Андрус Кивиряхк - Сирли, Сийм и секреты
Сийм подумал, не вернуться ли в волшебную страну и там наколдовать молочные облака, чтобы та мама, которая в волшебной стране, набрала бы с неба целую бочку молока. Но не захотел. На дворе стояла чудная погода, и он пошёл искать Сирли.
4
Сирли сидела на скамейке возле песочницы и болтала с девочкой, года на два её моложе, по имени Моника. Сирли и Сийм были давно знакомы с Моникой, потому что та жила в одном доме с ними, только в другом подъезде.
— Сийм, Моника говорит, что нашла в собачьих какашках золотые часики, — сообщила брату Сирли. — Веришь?
— Не верю, — ответил Сийм. — Как часики могли туда попасть?
— Собака проглотила часы своей хозяйки, — пояснила Моника.
— Часы слишком большие, — возразила Сирли. — Они не пройдут в собачье горло.
— Пройдут, если собака раздвинет челюсти.
— Какая ты глупая, — возмутилась Сирли. — Ну и что с того, если она раздвинет челюсти? Горло не то же самое, что челюсти. Челюсти — это рот, а горло находится ниже, там, где шея. Нам в школе рассказывали.
Сийм и Моника попробовали разинуть рты и оскалить зубы. В самом деле: челюсти с лязгом раскрылись, но горло не издало никакого звука. Всё было ясно.
Но Сийма интересовало что-то другое.
— Откуда ты узнала, что в какашках часики?
— Увидела, — ответила Моника. — Увидела, как золото блестит.
— И как ты достала оттуда часы? — спросила Сирли.
— Взяла руками? Уххх!
Моника сердито поглядела на Сийма и Сирли.
— А что, мне надо было прутиком их выковыривать?
Сирли рассмеялась и попробовала выяснить, где теперь эти часики, но Моника не сказала.
— Вы оба слишком глупые, — пробурчала она и с мрачным видом принялась копать яму в песочнице. У Моники были коротенькие и сильные пальцы, совка ей не требовалось.
— Ищешь ещё одни часики? — спросила Сирли. — Здесь под песком вроде бы нет какашек.
— Но кошки ходят сюда писать, я сам видел, — сказал Сийм. — Ищи, может, какая-нибудь кошка пописала лимонадом. Хи-хи-хи!
Моника не обращала внимания на их насмешки и продолжала рыть.
Сийму и Сирли наскучило смотреть на это, и они ушли.
Вместо них к песочнице подошли маленький Ааре с бабушкой. Моника рассказала и Ааре про золотые часики. Ааре сразу поверил. Он побросал формочки для песка куда попало и поспешил под деревья, где собаки справляли свои делишки.
— Что ты там делаешь, Ааре? — спросила бабушка. — Что-то нашёл? Это что у тебя в руке? Шишка или?..
Моника, сияя от счастья, поспешила домой.
5
Мама возвращалась из магазина. До магазина можно было дойти двумя путями. Первый был асфальтированным и пролегал мимо четырёх каменных домов. Это был самый прямой путь, но и самый скучный тоже. Другой путь пролегал поблизости от домов через заброшенный пустырь. Он не был заасфальтирован, и в дождливую погоду приходилось шлёпать по грязи. Но дождя не было уже несколько недель, почва высохла, и в кустарнике раздавалось птичье пение. В магазин мама шла короткой дорогой, но обратно решила пойти через пустырь.
Кроме всего, здесь была скрыта ещё одна таинственная вещь. Дверь. Этой двери на самом деле вообще не было видно, надо было только знать, где она находится, и пройти через неё. Мама здорово умела это. Ещё маленькой девочкой она обнаружила недалеко от своего тогдашнего дома, за дровяным сараем, одну такую дверь — и часто ею пользовалась. После этого она находила такие двери всюду, где бы ни жила. В своем нынешнем доме она жила восемь лет и столько же времени знала про дверь в здешнем кустарнике. Мама пользовалась дверью не так часто, как в детстве. Она делала это довольно редко, но иногда делала. Сейчас у неё как раз было подходящее настроение.
Мама прошла через невидимую дверь и сразу очутилась в роскошном королевском дворце. Этот дворец был знаком маме с давних времен. Когда-то она была в этом дворце маленькой принцессой в прекрасном розовом платье; ей принадлежала огромная комната, заполненная самыми лучшими игрушками. Тысяча поваров пекли ей дни напролет сахарные крендели и готовили марципан. Сейчас мама уже не была принцессой, она была королевой. Был и король, папа, но от него во дворце не осталось никакого следа, кроме портрета в золотой раме, висевшего над камином. Портрет повесили после того, как мама вышла замуж.
