Энн Файн - Мучные младенцы
Мистер Картрайт запнулся. Было очевидно, что новичок его вообще не слушает. Когда тень мистера Картрайта легла на его парту, он просто вытащил указательный палец из правого уха на пару секунд, взял аккуратно заполненный бюллетень и опустил его в пластиковый контейнер. При этом взгляд его ни разу не оторвался от книги.
Мистер Картрайт был не на шутку озадачен. Осторожным движением он вытащил пальцы Мартина Саймона из ушей и спросил его:
— Что ты делаешь?
Теперь ученик был озадачен не меньше, чем его учитель.
— Читаю, сэр.
— Читаешь? Что ты читаешь?
— Бодлера.
Глаза мистера Картрайта округлились.
— Бодлера?
Он окинул классную комнату быстрым взглядом, допустив на секунду безумную мысль, что никто из учеников не услышал этого диалога. Как бы не так. Весь класс навострил уши.
— На французском или на английском? — спросил мистер Картрайт, полагая, что ему удастся разрядить напряжение невинной шуткой.
Щеки Мартина Саймона залила краска стыда.
Мистер Картрайт перевернул раскрытую на столе книгу.
— На французском!
— Простите, — автоматически произнес Мартин Саймон.
— Ты тоже, мальчик, прости меня.
Возникла пауза. Затем мистер Картрайт сказал:
— И чего же ты ждешь? Собирай свой портфель и отправляйся.
Мартин Саймон поднял изумленный взгляд.
— Куда отправляться, сэр?
— Куда угодно. Думаю, ты имеешь полное право выбирать. Можешь пойти к мистеру Кингу. Или к мистеру Хендерсону. Уверен, что любой из них будет счастлив взять тебя в свой класс.
— Но зачем?
Мистер Картрайт по-свойски разместил свой огромный зад на парте Мартина Саймона. Такой умный мальчик, подумал он, мог бы и сам сообразить.
— Пойми меня правильно, — начал он. — Здесь тебе оставаться нельзя. Во-первых, ты умеешь читать. Уже поэтому тебе здесь не место. Но мало того. Ты умеешь читать по-французски.
Учитель повернулся к классу и обвел кабинет одним широким жестом, словно желая привлечь остальных учеников в свидетели.
— Думаю, языком в этом классе мы будем заниматься немало, — продолжил он свое объяснение. — Я и сам порой могу наговорить лишнего. Кроме того, здесь будут звучать весьма выразительные местные наречия. Возьмем, к примеру, Тарика. Насколько мне известно, он ругается сразу на трех различных субконтинентальных диалектах. Вот только по-французски здесь не говорит никто.
Мистер Картрайт посмотрел на Мартина Саймона.
— Увы, — подвел он итог. — Боюсь, тебе придется покинуть этот класс.
И вдруг он подумал:
— Если ты действительно сдал все экзамены, почему бы тебе не отправиться к мистеру Фелтому? Может, он тебя примет.
Наконец Мартин Саймон понял, чего от него хотят. Он встал из-за парты и принялся запихивать свои немногочисленные пожитки обратно в портфель.
Мистер Картрайт заметил на лице у мальчика легкое разочарование.
— Прости, дружище, — сказал он. — Поверь мне, это для твоего же блага. Здесь тебе делать нечего. Произошла какая-то ошибка.
Мартин Саймон кивнул.
— Спроси в учительской, — посоветовал мистер Картрайт, провожая мальчика до двери. — Скажи, что они все перепутали и что ты не можешь сюда вернуться. Я не могу взять тебя в свой класс. Тебе здесь не место.
Он постоял, глядя, как Мартин Саймон удаляется по длинному зеленому коридору.
— Пока, дружище, — печально крикнул он ему вслед. — Удачи!
Он захлопнул дверь и, полный решимости, повернулся к классу.
— Итак, — сказал он. — Убери этот шарф, Саид. Луис Перейра, ты что, решил перекусить? Немедленно выплюнь все в ведро. Посмотрите, сколько времени мы потеряли. Предупреждаю вас, я намерен покончить с этим до звонка.
Вполне возможно, что с любым другим классом ему бы это удалось. Но учитывая, что оба члена счетной комиссии не отличались арифметическими способностями, а народ то и дело критиковал все предлагаемые способы подсчета голосов («Голос Рика считать нельзя, сэр! Он все время прогуливает»), времени провести голосование как следует просто не было. Еще не закончили третий подсчет, а Робин Фостер и Уэйн Дрисколл уже сверлили мистера Картрайта своими взглядами, зажав в руках воображаемые секундомеры, а в зубах — несуществующие свистки.
Время было на исходе…
Мистер Картрайт сполз со стола, доверив свою огромную тушу ногам. Неспроста его за глаза называли Старым Мерином.
