Рувим Фраерман - Девочка с камнем
А мать ушла, побежала к колхозницам. Только, она скрылась за избой, как вдруг зашумело что-то над головой Нюшки, словно закипела в большом чугуне вода. Нюшка испугалась, посмотрела вверх и увидела, что это ветла шумит. Прилетел, значит, ветер из-за луга, обошел кругом все дерево, осмотрел его.
Увидев, что это ветер, Нюшка перестала бояться и тоже обошла кругом ветлу, оглядела ее. Листья у нее снизу были светлые, серебряные, а какие они сверху — Нюшке не видно было. А жалко. Хотелось бы Нюшке увидеть.
Каждый день осматривала Нюшка мир, что вокруг нее был, и находила, что он очень велик — осмотреть его сразу нельзя. Кроме Нюшкиной избы, есть в нем еще две улицы и много переулков. Колхоз еще есть и кооператив.
В некоторые переулки Нюшка уже заглядывала, а в другие еще не ходила и в лугах не была.
Послушала Нюшка, как шумит ветла, посмотрела на ее серебряные листья и вспомнила: лежит у нее в кармане такая же красивая бумажка.
Нюшка вынула ее и положила на стол, но хорошенько рассмотреть так и не успела. Пришли в сад и другие дети.
Нянька собрала их всех и усадила за столы.
«Значит, скоро кормить будут», — подумала Нюшка, она уж это знала.
И тоже уселась покрепче, а бумажку положила рядом.
Но только она села, как подошел к ней мальчик — и хвать бумажку со скамейки!
«Вот те и раз! — подумала Нюшка и вспомнила слова матери. — Тут со мной живо управятся. Надо смотреть получше».
— Как тресну сейчас, ты и рассыплешься, — сказала она мальчику.
А мальчик испугался Нюшки, бросил бумажку на землю и быстро залопотал:
— Два года, два года…
Что это значило, нянька не знала. Зато Нюшка отлично его поняла.
Это значило, что ему только два года и обижать его еще нельзя.
А Нюшке шел уже пятый, и поэтому она сказала:
— Ну что мне с тобой теперь делать! Ладно уж, бери. Есть на ветле еще листья, тоже серебряные, но ты еще маленький, тебе не достать.
В это время вошла в сад кухарка с большой миской в руках. Ребятишки все, как один, повернули к миске головы.
Но живей, чем другие, повернулась на своем месте Нюшка, посмотрела, что принесли.
Принесли кашу с ягодами.
Нюшке досталась полная тарелка каши и ягод порядочно, намного больше, чем десять. Нюшка не могла их сосчитать. Однако съела все и еще попросила.
Дали Нюшке еще. Она и это съела и сказала няньке:
— Вот теперь довольно. Что же ты мне грабли не несешь? Все равно песен петь не буду.
Нянька рассмеялась и принесла Нюшке грабли. Грабли были маленькие, Нюшке как раз по руке. Она обошла весь сад кругом, поискала сено за домом. Но сена не нашла.
Тогда Нюшка поскребла землю и выскребла несколько щепок и одного червяка. А сена все равно не было.
И Нюшка подумала: «Вот возьму и убегу».
Она огляделась.
Дети и нянька — все стояли на дорожке и пели:
А мы в гости к вам пришли,Мы вам что-то принесли.
«Чего уж они там принесли!» — подумала Нюшка и даже слушать их не стала.
Она поискала, нет ли в заборе дыры. Пошла вправо, пошла влево и очень скоро нашла под забором лаз. Но лаз был небольшой, и Нюшка не могла в него сразу пролезть. Что было делать?
Тогда Нюшка легла на землю, просунула в дыру сначала голову, потом и сама проползла и даже грабли с собой протащила.
— Вот это хорошо! — сказала она.
Грабли ей все-таки могли пригодиться.
Затем она встала на ноги и пошла по огороду меж грядок.
Грядки были высокие, росли на них помидоры, и Нюшки не было видно.
Нюшка пошла по песку до берега и остановилась.
Луга лежали прямо перед ней — поближе ясные, с гусиной травой-муравой, а вдали дымились они, точно угли.
И небо казалось Нюшке тоже неодинаковым: над головой высокое, а посмотришь подальше — не очень, а еще дальше посмотришь — падает оно прямо на траву. Поглядела Нюшка и видит — совсем это близко.
И так захотелось ей до этого места дойти, достать граблями до неба, что подоткнула она свое платье повыше, как это делают бабы, и вошла в ручей.
А вода в ручье холодная. Камни сквозь нее видны, на камнях мох качается, клонится все в одну сторону.
Но Нюшке ничего не страшно.
Идет она по песку, по камням, по воде и только одного боится: как бы ее рыбы не покусали.
Но как перешла ручей, и этого перестала бояться.
