Сергей Григорьев - Мальчий бунт
Говор вокруг затих. Казаки смотрели на Анисимыча, надменно улыбаясь, и молчали. Шпрынке сначала показалось обидно, что Анисимыч говорит ту самую речь, которую затвердил и собирался высказать пред казаками сам он. А потом шепча вслед за Анисимычем складные слова — Шпрынка со стыдом увидел, что казаки переглядываются, насмехаясь над оратором. Шпрынке стало обидно, и он дернул Анисимыча за рукав и сказал:
— Пойдем.
Анисимыч отмахнулся и одушевленно продолжал:
— Забудьте волю, верную подругу, и величайтесь рабством, как заслугой, и повинуйтесь прихотям московского царя, усмиряйте мирный народ и покажите свою рыцарскую храбрость на беззащитном народе… Нет! Не это казаком называется. Тот казак, кто за народ сражается и добывает волюшку для черного народа…
Шпрынка покинул Анисимыча и побежал вслед товарищам к товарной станции, к тому месту, где стоит морозовский вагон.
Около вагона ходил взад и вперед жандарм.
— Что мне теперь делать, братцы? — испуганно спросил Кудряш.
— Погоди. Спрячемся пока в пустой вагон. Може, он уйдет оправиться или зачем.
Они забрались в пустой вагон и, притаясь там, выжидали — но жандарм, не покидая поста, ходил взад и вперед, карауля вагон…
Мордан сказал:
— Ждать нечего. Того гляди, хозяин возвратится. Я штуку придумал. Держите мой пинжак. Смотрите! Пользуйтесь времем…
Мордан скинул куртку, распахнул на груди рубаху, забежал со стороны путей и, охая и стоная, пошел по пути, где стоял вагон. Мордан прихрамывал и спотыкался; жандарм остановился и смотрел на мальчика, когда тот, ежась, шел мимо него…
— Чего скулишь, щенок? — спросил жандарм.
— Ой больно, больно, больно, — хватаясь за грудь, простонал Мордан, не останавливаясь.
Жандарм смотрел вслед мальчику; тот отошел от вагона шагов с полста, опять споткнулся, закричал и упал ничком в снег… Он пролежал так целую минуту безмолвно. Тогда жандарм пошел к нему, нагнулся, повернул и покачал головой, увидя синяки и ссадины на груди Мордана:
— Где это тебя отделали так, сучий сын? — спросил жандарм…
Мальчик молчал, стиснув зубы. Жандарм потоптался вокруг него, поднял на руки и понес на ту сторону к вокзалу…
Кудряш сказал Приклею:
— Открывай!..
Приклей перебежал к вагону и отпер дверь…
— Дай-ко мне листочек тот, что мы писали, — обратился Кудряш к Шпрынке.
— Для чего?
— Знаю, для чего.
— Бери, коль надо…
Кудряш схватил листок, шмыгнул в вагон. Приклей его закрыл и побежал со Шпрынкой вслед жандарму… Мордан барахтался у него в руках и вопил:
— Пусти! Пусти!
— Дяденька, пусти его! — кричал Приклей — это наш… Мы его домой доведем. Его бунтовщики избили.
Жандарм спустил Мордана с рук. И, остолбенев, смотрел — как он, а за ним еще двое пустились бежать в прискочку… Крутя головой, жандарм вернулся к посту у вагона.
Кудряш, выглядывая из уголка окна, увидел, что у товарной платформы остановились дышловые сани, и жандарм кинулся отстегивать полость.
Кудряш сунул взятый у Шпрынки листок на столик, где Морозов покинул, уезжая, телеграммы и еще какие-то бумаги… Потом мальчишка скинул полушубок, повалился тут же на диван с ногами и начал громко храпеть и присвистывать.
В двери вагона долго кто-то скреб ключом. Потом дверь отворилась, слышны были голоса. Дверь захлопнулась и, шаря по стене рукой, Морозов крикнул.
— Митька!
Митька захрапел и замякал, шлепая губами…
— Спит, подлец… — говорил хозяин, зажигая на столе свечу.
— Что такое! — закричал Морозов…
Он схватил со стола листок и читал вслух:
— «Если не разочтешь нас по пасху, то мы будем бунтоваться до самой пасхи. Ну, будь согласен на эту табель, а то ежели не согласишься, то и фабрики вам не видать».
— Что за чертовщина?
Морозов вертел в руках листок… Митя сладко всхрапывал, но тут удар в бок кулаком побудил его вскочить с дивана.
Митя вскочил, таращился, зевал, чесался и опять было повалился спать.
— Спишь? Всё время дрых?
— А что мне делать, коли заперли? В свайку что ль играть, — грубо ответил Митя, зевая.
— Это что? Откуда это? Что это такое?
— А я почем знаю: бумага… А откуда вы ее взяли?
