Лидия Чарская - Щелчок
Несколько минут в комнате все молчали.
— Валентина Павловна! — произнесла, наконец, едва-едва подавив свое волнение, Натали. — Благодарю вас от души за Верочку… Спасибо, добрая душа, что приютили мою крошку, спасибо за все, за все, сделанное ей. Сегодня же я возьму ее к себе в дом. Вы понимаете мои чувства. Я нашла мое сокровище и не разлучусь с нею…
— А Орля? — неожиданно прозвучал среди воцарившейся затем тишины нежный голосок Гали.
— Какой Орля?
— Шура! Мой братик! Ах, тетечка, я ни за что не расстанусь с ним! — и девочка, отбежав от тетки, бросилась к угрюмо стоявшему в уголке Орле, схватила его за руку и вывела вперед. — Вот, тетечка, мой братик… Если бы не он, меня насмерть забили бы цыгане или я голодной смертью погибла бы в лесу.
И Галя тут же, волнуясь, дрожа, бледнея и краснея, стала передавать всю историю своей тяжелой жизни у цыган.
— Орля… С Орлей… Если бы не Орля… А Орля… — то и дело срывалось с ее губ.
Пока она говорила, перед Натали развертывались ужасные обстоятельства жизни ее племянницы в таборе. Она поняла одно: если бы не этот курчавый, угрюмый па вид мальчик, ей бы не увидеть больше никогда своей Верочки. И она протянула руку курчавому мальчику, с глубоким захватывающим чувством сказав при этом:
— Ты будешь у меня первым моим другом и племянником наравне с Верочкой. Я позабочусь о твоем будущем… Только попроси Валентину Павловну отпустить тебя ко мне навсегда.
— О, что касается меня, — живо произнесла Раева, — я не могу держать Шуру насильно. Пусть решает сам, где ему лучше. Решай, мой друг, никто не принуждает тебя.
Глубокое молчание воцарилось в комнате. Все глаза устремились на Орлю. Все с нетерпением ждали его слов.
Но мальчик молчал. Жилы на лбу у него надулись, он потупился в землю, до боли закусил губы. Тяжелая непосильная работа происходила в его душе.
Он не мог, с одной стороны, заплатить неблагодарностью добрым людям, с другой — не мог расстаться с Галькой, не мог ни за что. Последний довод ударился в его мысли с необычайной силой… Он до крови закусил губу, потом тряхнул головою, точно сбрасывая непосильную тяжесть с плеч, и не то простонал, не то прокричал резко:
— Я с Галькой хочу вместе.
А затем круто повернулся на каблуках и стремительно выскочил за дверь.
Глава XVII
Орля не бежал, а мчался, едва касаясь земли. Мчался по комнатам, по саду, по дороге. Мчался по лесной тропинке, начинавшейся сразу за домом, мчался не оглядываясь, изо всех сил, точно огромная толпа преследователей гналась за ним по пятам. Стыд, мучительное чувство причиненной им неблагодарности гнало его куда-то. Куда — он и сам не знал. Мысли вихрем неслись у него в голове, мысли, бросавшие его в краску, стыд и негодование.
«Хорош гусь — нечего сказать… Отплатил господам за хлеб, за соль!.. — слышал точно Орля чей-то голос. — Позвала другая благодетельница, а я и обрадовался!.. Возьмите, мол, меня с Галькой заодно. Уж куда как хорошо!.. Не щелчок я, а просто кошачья душа непривязчивая — и весь сказ тут!..»
Но в то время, как эти мысли теснились в голове мальчика, сердце его расцветало от счастья.
— Галька-то, Галька! Радость нашла какую! Тетку нашла, дом родной, семью. И меня, своего братика, в радости не забыла. Эх, золото девчонка. Дай ей Бог…
И лицо Орли, помимо воли, расползлось в улыбку.
— А все ж таки домой не пойду, пока не уедут «наши»… Раевские… Стыдно глаза перед ними показать: перед барыней-бабушкой, барышней Лялей… Перед Кирушкой тоже… Они меня за внука, за брата приняли, а я-то им отплатил…
Нестерпимая усталость заставила наконец остановиться Орлю. Тяжело переводя дух, он стал как вкопанный, оглядываясь по сторонам.
Что это? Шест с красной тряпкой в двадцати шагах от него!.. И пестрые лохмотья тоже!.. Вон и серые пятна холщовых навесов телег виднеются сквозь листву… Значит, он у табора… Около него… Орля вытянул шею, потянул носом. Так и есть — запах гари, неизбежный последок догоравшего костра. И откуда-то смутно доносятся голоса, знакомые гортанные голоса, заглушённые расстоянием.
Вдруг неожиданный звук прорезал тишину леса. Где-то поблизости заржала лошадь.
Орля вздрогнул всем телом и насторожился.
Новое ржание, молодое, задорное, сильного юного, коня.
