Владимир Беляев - Кто тебя предал?
Когда после освобождения Львова Садаклий стал работать в аппарате областного управления государственной безопасности, опыт местного жителя помог ему распутать не одно сложное дело. Но порученное ему сегодня дело выглядело очень странным. Раздумывая над письмом, он почувствовал в нем какую-то вторую, тайную цель.
На листке, вырванном из школьной тетради, изготовленной на львовской фабрике «Светоч», каллиграфическим почерком по-украински было выведено:
Зря вы, товарищи с Востока, держите за решеткой наших хлопцев из Водоканалтресту, то простые мочеморды и в политику никогда не вмешивались. А бомбу в жен ваших командиров бросил по наущению инженера Ивана Тихоновича Журженко совсем другой человек, который удрал сейчас через «зеленую границу» до Кракова. Инженер Журженко, чтобы замести следы, надел военную форму и сейчас строит укрепления в Тулиголовах над Саном, а по ночам передает сведения об этих укреплениях гитлеровскому абверу.
Симпатии Советской власти.
Между тем личное дело инженера Ивана Журженко, затребованное Садаклием из Водоканалтреста, решительно опровергало анонимные наветы неизвестного «симпатика».
«Комсомолец ленинского призыва 1924 года. Член ВКП (б) с 1932 года. Успешно закончил силикатный институт в Каменец-Подольске и был направлен на работу в только что освобожденный Львов»,— читал Садаклий. Самые лучшие характеристики. Как мог враг быстро затянуть его в свою паутину?
Автор анонимного письма, каллиграфически написанного на листке школьной тетради, несомненно галичанин. Уроженцу Надднепрянской Украины несвойственно выражение «симпатик». Да, письмо написал галичанин! Даже не волыняк, а именно уроженец Галиции.
Для чего?
Участники задержанной националистической «боевки», бывшие служащие Водоканалтреста, действительно были выпивохами-«мочсмордами». Большую часть свободного времени они проводили в различных кабаках на окраинах Львова. Однако это не помешало им. Садаклий имел точные сведения, устанавливать за пивными столиками тайные явки и встречи с курьерами, прибывающими через «зеленую границу», из той части Галиции, где стояли сейчас гитлеровские войска.
Садаклий полистал еще раз дело, посмотрел анонимное письмо на свет. Он взялся за трубку ВЧ, чтобы позвонить начальнику того укрепленного района, где служил сейчас Журженко, когда раздался звонок по внутреннему телефону.
Положив трубку аппарата ВЧ на прежнее место, Садаклий взял другую трубку. Вахтер снизу сообщал, что капитан-инженер Журженко просит выдать ему пропуск к уполномоченному по особо важным делам.
«Странное совпадение»,— подумал Садаклий и тут же решительно крикнул в трубку:
— Дайте пропуск!
Визит был сверхнеожиданным.
Садаклий открыл несгораемый шкаф и бережно положил на одну из его полок личное дело инженера Журженко и анонимное заявление, разоблачающее его как опасного, умного врага.
Журженко спокойно вошел в кабинет и поздоровался. Особая работа, которую годами вел Садаклий и в подполье и в органах безопасности, научила его почти безошибочно распознавать людей с первого взгляда, разгадывать их скрытую жизнь, потаенные планы, улавливать самую простую, безобидную хитринку. Оказалось, однако, ни его фото, хранящееся в личном деле, ни заочно созданный воображением Садаклия портрет капитана не соответствуют его подлинному виду.
Это был прямодушный человек, высокий, загорелый, статный, с очень располагающим взглядом широко открытых и добрых глаз.
Сразу можно было сказать: вошел свой человек.
Волнуясь, рассказывал Иван Тихонович майору, как обманули Иванну, как солгал Каблак, рассказал он и о своей промашке, допущенной в кабинете ректора. Когда он назвал Зенона Верхолу, Садаклий насторожился.
Оуновский террорист Лемик, убийца секретаря советского консульства во Львове Андрея Майлова, был выпущен гитлеровцами из тюрьмы и находился на нелегальном положении. Кто знает, быть может, в эту самую минуту он бродил по улицам Львова, проживая в нем по чужим документам? Его старый дружок Зенон Верхола мог бы навести на след Лемика.
— Ну и что с того, что Иванна дочь попа? — меж тем горячо доказывал Журженко.— Наша задача отрывать молодых людей от чуждой среды, перевоспитывать их и, если они искренне хотят учиться, помогать им!
Садаклию все больше и больше нравился этот капитан» с его страстностью, с глубокой заинтересованностью в судьбе посторонней, несправедливо обиженной девушки из Тулиголов. Он и сам любил помогать людям и глубока уважал тех, кто не остается равнодушным к людскому горю. Тем более, когда обида, нанесенная человеку, могла вызвать недовольство Советской властью.
Но, с другой стороны, он не имел права забывать об анонимном письме.
— Скажите, Журженко, у вас есть личные враги? — спросил внезапно Садаклий и потер рукой эмблему с мечом у себя на рукаве гимнастерки.
— А у кого их нет? — мило и как-то застенчиво улыбнувшись, ответил Журженко.— Когда человек честно служит делу, отдавая ему душу и сердце, враги у него найдутся. Много ведь всякой дряни болтается под ногами. Возьмите, например, вот эту историю со Ставничей. Только врагам было выгодно натравить ее на нас!
— Пятерка националистов при вас была арестована?
—— При мне.
— Что вы думаете обо всей этой истории со взрывом гранаты?
— Фашистская работа! Чистой воды!
— Могли подготовить этот взрыв те пятеро?
— Кто его знает? — задумался капитан.— Здесь веками иезуиты и церковь воспитывали в людях двурушничество. Голуб хорошо сказал мне: «У нас. брате, здесь есть такие люди, что днем на Карла Маркса молятся, а по ночам бегают к митрополиту руку целовать».
— Замечено точно,— сказал Садаклий.— А кто такой этот Голуб? Очень знакомая фамилия!
— Бригадир треста. Славный старик. И гордый. Настоящий'человек. А есть подхалимы. Я одному бухгалтеру у нас выхлопотал бесплатную путевку в Моршин. Так вы знаєте, что он пытался сделать? Поцеловать мне руку! Да-да! Старый, седой человек, в отцы мне годится...
— Что вы хотите...— разводя руками, сказал Садаклий.— Долгие годы в чужой неволе, зависимость от сильных мира сего, да еще другой нации, выработали в нестойких душах привычку к унижению, хитрости, двурушничеству. И здесь когда-нибудь мы сумеем снять путы с сознания людей, поможем им обрести полную духовную свободу. Так будет, но пока еще этого нет. Возьмите, к примеру, это типичное львовское приветствие. Идут два пожилых человека, снимают котелки и приветствуют друг друга словами: «Естэм униженным слугой пана директора». Еще с австрийских времен наследство... Но мы отвлеклись. Вы мне так и не ответили: могли эти пятеро устроить выброс гранаты из люка?
— Все возможно,— сказал Журженко.— После истории с Каблаком я допускаю и такое. Посмотрели бы вы только, какими чистыми глазами смотрел он на ректора, когда говорил, что впервые видит Ставничую. Говорил и нагло врал. Он видел ее не раз и до университета, когда приезжал ловить рыбу на Сан, к ее жениху, в соседнее село Нижние Перетоки.
— У нее есть жених?..— протянул Садаклий.— Почему же вы мне раньше этого не сказали?
— Есть, есть. Богослов один. Роман Герета. Видимо что-то припоминая, Садаклий пристально посмотрел в угол комнаты, где чернел несгораемый шкаф, потом встал и сказал:
— Спасибо, товарищ капитан, что зашли. Действительно, история странная, но дело даже не в ней, а в том, что вы помогли нам установить ее связи с людьми, которые нас весьма интересуют. Когда вы возвращаетесь в Тули-головы?
— Сегодня. Ночным поездом.
— В случае чего, мы свяжемся с вами через особый отдел укрепленного района. Дайте, пожалуйста, ваш пропуск...
ВЫСТРЕЛ НА ПЕРРОНЕ
Будь на месте Садаклия другой человек, неопытный и опрометчивый, Журженко не смог бы выйти снова так легко на освещенную уже косыми лучами заходящего солнца улицу Дзержинского. Садаклий отлично знал местные условия, умел разбираться в сложнейших Провокациях, которые строили националисты вокруг честных, преданных по-настоящему Советской власти людей.
Одним из первых учителей Садаклия был начальник отдела Каменец-Подольского, а затем и Олевского пограничных отрядов Государственного Политического Управления Владимир Брадлей. Его и поныне помнят многиестарые чекисты. Внешне он никак не производил впечатления человека такой воинственной и смелой профессии, обладал феноменальной памятью и подлинно энциклопедическими знаниями.
