Жаклин Уилсон - Плохие девчонки
А я не знаю, кем хочу стать, когда вырасту. Я хочу одного — перестать быть собой. Перестать быть белой и пушистой Мэнди Уайт.
— Они мне не родители, а я не Мэнди Уайт, — сказала я. — Только это секрет. Меня удочерили, когда я была совсем маленькой. Моя настоящая мама приезжала ко мне. Она удивительная. Она супермодель, у нее великолепная фигура, она на всех обложках. Вы ее наверняка знаете, только мне нельзя говорить, как ее зовут. В общем, она родила меня, когда была совсем девчонкой, и ребенок помешал бы ее карьере, поэтому она отдала меня на воспитание другим людям. Но она скучает по мне и часто приезжает в гости. Моим родителям это не нравится, но они не имеют права ее не пускать. Она присылает мне роскошные подарки, одежду, туфли, всякую всячину, но моя приемная мама сердится и все у меня отбирает. Насильно одевает меня, как младенца…
Лгать становилось все легче и легче, слова текли гладко, я ткала вокруг себя свой выдуманный мир во всех красках и подробностях. Они слушали. Они верили мне. Даже Ким приоткрыла рот.
Я забыла про Мелани.
Ее голова внезапно качнулась.
— Вот и врешь! — сказала она. — Все это неправда. Я была у тебя дома, видела твоих родителей, они у тебя самые настоящие, а не приемные, и модной одежды у тебя нет…
— Они складывают все подарки в коробки и запирают на чердаке. Клянусь, это правда, — уперлась я.
— Можешь не клясться, — сказала Мелани. — Я-то знаю, что ты врешь. Как-то раз, когда наши мамы пили кофе, твоя рассказывала моей, что уже и не надеялась родить ребеночка, долго лечилась, хотела даже взять из приюта, но там не было крошек, и вдруг забеременела тобой. «Наша чудо-малышка». Так она и сказала. Я все знаю от мамы. Ты врешь!
— Врешь! — повторила Ким.
Она смотрела на меня с каким-то странным уважением. Она заморгала, и я понадеялась, что на сегодня травля окончена.
Кажется, я сделала полшажка в сторону. Но Ким этого было довольно.
— Рано торопишься, чудо-малышка. Думала наврать нам и сбежать? — сказала она.
— Врунья, — кивнула Мелани.
— Чудо-малышка, лживая трусишка, — срифмовала Сара.
Они снова захихикали.
— Вот скажи, какого цвета на тебе трусики, а мы проверим, врешь ты или нет, — придумала Ким.
Она схватила подол моей юбки и попыталась задрать его вверх.
— Прекрати! Прекрати! — Я вцепилась в юбку.
Но Ким успела разглядеть все, что хотела.
— Ах, как мило! — протянула она. — Белые трусики, а на них кролики! Точь-в-точь как те, что мамуля вывязала на твоей кофточке! — Она провела длинными, цепкими пальцами по моей кофте. — Бедная, бедная мамочка, вяжет для чудо-Мэнди ночи напролет, а неблагодарная девчонка рассказывает направо и налево, что ее удочерили! Как она огорчится, когда узнает!
Я чувствовала себя так, будто в моем животе просверлили дыру.
— Откуда это она узнает? — хрипло спросила я.
— А мы у нее спросим. Завтра, когда она придет за тобой в школу. «Миссис Уайт, сколько лет было Мэнди, когда вы ее удочерили?» — скажу я, и она ответит: «Что ты, детка, Мэнди — наша родная дочка», и я скажу: «А Мэнди всем рассказывает, будто вы ее удочерили». — Глаза Ким сверкали.
Мелани и Сара неуверенно хихикнули, не понимая, шутит Ким или говорит серьезно.
Я знала, что она не шутит. Я так и видела, как она говорит с мамой. Мамино лицо бледнеет… Я больше не могла этого выносить.
— Гадкая, гадкая, дрянная! — закричала я и ударила Ким.
Она была выше меня на голову, но моя рука сама собой поднялась и ударила ее по щеке. Ее лицо побелело, на щеке остался красный след, глаза потемнели.
— Ах так! — сказала она, делая шаг вперед.
Я знала, что мне несдобровать. Оттолкнула Сару, увернулась от Мелани и бросилась на проезжую часть, подальше от Ким, готовой растерзать меня на месте.
На меня со страшной скоростью неслось что-то красное и огромное. Раздался визг тормозов. Автобус. Я закричала. И упала.
ОРАНЖЕВЫЙ
— Мэнди! Боже мой! Ты жива?
Я открыла глаза.
— Вполне, — ответила я дрожащим голосом.
Надо мной склонился Артур Кинг. Его очки съехали набок, рот распахнулся от ужаса. Вокруг начали собираться люди. Какая-то женщина опустилась рядом со мной на колени. Я видела все как в тумане. Моргнула — но все осталось расплывчатым.
Я попыталась приподняться.
— Лежи, милая, тебе нельзя вставать до приезда врачей, — сказала женщина. — Шофер автобуса сейчас вызовет «скорую».
