Анатолий Мошковский - Двое на одном велосипеде
— Давай. А сейчас, до ужина, мы хотим искупаться вон в том пруду, — Володька кивнул в сторону Бычьего пруда. — Там поглубже и берег повыше. Ты как смотришь на это, старик?
— Положительно! — заулыбался Санька. — Я и плавки на всякий случай надел…
— Ты правильно живёшь! Что бы наша ударная бригада делала без тебя, Санёк? — Володька махнул рукой и закричал: — Ребята, нашего полку прибыло!.. Валите без меня — догоню!
Володька быстрым шагом пошёл за билетами в Рябинки, а парни и девушки из его бригады, раздевшись в своих палатках, в плавках и купальниках побежали к Бычьему пруду.
Санька остановился, мигом стащил с себя джинсы и рубаху, рывком стряхнул кеды и помчался как бешеный вперёд. Обогнал всех, бросил на траву скрученную одежду, разбежался, взлетел с высокого берега и — он старался лететь ласточкой как можно выше и стройней! — ловко и красиво воткнул себя головой в воду.
Вынырнул и, далеко выкидывая тело, поплыл вперёд, перевернулся на спину и, выбрасывая сразу обе руки, двинулся к берегу.
Он не видел берега, но отлично знал (там было тихо), что студенты стоят и любуются им. И Санька сил не жалел, чтобы покрасоваться перед взрослыми ребятами, выдать им всё, на что был способен. И даже больше того.
— Да ты, братец, артист! — восхитился Миша, их бригадир, белоголовый парень с мягкой, светлой бородкой. — Тебя трудно переплюнуть… А ну, кто повторит его беспримерный прыжок?
Санька с бьющимся от радости сердцем плыл брассом к берегу и смотрел снизу, как один за другим студенты прыгают в воду. Одни совершенно неопытно шлёпались животами — «желудками», как любил выражаться Санька, другие прыгали правильно и довольно красиво, но входили в воду всего в метре от берега. Третьи прыгали далеко и головой, да уж очень некрасиво. Четвёртые, как и Володька, очкарики, прыгали с очками в руке, и правильно делали — потеряли бы, или разбили, или поранили глаза.
Студентки прыгать не решались, они благоразумно сползли с крутого берега. Парни, как и положено, стали гоняться за ними и брызгаться.
Володька явился только к концу купания, кивнул Саньке — дескать, всё в порядке, — тоже снял очки, разбежался и с ловким перекрутом в воздухе врезался в воду.
Вася не купался. Он скромненько сидел на берегу и, уперев подбородок в колени, глядел на эту студенческую карусель. Санька во всю силу своих рук и ног плавал среди ребят, хохотал, дурачился не хуже их, и временами в его голове мелькало: наверно, бычкам сейчас очень страшно — забились в норы и липкий ил. Забились и дрожат. Так им и надо! Будут знать, как пожирать своих…
А потом был ужин.
Студенты Мишиной бригады усадили их — Васю почти силой — за стол, налили в миски по половнику прекрасной ухи из бычков. Саньке вручили почётную деревянную, расписную черно-красно-золотистую ложку. Было очень вкусно. Потом на столе появилась рисовая каша. Всем не хватило мисок, и Санька с Васей ели из одной миски.
Вася никогда не ел эту кашу, и дай её мама или бабушки — не притронулся бы. А тут надо было есть, и она тоже была довольно вкусной. Даже очень.
— Эй! — со смехом крикнул Володька молоденькой студентке-поварихе в белой шапочке. — Не давай добавки Пузанкову, он сегодня тунеядствовал, едва шевелился на свинарнике, всё комаров давил на лбу.
— Комар за версту чует тунеядца, у него кровь особая! — вставил кто-то.
— Ладно вам, — вмешался бригадир Миша, — дай ему, и побольше, а то завтра до стройки не дотащится. Всем хватит кашки. Ух какая!..
Всем членам бригады выдали по половинке огурца — сладкого, мелкозернистого, и все похрустывали да похваливали. Санька просто был счастлив, что догадался немножко разорить деда. И досадовал, что маловато нарвал. Ничего не жалко для таких ребят! А если дед заметит… Так ему и надо! У него свет клином сошёлся на этом огороде на грядках, кустах и клумбах, будто ничего нет другого, будто это самое главное в жизни!
— Первейшие огурчики! — заметил Володька. — Не пробовал ещё в этом году… Ну как там твой дед? Очень злится на нас?
— Очень, — кивнул Санька. — Чем-то, я вижу, он вам не понравился… Чем, а?
Все за столом захохотали.
— Жизни он нам не даёт, твой дед, всё время ходит, канючит, мешает работать и выполнять план по свинарнику, а сальце-то небось любит?
Санька кивнул и напряжённо ждал, что Володька скажет дальше.