Это не таборные клячи, нет. Их голос Орля различит из тысячи лошадиных. Нет, это…
«Ахилл!» — вдруг вихрем пронизала его голову острая, как жало, мысль… Это Кирочкин Ахилл! Его не сбыли, не продали, он еще в таборе! А раз он в таборе… О, не посылает ли судьба ему, Орле, возможность возвратить Ахилла старым хозяевам и хоть этим отплатить им за все их благодеяния и искупить свою вину перед ними?
Все тело мальчика задрожало сильнее… Сердце заработало с удвоенной силой… Глаза вспыхнули, как угольки…
— Ага! Знаю, что надо делать… — процедил он сквозь зубы и… как сноп, повалился на траву.
* * *Он лежал на спине долго, очень долго… Постепенно темнело в лесу, а на бархатном небе зажигались звезды…
Откуда-то издали доносились до него призывные крики детских голосов:
— Шура! Шура! Где ты? Пора ехать! Мы скоро уезжаем… Шу-р-а-а! Ау!
Мелькали красные огоньки фонарей между деревьев. Его искали… Но он не подавал вида, что слышит этот зов.
Когда осенний вечер опустился на землю и в лесу стало темно, как в могиле, Орля перевернулся на живот и пополз, как змея, прячась в кустах и в высокой сухой траве.
Он полз на запах гари, в ту сторону, откуда слышались заглушённые расстоянием голоса… Вот они ближе, ближе; вон мелькает небольшое пламя… Это маленький костер…
Дальше, дальше ползет мальчик, шурша опавшими листьями, извиваясь змеею. Теперь уже ему хорошо слышна знакомая цыганская речь… Сквозь деревья видны сидящие у костра люди…
Так и есть, это они. Дядя Иванка, подле длинный Яшка… Земфира… Мароя… Михалка… Денис… В руках Яшки ружье, очевидно приобретенное недавно… Он любуется им, поворачивая вправо и влево, прицеливаясь на верхушки деревьев, облитые светом костра… А там, подальше, другой костер, уже потухший, и около него пасутся таборные лошади и тот, чужой красавец Ахилл. Его Орля узнал сразу по стройному телу, по тонким породистым ногам и лебединой шее.
В то время, пока мальчик, нащупывая темноту глазами, измерял пространство между ним и конем, луна взошла на небе и осветила лесную лужайку.
— Ахилл! — чуть не вырвалось из груди Орли радостным звуком, и он пополз вперед, туда, к погасшему костру, стараясь как можно менее производить шума. Он был уже в десяти шагах от лошади, как глухое рычание послышалось за его плечами.
— Это Шарик таборный. Эх, беда. Не узнает — загрызет насмерть, — цепенея от ужаса, мысленно выговорил Орля.
Что-то лохматое, огромное с диким рычанием ринулось на него и в ту же минуту дрыгнуло с радостным ликующим визгом.
— Шарик! Шарик! Это я — Орля! Не узнал, дурак! Громкий радостный лай собаки был ему ответом.
В один миг Шарик облизал лицо, руки, голову Орле и с тихим визгом затормошил его.
Лай, возня и визг собаки не прошли даром.
Беспокойно заворочались цыгане у костров.
— Никак кто-то прячется в кустах, — произнес дядя Иванка и первый тяжело поднялся со своего места.
— К лошадям подбирается! — крикнул Яшка и тоже вскочил на ноги, держа наперевес ружье.
— Воры! Грабители! Табор, поднимайся! — загремел в тот же миг голос дяди Иванки, и он кинулся в кусты.
Орля понял одно: медлить больше нельзя! Быстрым движением вскочил он на ноги и, оттолкнув изо всей силы радостно кидавшуюся на него собаку, бросился бешеными прыжками к привязанному у дерева Ахиллу. Трепещущими руками рванул он повод, еще раз и еще. Но крепкий ремень не поддался усилию детских ручонок. Тогда, вспомнив, что в кармане его имеется перочинный нож, он выхватил его с лихорадочной поспешностью и перерезал поводья. Еще минута… и он на коне, на его лоснящейся спине, казавшейся серебряной при обманчивом свете месяца.
— Гип! Гип! Вперед, Ахилл! Живее! Вперед!
Глава XVIII
Сильными ногами Орля ударил Ахилла, обвил вокруг кисти руки поводья коня и рванул его на лесную тропинку в ту именно минуту, когда перед ним выросли темные силуэты цыган.
— Это он, разбойник, предатель — Орля! Изменник! Это он! Я узнал его! — неистово заорал длинный Яшка и в один прыжок очутился на спине другого таборного коня.
— Мазурик! Негодяй! Бездельник! Украл-таки! Украл! Тысячную лошадь из-под носа увел негодный! — с пеной у рта, с безумно вытаращенными от бессильной злобы глазами кричал дядя Иванка, вскакивая на другую лошадь.
— Скачи за ним. Яшка! Лови его, Михалка, Денис! Все ловите! Озолочу! Поймаете — награды не пожалею! Вернете мне лошадь! Озолочу!
