Анвер Бикчентаев - Большой оркестр
— Дядя Яфай, все звонки в исправности!
— Ишь как быстро! — удивляется он. — А я, пока ты проверял звонки, занялся нашим парком. Двух скамеек не довезли, разбойники. Недосмотрел. На завод, стало быть, надо съездить. Сколько сейчас времени?.. Куда ты опять побежал? На этот раз часы при мне… Так, семь с четвертью. Придётся мне на часок отлучиться. Оставляю тебя заместителем.
— Согласен, — отвечаю я ему. — Только я не знаю, чем заняться.
— Новосёлов встречай, непоседа.
— А как их встречать, дядя Яфай?
— Наш дом — не вокзал, — говорит он и опять начинает чесать бороду. — Люди не на один день — на всю жизнь переезжают. Стало быть, должны запомнить новоселье. Выходит, необходимо встретить людей добрым словом. Понял?
— Понял, дядя Яфай.
Только когда он уехал, я пожалел, что не расспросил его, как это добрым словом встречать.
Однако горевать я не привык. Надо что-то сообразить: с минуты на минуту должны приехать новые соседи. Что ж, доброе слово так доброе слово!
К счастью, вспоминаю опять-таки инженера, который выстроил наш дом. Он в тот день говорил членам комиссии:
«Товарищи, это не так-то легко — дом строить. Во всяком случае, труднее, чем готовый дом принимать».
Вскинув подбородок, выпятив живот и запрятав руки в карманы, начинаю вспоминать всё, что сказал главный инженер. Пожалуй, его речь как раз сойдёт за доброе слово.
«Лет двадцать назад на этом месте стояли небольшие магазины и одноэтажные домики, — говорил он. — Потом их разобрали и решили построить большое здание.
Когда выкопали глубокий котлован, то со всех сторон забила вода. Подпочвенная вода не давала возможности вести строительство…»
Мне стоит только начать. Продолжаю речь, хотя совсем позабыл, о чём говорил тогда главный инженер.
— Котлован забросили на несколько лет, — рассказываю уже от себя. — Потом нашёлся строитель, который не испугался подпочвенной воды. «Бетон закроет доступ воде», — сказал он. Но ему не удалось построить красивое здание. Началась война, и он погиб на фронте…
О чём бы ещё сказать? Я пригладил волосы… А, вспомнил-таки!
— Наш четырёхэтажный дом с восемью балконами достроили уже после войны. Его строил завод, где делают телефонные аппараты…
Но договорить мне всё-таки не удаётся.
— Что ты там затеял? — доносится мамин голос. — Пошёл бы лучше домой, на плиту чайник поставил. Что-то наши жильцы не торопятся на новую квартиру.
— Мама, разве не видишь — мне не до чаю, — отвечаю я ей. — Я по поручению дяди Яфая доброе слово произношу… Его строил… Вот видишь, мама, ты мне помешала…
И как раз в эту минуту во двор въехала грузовая машина с зубром на радиаторе. Так началось новоселье.
Разные инструменты
Я не знаю, как знакомились вы между собой. А у нас это произошло странно, об этом я тоже хочу рассказать.
На первой машине-четырёхтонке приехал старый и худой дедушка в широкополой шляпе и в очках. За ним из кабины выпрыгнула девочка, ростом этак с меня. Она сделала вид, что не заметила меня, отвернулась и стала поправлять широкий зелёный бант на голове. Потом как ни в чём не бывало принялась прыгать на одной ноге.
Ну и пусть, думаю, прыгает. Что с девчонки возьмёшь!
Пока старик и шофёр перетаскивали комоды и сундуки, она успела посидеть на всех скамейках, только что выкрашенных, заглянуть в большое окно магазина, распахнуть все ворота гаражей. Затем остановилась окало машины, как ей было велено, и давай прыгать через верёвку. Да так ловко!
Тут, к счастью, я вспомнил, что являюсь сыном дворника. Решил подойти к ней и завязать разговор. Может, она стесняется.
— Твой папа профессор? — спросил я для начала.
— Он у меня дедушка и отставной бухгалтер! — поправила она важно.
Дальше я не знал, как продолжать разговор. Чего-нибудь не так скажешь — засмеётся. Известное дело — девчонка! Может, думаю, ей надо сказать доброе слово? Только я собрался заговорить снова, как к нам отставной бухгалтер подошёл.
— Всё прыгаешь? — спросил он с усмешкой. — Еще не проголодалась?
— Прыгаем, дедуся, — ответила она, перебрасывая верёвку из одной руки в другую.
— Ну и прыгай! — махнул он рукой. — Вторым рейсом захвачу бабушку. Пока тебе, Машенька, придётся посидеть дома. Сама понимаешь, вещи…
Из этого разговора я заключил, что девочку зовут Маней, что у неё, кроме дедушки, есть и бабушка. А где же её папа и мама?