Сперва она бежала вприпрыжку, а потом пошла тише. Стала по бокам ее высокая трава.
Смотрит Нюшка и туда и сюда. Со всех сторон широко.
Посидела она немножко на раздолье и пошла дальше.
Сначала к ней оса пристала, гудит ей в уши, кружится вокруг головы. Осу Нюшка живо отогнала граблями. Потом привязались к ней две ласточки: то спереди пролетят низко, над самой дорогой, то сзади; летают, ныряют, опоясывают Нюшку легким поясом.
Что им нужно от Нюшки?
Она их вовсе не трогает, идет себе на работу к тому, недалекому месту, где сходится небо с землей, и грабли у нее на плече.
Нюшка прошла по дороге шагов двадцать. Захотелось ей все-таки узнать, много ли еще осталось идти. Влезла она на пригорок и видит — до неба еще далеко, а до мамки близко.
Направо бегает по лугу косилка, а в ложбине старики косят: машут руками, и летают острые косы, опоясывают их, как ласточки.
А налево работает с бригадою мать.
Нюшка сбежала с пригорка и пошла налево, к женщинам, потому знала все-таки — там ее место.
Она сняла грабли с плеча и приготовилась уже сгребать сено.
Но только вышла из травы на скошенный ряд, как тут ее все и увидели.
Колхозницы закричали:
— Глянь-ка, Груня, пришла твоя непоседа! Экое с ней наказанье! На помощь собралась.
Не боялась Нюшка в дороге ни ветра, ни ос, ни ласточек, а этого крика испугалась — как бы не заругалась мамка.
И, вспомнив мальчика, который так ловко отнял у нее красивую бумажку, Нюшка тоже закричала громко!
— Четыре года, четыре года!
Никто ее не мог понять. А мать поняла отлично.
— Не четыре года, а пятый уж тебе будет, непоседа ты этакая, — сказала мать. — Но что мне с тобой делать? Ладно уж, не обижу. Становись на работу рядом.
1938
Пушок
Это был маленький ангорский котёнок с шерстью цвета густого дыма, длинной, как у голубого песца.
Он родился в городе. Но не успел ещё после рождения хорошенько открыть глаза и посмотреть, что делается вокруг, особенно в большой старой туфле, куда только однажды пришлось ему заглянуть, как его увезли на дачу.
Первое ощущение, какое он испытал в своей жизни, был страх.
Пушок ехал в поезде без билета. А чтобы контролёр не мог его заметить, хозяйка накрыла Пушка салфеткой и положила в плетённую из ивы корзину. Очень скоро Пушку стало скучно сидеть под салфеткой, тем более что в корзине у хозяйки не было ничего, кроме яблок, на которых лежать было неудобно, а есть их нельзя.
Поэтому Пушок поднялся на ноги и высунул из-под салфетки хвост, такой длинный и пушистый, что женщина, сидевшая напротив, от удивления вскрикнула.
Крик этот испугал Пушка. Он выпрыгнул из корзины вместе с салфеткой и, как птица взлетев вверх, уселся на полочке для вещей.
И тут его увидел контролёр. Он показал на него пальцем и потребовал у хозяйки денег. Это обидело Пушка. А шум, поднявшийся в вагоне, навёл на него ужас. И лишь глубокое презрение к контролёру, какое он вдруг ощутил в себе, придало ему храбрости и заставило остаться на месте. Пушок только немного попятился назад, выгнул спину, поднял шерсть и сказал контролёру:
— Пс-с…
С этих пор, узнав меру своего страха и храбрости, Пушок начал считать себя взрослым.
И верно. Когда через два месяца я приехал на дачу, то застал Пушка уже большим котёнком, вполне знающим себе цену.
Жил он на втором этаже, на балконе, и спал тут же на мешке, сложенном вчетверо. Это было удобное место, всегда тёплое, солнечное. Отсюда можно было видеть, как клубится от ветра лес над оврагом, как блестит молодая листва на берёзах, растущих у самого забора. Затем отсюда легко было забраться на крышу и напугать галок, стучавших по жести своими толстыми клювами. Отсюда, наконец, можно было совершенно равнодушно смотреть вниз на хозяйских собак, вечно надоедавших Пушку своим громким лаем.
Пушок не боялся их.
После истории с контролёром он уже никого не боялся, но отвращение к существам шумным осталось в нём навсегда.
И следует правду сказать: то были шумные и глупые собаки — три лягавые суки, которых звали Трильби, Сильва и Бианка.
По будням они ходили с хозяином на охоту на большое болото, расположенное за колхозным лесом, а по праздникам, когда хозяин вместо кепки надевал новую фетровую шляпу, собаки не узнавали его и набрасывались с такой яростью, что ему приходилось обороняться от них палкой.
При этом хозяин кричал:
