Юрий Яковлев - «Жених и невеста»

Он уперся большими пальцами ног в пол и стал стучать пяткой о пятку.

А потом рука снова потянулась к оранжевой ручке. Надо писать письмо, раз обещал.

Он обещал Марине написать письмо с юга. Они шли вдвоем по набережной. На Марине было цветастое платье без рукавов и без воротника. А в глазах ее играло солнце. Марина держала руки за спиной, а ветер все время сбрасывал волосы на глаза. Ему хотелось осторожно коснуться ее волос и положить их на место. А он шел поодаль от Марины, чтобы не подумали, что он ее провожает. Ему казалось, что весь город знает, что он ее провожает.

Когда они дошли до Марининого дома, он быстро протянул руку и сказал:

— Пока!

Ему очень не хотелось делать это. Ему хотелось побыть с Мариной. Но он всегда поступал против своей воли, когда был с ней.

— Уезжаешь? — спросила его Марина.

Он посмотрел ей в глаза. И вдруг почувствовал, что сейчас должен рассказать ей, что не хотел кидать в нее снежок, и что на каток он приходил, просто не решился подойти к ней, и что в кино ему очень хотелось сидеть с ней рядом и он почти не смотрел на экран. Но он не знал, как решиться на этот разговор.

И тут Марина сказала:

— Напиши мне письмо.

Он сразу просиял. Он обо всем напишет в письме! Сказать трудно, а в письме все можно. Сел и написал. И он воскликнул:

— Обязательно! Я напишу тебе письмо. Длинное-длинное!.. Хорошо?

— Ага!

Марина качнула головой, и волосы снова съехали на глаза. И он уже протянул руку, чтобы осторожно убрать прядку… но рука вернулась с полдороги. И он снова сказал:

— Я напишу тебе длинное письмо!

Уже много раз перышко окуналось в чернильницу и высыхало. Пальцы стали фиолетовыми. Если судить по пальцам, то можно подумать, что он исписал целую тетрадку. Но на белом листе было только единственное слово: «Марина». Он смотрел в одну точку. Видел Марину в коричневом платье с фартуком, в серой меховой шубке, в платье без рукавов и воротника. Марина смотрела на него, и ее глаза спрашивали: «Ну что же ты не пишешь? Ты же обещал!»

Наконец он взял себя в руки, в сотый раз ударил перышком о невидимое дно чернильницы и стал писать. Он рассчитывал, что письмо будет большим, но оно все уместилось на одном листке…

Когда письмо было написано, он быстро пробежал его глазами: проверил, нет ли ошибок. А то Марина будет смеяться. Потом положил листок в конверт, запечатал и облегченно вздохнул.

И письмо полетело с жаркого юга на север, где шли дожди и росли обычные березки, а не вечнозеленый самшит… На листке почтовой бумаги, вложенном в конверт, было написано:

«Марина!

Вот уже две недели, как я в Крыму. Здесь жарко. Море рядом. Купайся сколько хочешь. Только дно плохое.

Я купаюсь. Загораю. Играю в волейбол. Вчера я ловил рыбу. Два часа простоял между скал на одной ноге. И ничего не поймал. Это потому, что я ловил бычков на хлеб. А бычков ловят на самого бычка. Важно только поймать первого. Вот и все.

Морской конек

В пасмурный, прохладный день по серому заливу ползли ленивые волны с белыми мыльными гребешками. У берега они растекались, издавая сухой шорох, словно где-то неподалеку ворошили граблями сено. Чайки кружились над мелководьем, широко расставив белые крахмальные крылья.

По безлюдному пляжу бегала стайка девочек-подростков. Они прыгали, махали руками, до щиколоток забегали в залив, оставляя в воде бурлящую дорожку, — вспугнутые цапли, готовые вот-вот взлететь. Вода в заливе была холодная, купание отменялось, девочки не знали, куда себя деть, вот и носились по пляжу дикой стайкой.

Они были в разноцветных купальниках, у каждой за спиной «конский хвостик». Одна из девочек надела синий мотоциклетный шлем, который прыгал на фоне волн, как огромный поплавок. Девочек было четверо, но за ними увязался мальчишка. Девочки как бы не замечали его, но втайне радовались, что он был с ними, и если начинали прыгать, то каждая старалась прыгнуть выше остальных, чтобы привлечь его внимание.

— Виль! Виль! Виль! — кричали девочки гортанными птичьими голосами. Этот клич был именем мальчика, его звали Виль.

Подхваченное ветром перышко чайки закувыркалось, покатилось «перекати-полем» по пляжу, и стайка кинулась вдогонку, замахала крыльями, закричала:

— Виль! Виль! Виль!