— Пошевеливайтесь! — рыкнул он, перекрывая своим голосом все шумовые частоты. — Все! С меня хватит! Сейчас прозвенит звонок, и мы так или иначе покончим с этим. Но предупреждаю вас, четвертый «В», если сейчас хоть кто-нибудь нарушит тишину, если я услышу хоть малейший шорох, этот человек запустит руку в контейнер, достанет первый попавшийся бюллетень и мы примем его без голосования, что бы там ни было написано.
И тут воцарилась полная тишина. Пусть никто из них не блистал интеллектом, но каждому хватило ума понять, что он может на целых три недели стать в глазах остальных виновником жестокого эксперимента, разработанного доктором Фелтомом ради того, чтобы выявить у них скрытый интерес к шитью, приготовлению пищи или ведению домашнего хозяйства.
Никто не смел вздохнуть. Мистер Картрайт слышал даже щебет птицы на водосточном желобе за окном.
Вдруг, без предупреждения, эта тишина была прервана.
Обратная сторона двери подверглась жестокому удару. Ручка загремела, дверные панели задрожали.
В класс ввалился неуклюжий юный великан.
Его появление было встречено ревом одобрения.
— Здорово, придурок!
— Кто последний, тот урод!
— Сайм, я придержал тебе местечко!
— Что, нашел нас наконец, ты, рыбная котлета!
— Голову не забыл, Саймон Мартин?
Саймон Мартин… Мартин Саймон…
Ну конечно.
Мистер Картрайт снова взгромоздился на свое привычное место на столе. Вот и объяснение. Все просто. Кто-то перепутал имена.
Мартин Саймон… Саймон Мартин…
Он подождал, пока возбуждение в классе не улеглось.
— Где ты был, Сайм?
— Что, заждались? — гордо провозгласил вновь прибывший. — Я был в классе доктора Фелтома.
— Доктора Фелтома?
И снова безудержный гогот, и далее мистер Картрайт не смог сдержать улыбки, представив этого громадного неуклюжего разгильдяя в окружении высоколобых ботаников доктора Фелтома.
— Я говорил ему, что это ошибка. Думаете, он меня послушал? Как бы не так! Пока наконец не пришел этот зубрила и не спас меня. Но даже тогда…
Мистер Картрайт понял, что если дать Саймону волю, то он будет возмущаться весь урок, и, чтобы остановить его, он протянул своему новому ученику избирательную урну.
— Возьми бумажку, — сказал он.
Явное недовольство на лице Саймона Мартина сменилось еще более явной подозрительностью.
— Это еще зачем?
— Тащи, и все, — голос мистера Картрайта уже звучал как приказ. — Ну же!
Саймон Мартин опустил руку в урну и вытащил листок с очень аккуратной надписью.
— Что там написано?
Парень уставился на листок. Его густые брови-гусеницы морщились от натуги, пока он силился разобрать безукоризненный почерк Мартина Саймона.
— Раз-ви… раз-ви-ти-е… ре-бе-нка, — запинаясь, прочел он вслух.
— Ребёнка.
Мистер Картрайт успел поправить его, прежде чем разразился взрыв.
— Это же про детей, да?
— Мы не будем это делать, сэр!
— Это для девчонок!
— Я здесь вообще больше не появлюсь! По крайней мере, пока все это не кончится!
— Это все ты виноват, Сайм!
— При чем тут наука? Одно сплошное надувательство!
— Давай тащи снова, Сайм!
Мистер Картрайт быстро вытряхнул содержимое урны в мусорное ведро. Оставшиеся бюллетени спланировали вниз, скрыв то, что Луис Перейра выплюнул туда чуть раньше.
Мистер Картрайт листал обширные методические указания доктора Фелтома к школьной ЭКСПО. Какое дикое начало четверти! Почему бы им не учиться, как во всех нормальных школах, а поклонение чудесам науки оставить на последние две недели перед каникулами, когда классам вроде четвертого «В» можно дать спокойно расслабиться? С энтузиастами одна беда. Они никогда не испытывают снисхождения к чужим слабостям.
Отыскав, наконец, нужную страницу, мистер Картрайт повысил голос, словно готовился объявить победителя очередного «Оскара», и торжественно провозгласил:
— Итак, эксперимент, избранный доктором Фелтомом для этой темы, называется…
Он обвел взором свой класс. Он еще ничего не сказал, а лица его учеников уже скривились от омерзения.
— «Мучные младенцы»!
Насмешка сменилась замешательством.
— Сэр?
— Мучные или ручные?
— И то и другое — полный бред!
— Что это такое?
— Что бы это ни было, к науке это не имеет отношения.