На этот вопрос я не сумел получить ответа. Маня скрылась за дверью, а дедушка сел в машину и уехал.
Дядя Яфай всё не возвращался. Я начал волноваться не на шутку: ни перед кем так и не успел произнести доброго слова.
Но вот на дворе появились ещё три машины. Всеми ими распоряжалась полная тётя без чулок, которая в одной руке держала зеркало, а в другой — горшок с цветами. Пока она ходила открывать дверь своей квартиры, четверо грузчиков, собравшись вместе, закурили.
Может, грузчикам-то и следует сказать доброе слово? Однако я раздумал: не они же будут жить в нашем доме. Приедут, разгрузят машины и уедут.
— Мальчик, ты воспитанный? — вдруг услышал я писклявый голосок.
Обернулся.
Передо мной стояла нарядная девчонка с синими глазами и водила носком туфли по асфальту.
— С чего ты это взяла? Я не воспитанный, я сын дворника, — поправил я её.
Воспитанный мальчик — это тот, который сто раз в день говорит «прости» или «извиняюсь», пьёт кипячёное молоко и в ванной моется. Что касается меня, то я не хочу быть воспитанным мальчиком. Думаю, лучше в реке плавать, чем в ванной лежать… И вообще не хочу быть воспитанным.
— Фу-ты! — фыркнула девчонка и повела плечами. — Мама мне все уши прожужжала, чтобы я водилась только с воспитанными детьми. А мне всё равно. Меня зовут Люцией. А тебя как?
— Меня — Мансуром, — ответил я.
— Мансурка?
— Не Мансурка, а Ман-сур. Мансур.
Перед Люцией тоже не удалось произнести речь: её мама, увидев дочку в моей компании, чуть не упала в обморок.
— Я же говорила… Не успела приехать, как уже завела знакомство. И с кем, спросите её? С каким-то босяком! Сколько раз говорила тебе…
Вот ведь женщина! Даже настроение мне испортила. До сих пор меня никто не считал босяком. Какой же я босяк? Спросите хоть кого — все подтвердят, что у меня есть ботинки. Только я не люблю их носить в такую жару.
Между тем приезжали легковые машины и грузовики. Во дворе стало тесно, как на базаре. Мужчины таскали на себе тяжёлые ящики и мешки. Гардероб поднимали двое, за пианино хватались и по шесть человек. Конечно, больше всех суетились женщины. По тому, как они недовольно ворчали, отдавали распоряжения, кричали на грузчиков или на своих мужей, можно было подумать, что им досталась самая тяжёлая работа.
Постепенно дом заселялся. Наиболее расторопные женщины были уже в квартире и, высунувшись из окон, вели беседы с соседками. Мне так и не удалось произнести доброго слова. Но самое обидное — не было мальчиков. «Неужели, — думал я, — к нам переедут одни девчонки? Тогда хоть со двора убегай!»
Я торчал возле каждой машины, стараясь ничего не упустить. Через час я уже знал, какие люди въезжали в наш дом. Были тут коренные уфимцы, семьи, эвакуированные во время войны из Ленинграда, люди, приехавшие из далёких деревень.
Наконец объявился мальчик. Такого мальчика я еще ни разу не встречал. Волосы рыжие, нос маленький, весь в веснушках — живого места нет, глаза чёрные, руки длинные. Тело мальчика так загорело на солнце, что его можно было без всякой ошибки назвать чернокожим. Забавный такой!
— Чего уставился? — спросил он хриплым голосом, разглядывая меня с ног до головы.
— Забавный ты, как я вижу, — ответил я, обрадованный тем, что у меня будет товарищ по игре.
— Это я, Ахмадей, забавный? А в ухо не хочешь? — неожиданно рассердился он.
— Нет, не хочу, — заторопился я с ответом. — За что в ухо?
— Просто так.
Ещё раз взглянув на его блестящие глаза и длинные руки, я поверил, что он может дать затрещину «просто так». Пожалуй, он был старше меня года на три, поэтому большой охоты связываться с ним у меня не было.
— Ты тоже новичок? — спросил он и, сжав краешки губ, присвистнул. Что бы он ни делал или ни говорил, всё было здорово и выглядело очень гордо.
— Я старый, — ответил я ему, всё же давая понять разницу между нами.
— Старый? — поразился он. — Отчего бы это?
— Я раньше всех тут живу.
— Брешешь! — отрезал он. — Я не признаю.
— Вот ещё!
— А в ухо не хочешь? Держись, Ахмадей! Правду сказать, не видал я до сих пор человека, который бы сам себя науськивал. Думаю: «Неспроста он это делает, не миновать мне затрещины». И кто знает, чем закончилось бы наше знакомство, если бы не появилась Фатыма. Она шла по двору, что-то напевая.
