Виктор Лихачев - Ангелы уходят не прощаясь
А вот сегодня все было по-другому. Нет, дело не в словах, что он говорил. Права та незнакомая девочка, прав отец Леонид: он не должен стоять на месте. Пусть маленький шажок, но — вперед! И если Господь привел его сюда, к этим людям, то не денег же ради, которых ему никто не предлагал, не ради тщеславного самолюбования — перед таким народом тщеславиться бесполезно. Арсений смотрел в глаза этих людей и чувствовал, что хоть чуть-чуть сфальшивь он, хоть немного пококетничай красивой, но пустой фразой — и вот этот контакт, это идущее к нему человеческое тепло исчезнет…
Вдруг дверь открылась и в актовый зал вошел он. Сухопарый, чуть выше среднего роста. Снял кепку и уверенно направился к передним рядам. По залу прошел шумок. Покровский сделал паузу, давая человеку усесться, что тот сделал с невозмутимым спокойствием и чувством собственного достоинства. А сел он в первом ряду, как раз напротив Арсения. Они встретились взглядами, писатель и незнакомец. Покровский никогда не видел таких глаз. Не глаза, а два буравчика, которые сверлят все, что попадается у них на пути. Сейчас «попался» писатель. Человек закинул ногу на ногу, скрестил на груди руки… Первым отвел взгляд Арсений. Он пытался продолжить свой рассказ, но все его вдохновение, высокое эмоциональное напряжение, куда-то вмиг улетучились. Так лошадь, доселе резво бежавшая, начинает спотыкаться на каждой кочке. Покровский стал сбиваться, мысль путалась: он уже забыл, к чему подводил слушателей. Вновь посмотрел на незнакомца. Они смотрели прямо на него — глаза пришедшего. В их свинцовой серости было что-то нечеловечески холодное, злое — и одновременно притягательное. Эти глаза заставляли смотреть на себя. А их обладатель, ощущая собственную силу, внимал говорившему с едва уловимой усмешкой.
«Ах, ты так»… Арсений рассердился не на шутку. «Я сейчас покажу тебе… надо только собраться»… Но ничего по-прежнему не получалось. Еще немного — и в пору будет заканчивать выступление. А может, так и сделать? Нет, так нельзя — оборвать рассказ на полуслове… Странно, но в эти минуты Покровский забыл об отце Леониде. И вот, словно спасаясь от взгляда незнакомца, Арсений обернулся в сторону священника. И сразу же ему стало ясно: отец Леонид, наверное, единственный из зала, понимает, что сейчас происходит. И не просто понимает… Отец Леонид улыбнулся Покровскому и сказал чуть слышно:
— У вас еще есть время.
Арсений улыбнулся в ответ и ответил всего одним словом, которое так любил в детстве:
— Здорово!
— Вы знаете, — это уже он обращался к залу, — когда я выступаю где-то в первый раз, то стараюсь закончить свою встречу одной историей. Будем считать, что это традиция такая. Уже не помню, когда она родилась. Меня спросили, не страшно ли было одному в такие смутные времена путешествовать по России, ведь вокруг столько много жестокости. Не знаю почему, но вместо того, чтобы ответить просто, мол, страшно не было, более того, Господь и Николай Угодник так видно берегли меня в дороге, что в пути я не встретил ни одного плохого человека…
— Одни хорошие что ль? — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Врите, да не заливайте.
Раздался смех.
— Я же сказал: берегли меня…
Покровский не успел закончить фразу. Он увидел поднявшуюся руку.
— Можно спросить?
— Конечно.
— А я вот читал в вашей книге, как главного героя один председатель колхоза поздним вечером из села выгнал. Испугался, что журналист все его безобразия увидит. — Чувствовалось, что мужчина, задававший вопрос волновался, — он беспрестанно мял в руках шапку. — И что, этот председатель — хороший человек?
— Как зовут вас?
— Ну, Виталий.
— Виталий, отвечу, как думаю. Каждая встреча на нашем пути имеет свой смысл. Выходит, мне нужно было встретиться с тем председателем. Разумеется, по отношению ко мне он поступил нехорошо. Но следует ли из этого, что он плохой человек?
— А разве нет?
— А по мне — просто несчастный. Это же надо — жить с таким страхом в душе, что приходится бояться даже случайных путников.
— Но если следовать вашей логики, — не унимался мужчина, — вы для него не были случайным странником.
