо всхлипывал. Сколько он пролежал так — час, два ли — Карабчик сказать не мог. Вдруг дверь открылась, и в избу тихо вошел петух. Потом он также бесшумно взлетел на печку и уселся Карабчику на грудь. Мальчик ясно ощущал его тяжесть, чувствовал, как петух ворочается, стараясь сесть поудобнее. Карабчик хотел закричать, схватить петуха за голову и оторвать ее, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Казалось, его спеленали, как в детстве, или скрутили веревками. Слезы отчаяния и обиды так и брызнули из его глаз.
Тут он услышал, как тихо и тоненько чиликал Самолет. Неразумный, он снова протягивал к петуху шею, словно хотел сказать ему что-то доброе и ласковое. А петух, как тогда в сенцах, презрительно покосился на утенка блестящим глазом и вот-вот готов был снова клюнуть его в пушистый, желтый затылок.
— Ах ты, гад ползучий! — в отчаянии закричал на него Карабчик и… проснулся. Петуха нигде не было. Зато Самолет действительно сидел на его груди и снова тоненько чиликал. Он был жив!
— Самолетик, хороший мой, оживел, — радовался Карабчик, устраивая утенку в лукошке гнездышко поудобнее. — И откуда у тебя только силы берутся. Заморыш заморышем, а смотри какой.
Глядя на утенка, Карабчик и сам чувствовал себя как будто подросшим. В голове его созревал план расправы с петухом. В том, что этого полудикого голодранца надо уничтожить, у мальчика не было никаких сомнений. Но как это сделать? Сказать маме, чтобы отрубила ему голову? Опять только будет обещать…
Сделаю рогатку, подкрадусь незаметно и застрелю, — окончательно решил он судьбу петуха.
Прошло несколько дней. Самолет совсем оправился и снова по целым дням плавал с другими утятами в пруду. Рогатку Карабчик так и не сделал — не было резинки. Но мысль о том, чтобы убить петуха или хотя бы примерно наказать его, не покидала мальчика. И он почти осуществил ее: долго гонялся за петухом по двору, по огороду, кидал в него камнями, так что тот вынужден был взлететь на крышу избы, где и просидел до самого вечера. А разгоряченный, довольный Карабчик напился в подвале холодного молока и снова заболел ангиной.
Конечно, его опять стали закрывать в избе на замок, чтобы не убежал на улицу и не простудился еще больше. Скоро ли он поправится? Наверное, скоро, глотать уже совсем не больно. Только вот скучно Карабчику. Он сидит на подоконнике и смотрит в окно. А на него из палисадника смотрит большой рыжий подсолнух. Ему хорошо, подсолнуху, он на улице. Правда, всю жизнь на одной ножке стоять тоже не очень интересно. Но зато все-все кругом видно.
Подсолнух с утра начинает медленно поворачивать голову и внимательно все разглядывать. За день он делает только один поворот.
«И чего он, чудак, так медленно поворачивается? — думает Карабчик. — Я бы на его месте все уже давно рассмотрел. Ага, наверное, у него шея болит».
Карабчика тоже мама зовет иногда Подсолнушком. За веснушки. Они, как зернышки, все лицо его усеяли.
Как медленно тянется время! Но Карабчик старается не унывать. Он болтает ногами и смотрит на большой плакат, приклеенный к стене крахмальным клейстером. На плакате — боец с красной звездочкой. В руках у бойца флаг, а на нем буквы. Читать Карабчик не умеет, но что там написано, знает: «Мы победим!» Об этом ему и мама говорила, и Манюха тоже. А еще Манюха сказала, что этот боец — их папа. Карабчик не поверил ей и спросил у мамы. Но мама отчего-то вдруг стала очень задумчивой и ничего не ответила.
Скоро мама придет,Скоро папа придет…
— негромко напевает Карабчик. Получается что-то вроде песенки. Он еще энергичнее болтает ногами и продолжает сочинять:
Мама — с работы,Папа — с войны…
Как здорово — он сам придумал песню! Правда, он ее и не придумывал вовсе, она сама сорвалась с языка. «Спою ее вечером Манюхе, она еще такой не знает», — думает Карабчик. Но до вечера еще далеко, а ему хочется с кем-нибудь поделиться радостью. И Карабчик забирается на печку. Там, на потолке, живут его друзья — маленькие смешные человечки. Сестра говорит, что это обыкновенные сучки. Но что она понимает? Разве ей приходилось хотя бы один день просидеть под замком?
Вон тот, с бородой, похож на дедушку Митрича. Он все время куда-то торопится. Наверное, его кто-нибудь ждет. Чуть подальше — девочка с корзинкой. Это Манюха, сестра. Без платка идет, ветер растрепал волосы, и голова ее похожа на маленькую копну сена. А у стенки, на самой широкой доске, живут сразу три человечка. Это мальчишки. У них там тепло и весело. Наверное, недавно прошел дождь, и они бегают по лужам.
А в руках, словно сабли, держат длинные хворостины. У одного даже две.
Карабчик вспомнил, как недавно так же вот бегал сам, вздохнул и закрыл глаза. А человечки взялись за руки и закружились в хороводе. Они кружились и пели его песенку:
Скоро мама придет,Скоро папа придет.Мама — с работы,Пана — с войны.
Когда Карабчик открыл глаза, хитрые человечки были уже на своих местах и как ни в чем не бывало занимались каждый своим делом. Карабчик посмотрел на плакат. И мальчику показалось, что строгое лицо папы-бойца чуть заметно улыбнулось.
Рядом с плакатом на стене висят часы, старые заржавевшие ходики. Но они уже давно не ходят.
— Надо Митрича позвать, может, починит, — часто говорит мама. — Скучно без часов-то…