— Это я на столе взял…
— Ну, значит, давеча вы её сами и клали на стол. Я видал: из карманов вынимали бумаги, да на стол и положили…
Морозов присел на диван, не раздеваясь, и задумался:
— Что за чудеса?!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1. Крыса
Было совсем темно, когда мимо Орехова, с остановкой в две минуты, промелькнул пассажирский поезд из Москвы. Морозову пришли сказать с вокзала, что с поездом приехал Николай Валерьянович Муравьев.
Морозов засуетился. Кудряш был удивлен — ему еще не приходилось видеть, чтобы у Тимофея Саввича не то от робости, не то от спешки, всё выпадали из сорочки запонки и никак не хотели застегиваться, где надо, под дрожащими пальцами. На вокзал Морозов побежал прямо через сугробы.
Через час после этого с хозяйского двора прибыли к товарной станции две подводы, и Иван Филиппович, одетый под тулупом во фрак, сказал, что Муравьев будет ужинать с Тимофей Саввичем в вагоне — да тут и заночует в купе.
На подводах привезли серебро, посуду, вина и укутанные одеялами цветы из оранжерейки…
С Иван Филиппычем прибыли еще двое слуг — тоже во фраках. И Митюшке дворецкий выдал белые нитяные перчатки — служить за столом.
— Смотри, не вздумай высморкаться в пясть, — пугал Митю дворецкий, — это тебе не губернатор, при Муравьеве ухо востро держи — барин важный, с его высочеством великим князем Сергием на брудершафте состоят — он его «ты» и тот его «ты». Однако ты не вздумай по дурацкому обычаю тыкнуть его! Говори: «вы-с», «чего-с изволите», «не позволите ль-с долить-с стакан-с».
Слуги начали с того, что открыли бутылку хорошего вина и роспили её, сидя на бархатном диване. А уж потом стали убирать салон вагона и накрывать стол на семь персон…
В углах салона поставили цветущие левкои. На обеденном столе сиял тяжелый и высокий канделябр из литого серебра о двенадцати свечах. Фарфор блистал червонным золотом и синевой кобальта… Огонь играл в фацетках граненых хрусталей.
В определенный час в вагон явился повар, одетый в белое с головы до сапог, и поднял возню в маленьком буфетике вагона. Шипела спиртовка в несколько глазков. И привезли в длинной кастрюле паровую стерлядь — мерою шестнадцать вершков…
За стол сели, кроме хозяина, губернатор, бывший уже раньше, губернский прокурор, войсковой старшина Мельников, командир казачьего полка, директор фабрики Дианов, жандармский полковник и вновь прибывший Муравьев… Кудряш, служа за столом, все время следил за Муравьевым. У того было лицо тупое, деревянное — а на нем живые темные глаза. Они, казалось, блистали острым огоньком, но когда Кудряш встретился с Муравьевым взглядом — взор Муравьева был туманный. Выпяченный тонкими губами вперед вместе с носом, маленький рот у Муравьева был обрамлен реденькими усами и бородкой.
Было в манере говорить и в движениях Муравьева что-то такое, что заставляло даже тучного жандарма втягивать живот, а Тимофей Саввич, в начале ужина звавший Муравьева «Николай Валерьянович», к концу перешел на «ваше превосходительство». Муравьев пил, ел, говорил и двигался мало, и только один раз, когда Кудряш сказал ему: «не позволите ль-с долить стакан-с» — улыбнулся. Напрасно губернский прокурор пытался развлечь пирующих рассказом о том, как вскрыли наконец, нашедши слесаря, двери комнат, где были заперты пехотные офицеры в хозяйском доме, — и про полковника, который охает и стонет до сих пор, маясь поясницей. Никто не улыбнулся. А Муравьев сухо сказал:
— Об этом случае следует вам, господин прокурор, довести до сведения командующего войсками московского военного округа, а также и военного министра…
Наконец, чтобы рассеять наважденье, хозяин пошутил:
— Да что это, господа, вы на моих похоронах что ли? Жив я, иль в загробном мире?
Муравьев скривился, словно съел яблоко-рязань и скрипуче спросил:
— А вы верите в загробную жизнь? — подумал и прибавил — в чудеса?
— Да как же не верить в чудеса! Со мной вот и нынче чудо произошло.
И Морозов рассказал, как у него на столе непонятным способом, в запертом вагоне, очутилось объявление ткачей…
Муравьев, слушая Морозова, грыз белыми и острыми зубами сухарик, держа его в худых желтых пальцах, самыми их кончиками, ногти у него были длинные, отполированные; кивнул головой, прочел поданный ему Морозовым листочек и спросил:
— Вагон был заперт? И никого не было в вагоне?..
— Я спал-с в вагоне-с. А на улице стоял-с жандарм-с, — сообщил Кудряш.
Муравьев посмотрел на потолок — и все посмотрели на потолок, как будто там была разгадка.
