Харри Йыгисалу - Горностай
КОРМЕЖКА ДЕТЕНЫШЕЙ
Хотя с тех пор, как непрошеные квартиранты напугали хозяина дома, прошло несколько недель, их все еще никто не видел воочию. Дело в том, что Кивистик приезжал в деревню только на выходные дни, а хорьки вовсе не стремились к очному знакомству.
Раза два Кивистики были на даче всем семейством, но не долго: утром приедут — вечером уедут.
Родители — мама Кайе и папа Тоомас — весь день работали в саду: копали грядки, удобряли их, сажали и сеяли. Дети, Маарья и Мадис, ходили на луг, собирали первоцветы и пахучие фиалки в орешнике. Впрочем, и у них были дела в саду — дети помогали родителям: сгребали и отвозили на тачке прошлогодние листья, разравнивали клумбы, смотрели как после зимнего сна просыпаются розовые кусты и распускаются почки на яблонях. В доме сидеть было некогда даже во время дождика — редкую возможность побыть на даче следовало использовать в полной мере. Ничего не поделаешь — вечером надо вернуться в город, чтобы утром отправить Мадиса в школу, а Маарью в детский сад и пане с мамой не опоздать на службу. Так что для хорьков времени оставалось мало, хотя ребята, конечно, поднялись на чердак в надежде взглянуть на них, но ничего там не нашли.
— Утешьтесь тем. что хорьки вас наверняка заметили, а может быть, и сейчас на вас откуда-нибудь смотрят, — сказал папа, когда поднялся па второй этаж, чтобы позвать детей обедать.
— Смотрят на нас? — удивилась девочка.
— Конечно, они хотят знать, кто тут разговаривает и расхаживает над ними. Зверьки хотя пугливы, но и любопытны, особенно хорьки. Им все интересно.
— Ой, тогда пойдем скорее ни из! Я боюсь, вдруг хорьки на меня бросятся! — захныкала Маарья.
— Зачем им на тебя бросаться? Разве ты хочешь их поймать? — спросил папа.
— Нет-нет, не хочу! — замахала руками девочка, будто отгоняя хорьков.
— Если ты зверька не обидишь, едва ли он на тебя бросится, скорее, сам убежит. С, животными по большей части бывает так: как мы к ним относимся, так и они к нам.
Все-таки дети спустились по лестнице гораздо быстрее, чем обычно, — вдруг хорьки решат, что их хотели потревожить!
Однажды в конце недели Кивистик — на этот раз он был один в Таммисту — сидел за столом в верхней комнате, собираясь что-то написать. Не успел он взяться за ручку, как на чердаке послышалось движение: топ-топ-топ — прошли по доске. Под полом тут же наступило оживление: началась беготня, поднялся шум и писк. Кивистик прислушался: детенышам принесли поесть. Тут же раздался хруст, малыши рычали и фыркали, пока каждый не получил свою долю.
«Как жаль, что не видно, какое лакомство им принесли!» огорчился Кивистик.
Детеныши поразительно быстро управились со своими порциями, но, кажется, не наелись. Они скулили, клянчили добавки, пока не добились своего, и из гнезда стало доноситься сладкое причмокивание — наверное, добрались до маминых сосков.
«Вот, значит, чем вас кормят — мясом и молоком», — усмехнулся Кивистик. И тут у него возник план, как увидеть своих квартирантов.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Зверек показался из-под стрехи возле вороха сена и, сев, стал прислушиваться. Что-то его насторожило.
Это был маленький красновато-бурый зверь с желтой манишкой, скорее с широкой, чем с длинной головой, круглыми ушками, словно в ушанке, с длинными, расходящимися в стороны усами.
Он сидел самое большое в четырех шагах от Кивистика и явно его не замечал. Он вытянул длинную подвижную шейку, пытаясь заглянуть подальше, однако короткое тельце не позволяло это сделать, и он поднялся на задние лапы.
«Сейчас заметит!» — с опаской подумал неподвижно стоявший Кивистик. Нет, не заметил. Зверек все еще не обращал внимания на человека, пристально смотревшего на него, и спокойно опустился на передние лапки. Раз-другой провел языком по грудке и, почистив усы, остался вполне доволен собой. Несмотря на утренние сумерки, хорошо было видно, что его грудка, живот и внутренняя сторона лап светло-коричневые, почти желтые, и переход от светлой шерстки к темной обозначен довольно ясно.
Зверек продолжал свой туалет. Потом поднял заднюю лапу и — чирк-чирк-чирк — быстро почесал коготками за ухом. Скучно стало, потянуло зевнуть. Пасть зверька открылась до самых ушей, показался выгнутый язык, острые, как иголки, клыки и белый ряд зубов.