Стайка остановилась, как бы опустилась с неба, у лодочки с парусом. Лодочка была ненастоящая — фанерная, и парус был ненастоящий — из простыни, он и хлопал на ветру, как простыня, повешенная для сушки. Лодочка никогда не плавала по заливу, она служила фоном для желающих сфотографироваться. Потом можно будет рассказывать, что ты ходил на ней под парусом. Рядом стоял фотограф и вверх колесами лежала тележка, на которой он привозил и увозил свою ненастоящую лодочку. Фотограф был тучным. Остатки волос расположились на его голове рыжим венком, словно это были не волосы, а увядшие лавры, ненастоящие, как и лодочка.

Девочки прыгали около лодочки и перебрасывались словечками.

— Можно прокатиться? — озорно спросила высокая, в оранжевом купальнике.

— Давайте лучше сниматься! — предложила подружка в синем шлеме.

— Давайте! Давайте! Виль! Виль! Виль!

Они галдели, фантазировали, вели себя подчеркнуто шумно и дерзко, при этом ни на минуту не забывали, что с ними мальчик. Девочки бросали в его сторону быстрые взгляды, каждая как бы задавала ему тайный вопрос: как я тебе нравлюсь? При этом все знали, что нравится ему одна — Инга. И в своем неосознанном соперничестве подружки мечтали победить Ингу. Инга раздражала их, и это раздражение накапливалось, накалялось и наконец вылилось наружу. Черноволосая девочка в зеленом купальнике вдруг сказала:

— Как же мы будем сниматься, если у Инги одна нога короче другой?!

— Почему… короче? — с недоумением спросила Инга.

Вся стайка дружно загалдела:

— Короче, короче! Виль! Виль! Виль!

Инга посмотрела на свои ноги. Они были в песке до щиколоток — ровно настолько их замочил залив. Коленки в трещинках. На бедрах почти невидимый золотистый пушок.

Заметив, что Инга рассматривает ноги, девочка в шлеме закричала:

— Ты стоишь не на ровном месте! Встань на ровное!

Тогда Инга вскинула голову, сощурила глаза и сказала:

— Сама ты хромая!

И побежала. Видимо, ей не терпелось доказать, что она не хромает. Вся стайка кинулась за ней. Завились на ветру «конские хвостики»: рыжие, черные, светлые.

— Нет, нет, — стараясь перекричать ветер, закричала высокая, в оранжевом купальнике, — она не хромая! Но у нее косит левый глаз.

— Да, да, у нее косит левый глаз! — на бегу подхватили остальные.

— Она на фотографии получится косой.

— Мы не будем сниматься с косой!

Инга остановилась. Стайка окружила ее полукольцом. Все стали бесцеремонно заглядывать ей в глаза. Инга отворачивалась. Тогда девочки забегали с другой стороны и снова заглядывали.

Виль стоял в стороне и не принимал в этом участия. Но он был рядом, и его присутствие подзадоривало девочек, раздувало в них злой огонек. Инга же испытывала гнетущую неловкость. Она была бы рада, если бы он ушел.

Она закрыла глаза руками — девочки стали хватать ее за руки и отрывать их от глаз. Инга отскакивала и снова закрывала глаза.

— Да у нее оба глаза косят! — кричала черноволосая, стараясь ухватить Ингу за руку.

— Как оба? — спросила Инга.

— Оба, оба! Так тоже бывает. Виль, Виль, посмотри, у нее оба глаза косят.

— Один смотрит влево, другой вправо! — засмеялся мотоциклетный шлем.

Что произошло с девчонками? Почему они забыли, что Инга их старая подружка? Почему им доставляет радость причинять ей страдания?

Виль смотрел в сторону залива. Его как бы не касалось, что происходит с Ингой. А ему хотелось накинуться на этих глупых девчонок, растащить их за «конские хвостики», наговорить дерзостей, но он был скован каким-то непонятным чувством, мешавшим ему прийти на помощь подруге.

И тут Инга обвела своих подружек колючим, ненавистным взглядом, крикнула им:

— Сами вы косые и хромые!

И бросилась бежать.

Подружки некоторое время стояли на месте, потом оглянулись на Виля. Он стоял к ним спиной. Тогда, не сговариваясь, вся стайка сорвалась с места и побежала за Ингой. Они бежали, и махали руками, и что-то кричали — вспугнутые цапли. А Ингу уносила вперед какая-то отчаянная легкость. Она убегала не от подруг, а от Виля, чтобы он не видел ее бессильной.

Сперва девочки бежали резво, но постепенно их запал стал остывать. Они замедлили бег. Потом остановились:

— Ну ее… пусть бежит.

Инга бежала. Не оглядываясь, пока хватало сил. Потом упала на песок и долго лежала, не поднимая головы. Она слышала, как рядом шуршат плоские волны, как посвистывает низкий ветер, как кричат не поделившие добычу чайки. Когда наконец она оторвала от земли голову, то снова увидела Виля. Он стоял, все так же повернувшись лицом к заливу, словно она никуда и не убегала. А убежали или уплыли на ненастоящей лодочке фотографа девчонки…