— Говоря по совести, — сказал он, — могли бы мы после работы потрудиться на ваше с ним благо — это нам не возбраняется, — да ведь он так торгуется, хитрит, выгадывает, хочет, чтобы чуть не задаром вкалывали. Видно, очень он низкого мнения о наших строительных талантах. И вот мы решили напрочь отшить его и сегодня проделали эту операцию… Где ты, старик, откопал такого деда?
— Я… — Санька задохнулся от стыда и горечи и не мог найти первого слова, чтобы со всей силой обрушиться на деда.
— Зато он так играет на скрипке! — внезапно пискнул Вася, примостившийся на скамейке рядом с Санькой, и этот его внезапный, храбрый писк покрыл хохот студентов.
А Санька так и не сказал ничего.
Потом они с Васей сидели в палатке на Володькиной койке и молча слушали горячие споры о писателях-фантастах, о молодых художниках, о кинофильме «Андрей Рублёв»…
Стало смеркаться.
Володька незаметно исчез из палатки — наверно, побежал за Мариной.
В соседней палатке одиноко и мечтательно подала голос гитара, её тотчас заглушил джаз, как с цепи сорвавшийся с ленты портативного магнитофона, и на эти вечерние, тревожные, яркие звуки все стали выходить из палаток.
Санька с Васей тоже вышли.
Несколько пар в зелёных куртках с красными рябинками на спинах и в таких же зелёных брюках медленно топтались — танцевали в сторонке. Другие сидели на траве и курили, посматривая на них.
Саньке вдруг захотелось внести оживление и темп в танцы. Он схватил за худенькие плечи Васю и, сломив его сопротивление, бросился с ним в середину танцующих. И стал суматошно кидать его справа налево и слева направо, распугивая студентов.
Ну и конечно, опять был хохот.
Скоро на столбах возле палаток и в самих палатках загорелся электрический свет, поданный по проводам из Рябинок. Студенты уходили подальше от него. Уходили по одному, парочками, группками. Свет был слишком резкий, неуютный, и их тянула к себе всё сгущающаяся темнота летней ночи с россыпью звёзд на небе и невнятными чёрными силуэтами на земле.
Возле прудов вспыхнул и взлетел вверх громадный костёр, и Санька за руку, как папа на переходах через московские улицы, потащил Васю к огню.
Острые искры его стремительно уносились вверх и там смешивались со звёздами. Жаркие отсветы костра сверкали в молодых глазах студентов, выхватывали из темноты их шевелюры и лица, блестели на белых зубах смеющихся девушек. Все, кто не пел, не танцевал и не играл в палатках в шахматы, стояли, пританцовывали или молча сидели вокруг огня, гудящего и рвущегося как из паяльной лампы, к бездонному, беспредельному небу.
Санька чувствовал на своём лице горячее прикосновение этого огня, и от жара его, от беспокойства и счастья немножко шевелились на голове волосы и уносило куда-то высоко-высоко…
Глава 14. Эдька, Крылышкин и другие
Когда они возвращались домой, Вася наконец рассказал Саньке о человеке-факеле. Санька полдороги молчал, думал о чём-то, крепко сжимал своей жаркой пятернёй Васину руку, когда приходилось прыгать через рытвины, и потом, у ворот посёлка, сказал:
— А есть ли теперь такие? — И сам же ответил: — Должны быть, хоть и нет войны…
Уже у своей калитки он похвалил Васю:
— А ты к месту вспомнил, что мой дед хорошо играет на скрипке, очень к месту, хоть я и терпеть не могу его… Жаль мне его. Старый он, много прожил, а как мало понимает в жизни… Ну пока! — Санька пропал в темноте.
Вася не совсем понял, почему Санька похвалил его: просто неприятно стало, что все ругают Санькиного деда, вот и пискнул. Однако сейчас некогда было разбираться во всем этом. Как бы дома не влетело: Вася никогда не возвращался так поздно. Хорошо хоть, ещё не уехала мама — с ней ничего не страшно, она всё поймёт.
Так и случилось.
Все уже готовы были ринуться на поиски, но мама просила подождать. Бабушки подавленно молчали на терраске, а мама увела его в комнату, и Вася честно рассказал ей, где был.
Мама не ругала его, а попросила больше так поздно не возвращаться и поинтересовалась, правда ли, что вчера Санька избил Бориса. Вася сказал, что это враньё, никого Санька не избивал, а если и стукнул Бориса и тот шлёпнулся в пруд — так за дело. И в свою очередь спросил у мамы, кто это разносит по посёлку такую ложь.
— Люди, — расплывчато ответила мама, а Вася почему-то был уверен, что этим добрым словом она незаслуженно назвала Эдьку. — Я не против вашей дружбы с ним, — сказала напоследок мама, — но имей свою голову. Саня бывает слишком горячим и несдержанным и может сделать плохое, не желая этого. И если ты будешь всё время только с ним, у меня будет неспокойно на сердце…