«Не удивительно, что тебе утром зевается, раз всю ночь пробегал, — сочувственно отметил Кивистик, — Кому же это не знакомо…»
Из щели в полу мансарды показался черный носик, но тут же исчез. Потом еще и еще раз. Как видно, детеныши беспокоились, знали, что мать находится где-то поблизости, и ждали ее.
Когда же она пойдет к ним?
А она и не думала идти. Наоборот, чуть-чуть отступила и в тот момент, когда между балок снова высунулась маленькая головка, юркнула под стреху. Наверное, отправилась на охоту. Не вернешься же к малышам с пустыми руками, то есть с пустой пастью.
«Но ведь это же не хорек!» — сообразил вдруг Тоомас Кивистик. Он знал, что у хорька шкурка совсем другого цвета — черно-бурая с желтым оттенком, а на спине и на животе черная. У него ведь воротник и шапка из такого темно-коричневого меха.
Выходит, он дома и в деревне напрасно сказал, что в Таммисту поселились хорьки. А кто же они. эти милые зверушки?
Ласки — вот кто!
Совсем не плохая новость! Кажется, нет больше ни одного зверька, которого бы так расхваливали: живой и бодрый, ловкий и проворный, приносит в дом удачу. Еще в те далекие времена, когда кошки жили только в южных краях, ласка ловила мышей в хуторах. Народ всегда воздавал ей по заслугам.
«Ай-ай. чем дальше, тем больше путаницы!» — удивился Кивистик, когда заглянул в книги. Судя по описаниям, этот зверек мог быть как лаской, так и горностаем. И вообще неизвестно, кто их сумеет различить, — подчас ласку называют маленькой лаской, а горностая большой лаской или большим норком. Так что обоих зверьков можно считать ласками, но горностая еще в некоторых местах зовут веверицей и черно-хвостиком, а самое звучное у него название, распространенное в Эстонии и заимствованное из немецкого языка, — хермелин. В книге о млекопитающих сказано, что у ласки, равно как и у горностая, тельце стройное, ноги короткие, голова круглая и ушки маленькие. Длина тела от пятнадцати до двадцати восьми сантиметров, длина хвоста…
«О чем тут только пишут! — рассердился Кивистик. — Кто это может измерить его хвост!»
Между тем оказалось, что именно хвост имеет определяющее значение. В книге указывали, что у горностая копчик хвоста всегда черный, будь зверек в летней шубке или в зимнем тулупе. Как же он, рассеянный человек, не посмотрел на хвост! Или, может быть, посмотрел… Конечно, посмотрел… да не увидел. Зверек довольно долго сидел на месте, позволяя собой любоваться, а он не догадался обратить внимание на самый важный признак. В следующий раз надо глядеть в оба! В следующий раз! Хорошенькое утешение… Когда еще представится такой случай, чтобы ласка продемонстрировала свой хвост. Впредь тебе наука: смотреть так, чтобы видеть главное — кончик хвоста. И смотреть на самого зверька, а не на иллюстрации.
В свою очередь, озадачила цветная таблица семейства куньих в книге. На ней как у горностая, так и у ласки грудки были почти белые, а у зверька на чердаке грудка была светло-коричневая или желтовато-коричневая. А тот, что выглядывал из щели, был черно-бурый, как куница, и с длинным носом.
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА
Все-таки кончик хвоста черный! Через неделю его продемонстрировал Кивистику горностай, прежде принимаемый за хорька или за ласку.
В тот момент, когда детеныши побежали по чердаку навстречу матери, Кивистик вышел из мансарды — он предусмотрительно оставил дверь открытой и оказался в центре выводка. Хотя он заранее все обдумал, встреча и ему показалась неожиданной, настолько необычно повели себя зверьки при виде человека.
Детеныши ужасно перепугались, но мать сохранила присутствие духа. Ее тревожный и пронзительный сигнал как бы разметал малышей по сторонам. После мгновенного испуга мать сердито фыркнула и обнажила клыки, а детеныши с громким, паническим визгом бросились врассыпную. В смертельной опасности, попискивая по-птичьи, они в несколько прыжков скрылись за разным хламом, валявшимся на чердаке.
Это были горностаи — они задрали вверх хвосты с черными кончиками. Теперь-то Кивистик обратил на них внимание.
Горностаиха осталась на месте. Кивистик почему-то сразу решил, что это самка. Она буквально кипела злобой и была преисполнена яростной решимости защищать детенышей даже ценой собственной жизни. Оскалив зубы, растопырив усы и угрожающе фыркая, она уставилась на человека глазками, мерцавшими зеленоватым огнем. Голова над самым полом, задние лапы, как пружины, сведены вместе, тельце изогнуто дугой. Нацелилась она на Кивистика, застывшего на месте. Одно лини, можно было усмотреть в этой позе: «Еще шаг и я вцеплюсь тебе в глотку!»