Лакей в шикарной ливрее поспешил навстречу маме и отвесил глубокий поклон.
— Давно вы сюда не заглядывали, Ваше Высочество, — сказал он. — Позвольте, я приму у вас ношу.
Он взял из маминых рук пластиковый пакет с продуктами. Маме не к лицу была такая ноша, ведь на ней было новое чудесное платье, которое возникло в тот самый момент, когда она прошла через невидимую дверь. К такому бальному наряду никак не подходила сумка с продуктами!
— Как поживают высокочтимые принц и принцесса? — почтительно осведомился лакей.
— Прекрасно, — отвечала мама, поправляя перед зеркалом золотую корону, в которой сверкали драгоценные камни. — Сирли уже в четвёртый класс пойдет, а у Сийма начнётся последний год в детском садике.
Портреты Сийма и Сирли тоже висели на стенах дворца. Но их самих во дворце не было. Это был мамин дворец.
В сопровождении лакея мама прошла длинными коридорами, на стенах которых горели высокие белые свечи. Из коридоров позолоченные двери вели в мамины комнаты. В одной комнате не было ничего, кроме широченной кровати, застеленной шёлковой простыней и покрытой пуховыми подушками. В другой комнате повара сооружали высокий — до самого потолка — торт и обливали его горячим шоколадом. Мама проследовала дальше. У одной двери она остановилась и заглянула в комнату. Там было полно её старых игрушек.
— Однажды я приду и тогда осмотрю всё, — сказала мама. Лакей кивнул.
— Мы с радостью ожидаем вас.
Они пошли дальше и дошли до бального зала. Когда мама вошла, грянул оркестр. Лакей положил мамин пакет на позолоченный стул и пригласил королеву на танец.
Они танцевали, и сотни придворных кружились в танце вокруг них, все ужасно довольные, что мама их не забыла.
6
Сирли и Сийм сидели у подъезда на рассохшейся белой скамье и смотрели, как голуби и воробьи ищут пропитание возле мусорного контейнера. Контейнер был набит до краев всякой дрянью, она уже не умещалась в нём. Банановая кожура и обёртка из-под гамбургера с прилипшим к ней одиноким капустным листиком валялись прямо на тротуаре. Голуби и воробьи поклёвывали их, а некоторые подлетали к контейнеру и махали крыльями до тех пор, пока оттуда не вываливалась ещё какая-нибудь обёртка от мороженого или пустая сигаретная пачка. От сигаретной пачки птицам было мало толку, но обёртку от мороженого они клевали с ожесточением.
— Сирли, а у воробьёв тоже есть язык? — спросил Сийм.
Сирли нравилось, когда брат задает подобные вопросы ей, мудрой старшей сестре.
— Сейчас я тебе объясню, — начала она любезным тоном. — Слушай. У птиц есть свой язык, только мы его не понимаем. Щебет и попискивание — это и есть их язык.
— Я разве спрашивал тебя про щебет? — недовольно воскликнул Сийм. — Я спрашивал, есть ли у них язык. Такая розовая штука, которая болтается во рту. — Сийм разинул рот, чтобы непонятливая сестра сообразила, наконец, что он имеет в виду. — Вот что я спрашивал!
— Такого языка у них в самом деле нет, — ответила Сирли склочным голосом. Ей было обидно, что она не сразу поняла, о чём спрашивал Сийм. — Он у них во рту не поместился бы. Посмотри, какие у них маленькие клювики.
— Значит, они не могут лизать, — заключил Сийм. — Жаль. Подумай только, как здорово было бы, если бы к нам подошёл голубь и облизал бы нас.
— Чего тут хорошего?
— Ну как же! Посмотри, как дедушкина собака лижется — это так здорово! Так щекотно!
— Когда собака лижется — здорово, а когда голубь — нет! — возразила Сирли. — Дедушкина собака одна, а голубей посмотри сколько! Представь себе, что они все подойдут и оближут тебя. Противно!
— Не знаю, — заколебался Сийм. Но тут к нему пришла новая идея: — Но голубь мог бы лизать и на лету. Пролетит над тобой, язык высунет и оближет тебе голову!
Сирли сморщила нос и собиралась сказать, как бы голубь не сделал чего похуже, но тут из дому вышел их сосед господин Баранн. Господин Баранн был строгий пожилой мужчина, жил один, и мама с папой говорили, что господин Баранн — писатель.
— Опять всюду полно отбросов, — сердито сказал он. — Дворника надо уволить, а перед этим ещё и оштрафовать. Мусорный контейнер набит под завязку, а ему и дела нет. Где он торчит сутки напролёт и чем, в конце концов, занимается?