— Совершенно верно. Как и он мне, так и я ему был для чего-то послан. Поэтому мне искренне жаль его: судьбу человека определяют его поступки. Так я думаю… Но сейчас позвольте мне докончить свою предыдущую мысль. Однажды я вместо всех этих рассуждений взял да и рассказал об одной семье, с которой Господь свел меня во время моего пути. Расскажу и вам. Было это в 1995 году. Шел я по Воронежской области. Места там в основном степные, но попадаются и довольно приличные лесные массивы. Один назывался довольно своеобразно — Хренов лес. Вот в нем-то я и оказался однажды поздним вечером. Дорога безлюдная, до ближайшего населенного пункта еще идти и идти. И вдруг вижу — чуть в стороне от дороги поляна, а на ней огонек горит. Странный такой огонек: на костер не похож, на фонарь тоже. Но если огонек — значит, люди. А где люди — там ночлег, думаю я и иду на огонек. Подхожу ближе, а передо мной то ли дом, то ли сарай. Нет, вроде дом, только крыши нет, а вместо нее что-то постелено — солома, доски… В одном окошке свет от керосиновой лампы — электричества, понятно, нет. Стучусь. Выходит молодой человек, мой ровесник. Извините, говорю, что беспокою. Путник я, заплутал немного. Может, приютите на одну ночь?
А он так обрадовался, будто я его друг или родственник. Зачем извиняетесь, спрашивает. Сейчас чайку организуем. Только мои девчонки спать укладываются, давайте мы пока у дома на скамеечке посидим, пообщаемся. А то мы редко людей видим.
Стали разговаривать. Оказалось — семья переселенцев. Родились и выросли в Киргизии, считали ее своей родиной. Но наступили девяностые годы. На своей шкуре — это были дословные слова Александра, моего нового знакомого, узнали, что такое национализм. Последней каплей стало известие, что для поступления в институт необходимо сдавать экзамены на киргизском языке. А они, всю свою жизнь прожив во Фрунзе, умудрялись обходиться русским языком. Александр и Ольга, его жена, решили, что без высшего образования их дети, Олеся и Ирочка, не должны остаться. Выход был только один — перебираться на историческую родину, в Россию. Так они и сделали, оставив во Фрунзе практически все, включая квартиру. Только родина их, увы, не ждала. Денег хватило на то, чтобы купить вот этот домишко, да старенькую «шестерку», — Олеся пошла в десятый класс, а до ближайшей школы десять километров. Через два месяца пойдет в первый класс Ирочка. Так что без машины просто нельзя. А вот работы Александру найти не удалось. Попробовали ходить по кабинетам в поисках каких-нибудь субсидий, но чиновники говорили прямо в лицо, не стесняясь: «А кто вас ждал здесь? Своим помочь не можем, а тут вы»…
Чтобы прокормить семью, Александр готов был браться за все, что угодно. И вот однажды подъезжают к их дому крутые ребята на крутой машине. Вышли, посмотрели вокруг: «Слушай, мужик, а у тебя здесь красота. Озерцо какое замечательное. Не хочешь в бизнесе поучаствовать? Мы тебе гусей и уток привезем, для них здесь раздолье, а приход будем пополам делить». Александр был счастлив, тем более никакой работы он не боялся. На последние деньги купил колючей проволоки, обнес ею озеро, туда запустили птицу. Откуда ему, городскому жителю, было знать, что для обитающих в Хреновом лесу лисиц и хорьков его колючая проволока не преграда? А сарая он не успел построить… Теперь Александр в долгах как в шелках, — я почти слово в слово повторил его рассказ. Но, чувствовалось, что духом этот человек не пал. Мы сидели в двух шагах от этого злосчастного озера, вокруг грозно темнела стена леса, а над головой сияли огромные звезды. Кричала ночная птица, я устал и очень хотел спать, но перебивать Александра не решился: кто знает, может человек впервые за долгое время перед кем-то облегчает душу? Он курил, рассказывал о своем горьком житье-бытье, а я думал: вот вековой лес вокруг, вечные и недостижимые звезды над головой, а вот — маленький человек, никому с его близкими не нужный — ни государству, ни людям, ни вот этому лесу и звездам. Что я могу сделать для него, для Олеси и маленькой Иришки? Ничего. Только пожалеть их. А что пользы им от моей жалости?
Утром я проснулся от знакомого с детства замечательного запаха. Пахло домашними блинами. Спал я на русской печи, открываю глаза и вижу следующую картину: земляной пол, посередине единственной комнаты — стол, на столе возвышается золотистая гора блинов. Ирочка спит рядом со мной, а все остальные члены семьи хлопочут вокруг стола. Ольга, не жалея, поливает каждый новый блин маслом, посыпает песком. Пока я все это созерцал, проснулась и младшая дочь Лебедевых. Похоже, Ира была в самом настоящем шоке. Она, не моргая, смотрела на эту гору блинов, а потом закричала:
— Папа! Мама! Вы что, с ума сошли?
