Ютта Рихтер - Я всего лишь собака
За это полагается свиное ухо в награду.
А за свиное ухо я готов сделать всё что угодно.
У Фридберта низкий голос и короткий язык. Он у нас вожак.
Если я не выполню его команду, не видать мне свиного уха.
Наоборот, сам могу схлопотать по ушам.
А треплет он за уши пребольно, будто кот когтями по носу ударяет.
Так-то!
Зато все остальные в доме пляшут под мою дудку.
Стоит мне тихонько поскулить, вильнуть хвостом или толкнуть носом — и готово дело: каждый сделает то, что я хочу.
Хозяйку зовут Эмили.
У неё доброе сердце и громкий голос.
Она заправляет всеми кастрюлями на кухне. Открывает банки с моей едой и наливает мне воду в поилку.
По вечерам её руки пахнут куриной кожей, ливерной колбасой и ветчиной.
Чуток поскулить, повилять хвостом, толкнуть разок-другой носом — и пожалуйста: она протягивает мне лакомый кусочек.
Тайком, конечно, — ведь Фридберт не одобряет незаслуженные подачки.
Так что надо быть начеку: а ну как заметит, что Эмили меня балует…
Может, он и её за уши оттреплет за непослушание.
Впрочем, не знаю.
Но знаю, что должен смирно лежать под столом у ног Эмили.
У нас, венгерских овчарок, четыре радости в жизни: овцы, свиные уши, куриная кожа и ливерная колбаса.
От кого этим пахнет — от того мы ни на шаг, я готов такого всю жизнь пасти.
Так что я не жалуюсь…
По большому счёту, мне повезло: Эмили в собаках души не чает, а Фридберту не видно, что там под столом делается.
Глава третья,
о Малышке, которую я люблю больше всех на свете
А теперь я расскажу вам о Малышке!
Вот кто зеница моего ока, моё солнышко, друг на все времена!
Когда эта девочка своим звонким, как колокольчик, голоском зовёт меня Антоном, мне кажется, что она величает меня Брендоном. Только Малышка знает, как меня правильно чесать и гладить.
У неё такие лёгкие ласковые ручки, нежные, словно собачий язык.
Малышка не выше меня ростом, зато реветь может громче серой коровы, а топать сильнее быка, да ещё блеять, словно овца, и выть, как шакал.
Только она завидит кошку, как давай топать, блеять и реветь.
Мицци боится её как огня: стоит Малышке войти в комнату, кошка пулей слетает с лучшего местечка, юркает под диван или под буфет и так там и сидит.
Как я люблю эту девочку!
С ней так здорово играть…
Она настоящий друг, нас водой не разольёшь.
А как от неё пахнет — молоком и шоколадом! М-м-м-м!
Она всегда готова поделиться со мной печеньем и бутербродом с ливерной колбасой или угостить меня сыром — сама она его не любит.
А иногда Малышка угощает меня кусочком шоколадки.
За это я разрешаю ей пить из моей миски.
У неё очень ловко получается.
Может, потому что у неё язык длиннее, чем у других людей.
Но стоит ей наклониться к моей миске, как тут же прибегают Эмили и Фридберт и давай кричать: «Нельзя!», «Нет!» — выходит, и тут у нас общий удел.
Между прочим, когда она была совсем кроха, то отлично ходила на четырёх ногах, почти так же быстро, как я.
Но родители её от этого отучили; теперь Малышка должна ходить стоя, как все прочие.
Поначалу-то ей нелегко было, она часто спотыкалась и падала.
Тогда я слизывал её слезинки и обещал, что всегда буду о ней заботиться.
Когда мы идём на прогулку, Малышка крепко держится за мой ошейник. Это немножко неудобно, потому что я не могу гоняться за зайцами.
Но её безопасность важнее.
Дядя Ференц говорил: маленькие — самые слабые в стаде, заботиться о них — долг собак-пастухов.
Это верно и для овец, и для людей.
Малышка, как и я, живёт в основном на полу. Больше всего ей нравится лежать со мной под столом.
Там она по вечерам пьёт молоко из бутылочки с большой резиновой соской. Соска очень мягкая.
Иногда она и мне даёт пососать.
Это напоминает мне о детстве, когда я пил молоко из сосков своей матушки.
Мамин живот — вот самое лучшее место в мире.
Мы, собаки, рождаемся слепыми, но всё равно точно знаем, где искать эти соски, — мы их находим по запаху.
Тот, кому достанется самый полный сосок, будет расти быстрее всех, и у него все шансы стать потом вожаком.
С самых первых минут жизнь собаки — это борьба.