«Скорая»! Неужели я так сильно расшиблась? Я пошевелила руками и ногами. Они меня слушались. Ощупала голову, пытаясь понять, есть ли шишки. Руку до локтя пронзила боль.
— Успокойся, дорогая. Скажи мне, как тебя зовут и где ты живешь. Мы позвоним твоей маме, — попросила женщина.
— Ее зовут Мэнди Уайт. Она из моего класса, — ответил за меня Артур Кинг.
— Ты был с теми гадкими детьми, которые за ней гнались? — гневно спросила женщина. — Я все видела! Я сидела на переднем сиденье и хорошо разглядела, как вы выгнали ее на дорогу. Она могла погибнуть!
— Я думал, она погибла. — Артур задрожал. — Я должен был их остановить.
— Ты не виноват, — сказала я. И повторила, глядя на женщину: — Он не виноват.
— Мальчик не гнался за ней. Только девчонки, — подтвердил кто-то.
Все обернулись. Но Ким, Мелани и Сара будто испарились.
— И не стыдно им обижать такую малышку! Сколько тебе лет, милая? Восемь?
— Десять, — поправила я. — Почти одиннадцать.
— Где ты живешь, Мэнди? — спросила та же женщина.
— Дом пятьдесят шесть по Вудсайд-роуд. Только, пожалуйста, не надо звонить маме. У меня ничего не болит. Она будет страшно волноваться. И вообще, ее нет дома, она у зубного, — сказала я, вновь пытаясь приподняться.
Перед глазами по-прежнему была пелена. Внезапно я поняла, в чем причина.
— Мои очки!
— Они у меня, Мэнди. Только они сломались пополам, — сказал Артур. — Положить их тебе в карман?
— Как ты себя чувствуешь, малышка? — спросил шофер. Он отстранил Артура и наклонился надо мной.
— Уже лучше, — угрюмо сказала я, переживая из-за очков.
— «Скорая» будет с минуты на минуту. По-моему, ты не пострадала, но лучше, чтобы врач тебя осмотрел. Тебя заберут в больницу, а мы позвоним твоей маме.
— Я позвоню, — кивнула женщина.
— Не надо, — взмолилась я и расплакалась.
— Ну, не плачь, не плачь. Видите, как она напугана.
— Я и сам до смерти перепугался, — признался водитель. — Они бросились прямо под колеса, сперва эта крошка, потом те три девицы. Я ничего не успел сделать. Хорошо, я заранее притормозил, подъезжая к остановке. Удар был совсем слабым, думаю, она потеряла сознание от страха.
— Я думал, она умерла. Лежала и не шевелилась, — проговорил Артур. Он протиснулся между женщиной и водителем и сжал худенькими пальцами мою ладонь. — Не плачь, Мэнди. Все уже позади, правда-правда.
Но я рыдала и рыдала, не в силах остановиться. Голова болела так, что я не могла даже ответить на его пожатие. Мне хотелось вскочить и убежать домой, но тут подъехала «скорая», Артура оттеснили, меня положили на носилки и увезли. Я пыталась успокоиться, ведь большие девочки не плачут. У меня даже не было платка; из носа текло, и добрая медсестра протянула мне салфетку. Она обняла меня, назвала цыпленком и сказала, что все будет хорошо. А потом закудахтала, как курица, чтобы развеселить меня.
Мы приехали в больницу, и мне снова стало страшно, потому что я никогда раньше не была в больнице, но видела по телевизору жутких окровавленных пациентов, кричащих от боли, и операционные, где режут живот и выпускают кишки.
Эта больница оказалась совсем не страшной. Меня провели через комнату ожидания, где стояли стулья и сидели родственники больных, и поместили в маленькую палату. Мама еще не приехала, и со мной осталась медсестра. Пришла врач. Она ощупала меня, посветила фонариком в глаза и сделала рентген. Это было не больно, только слегка утомительно, потому что надо было сидеть смирно и не шевелиться. Мне рассказали, как работает рентгеновский аппарат, я увлеклась и стала задавать вопросы, врач похвалила меня и назвала умницей. Мне стало даже нравиться в больнице. Потом меня отвели в палату ждать, пока будет готов снимок. Тут раздался голос мамы, и она ворвалась в палату. Ее лицо посерело, а щека раздулась от наркоза — ведь она прибежала прямо от зубного.
— Ох, Мэнди! — сказала она, обнимая меня.
Как ни глупо, от этих слов я вновь зарыдала, и она принялась покачивать меня, как младенца.
— Ну-ну, все прошло. Мамочка рядом.
Я зарылась лицом в ее мягкий живот, вдыхая запах горячей выпечки и талька. Мне было так стыдно, что я сказала Ким, будто она мне не мать, что я заплакала еще пуще.
— Подожди, милая. Я приведу сестру. Тебе нужно дать обезболивающее. Ты же у меня такая храбрая девочка, ты никогда не плачешь.
— Нет, не уходи. Не надо сестру. У меня ничего не болит, разве что самую капельку. Мама, я разбила очки, представляешь? Прости меня.