Постарайся оттеснить братьев да следи, чтобы тебя самого не оттолкнули. Стоит хоть раз уступить лучшее место — не воротишь.
Лучшее место у маминого живота, конечно, в серединке.
Я это сразу смекнул.
Бела и Братко были не такие шустрые, а Бенце вообще родился слабеньким.
Не верилось, что и из него вырастет большая овчарка, ведь, пока он был маленький, его вечно оттирали в сторону и он частенько скулил от голода во сне.
Я ещё в ту пору понимал: Бенце никогда не стать вожаком.
Малышка таких забот не знает.
Ей не надо бороться с братьями за лучшее место, и сладкое молоко предназначено ей одной.
Но вряд ли из неё получится хороший вожак. Дядя Ференц говорил: без борьбы нет жизни.
Кто не научится проигрывать, тот не научится и побеждать.
Он часто рассказывал нам печальную историю о шерстистой венгерской свинье, которая жила у одной принцессы из пушты. Хозяйка день и ночь кормила её всякими лакомствами, молоком с мёдом и марципанами.
Стоило той свинье лишь тихонько хрюкнуть, как ей тут же давали пряник, и так год за годом.
Свинья разъелась, растолстела, стала жирной и неповоротливой, а в конце концов совсем надоела принцессе, и та отдала её одному пастуху, чтобы впредь она жила у него с другими свиньями.
Увидев худых родственничков, толстуха громко рассмеялась:
«Что это ещё за худышки? Разве это свиньи? Да вас можно принять за овец!»
Свиньи проглотили обиду и ничего ей не ответили.
Но ночью, почуяв жирную добычу, прибежал шакал.
Свиньи завизжали от страха, протиснулись сквозь узкие воротца и оказались в безопасности в хлеву.
А толстая свинья не привыкла бегать.
Шакал живо с ней расправился: перегрыз горло и слопал.
Дядя Ференц учил нас: «Запомните крепко-накрепко — кто жаден до еды, дойдёт до беды!»
Но Малышке бояться нечего.
У неё есть я.
Я ей как брат.
Учу её бегать наперегонки и бороться. Забочусь, чтобы она лишнего веса не набирала, так что половина её кекса всегда моя.
А если она об этом забывает, я сам у неё из руки его выхватываю.
Бывает, Малышка рассердится и набросится на меня с кулачками.
Тут мы давай пихаться.
Так и кружимся на полу: она тянет меня за ухо, а я её — за рукав или штанину.
Конечно, осторожно.
Ведь у неё нет шерсти, чтобы защитить кожу. Но Фридберту невдомёк, что я это понимаю. Поэтому он всегда вмешивается, когда мы затеваем возню.
Грозно командует мне: «Фу!», а Малышке велит:
«Прекрати сейчас же дразнить собаку, а то она тебя укусит!»
Но девочка только смеётся и кричит ему в ответ своим звонким голоском:
«Тогда я его тоже укушу!»
Правильно, сестрёнка!
Так ты научишься бороться и побеждать.
Лучшее место для сна — на овечьей шкуре у постели Эмили.
Шкура пахнет отчим домом, степями пушты и овцами.
Конечно, мне там лежать строжайше запрещено.
Фридберт считает, что в спальне собаке не место, он хочет, чтобы я спал в собачьей корзине.
В коридоре!
Ни за какие коврижки!
Корзина сплетена из ивовых прутьев.
А вы пробовали когда-нибудь спать на ивовых прутьях?
Нет ничего более неудобного; уж лучше спать на голой земле.
К тому же эта корзина давно мне мала.
Мне хочется во сне растянуться во весь рост, а приходится сворачиваться калачиком, словно кошке, — просто беда!
Я ясно дал понять Фридберту, как отношусь к этой корзине.
Ночь за ночью грызу я ивовые прутья и каждое утро выслушиваю одни и те же упрёки.
Стоит хозяину заметить, что я наделал, он кричит, что это «фу».
Согласен, «фу»: и по мне, нет ничего хуже этих прутьев.
Но я всё же это дело так не оставлю и в конце концов разделаюсь с этой корзиной.
Как-никак, я овчарка и зубы у меня ого-го!
Между прочим, у нас в Венгрии есть одно твёрдое правило: ночью всё стадо спит вместе.
Ведь только когда овцы спят рядышком-рядом, овчарки могут отогнать от них шакалов и хорьков.
А, скажите на милость, какой толк от собаки в коридоре?
Вдруг ночью в окно прокрадётся лесной кот и застанет хозяев врасплох сонными?
Такое уже случалось, мне дядя Ференц рассказывал.
Целое семейство погибло за одну ночь.
К ним пробрались дикие кошки, страшно кровожадные.
А спальня была заперта.
