Леонид Сергеев - Зоопарк в моей квартире
В этот третий день погода была пасмурная и бежалось Анчару легче, чем в предыдущие дни, когда над шоссе стояло душное марево. Впервые воздух был свежим, а дорога прохладной. Но ближе к вечеру пошёл дождь.
Вначале на асфальт лились редкие тонкие струи и такой душ для Анчара был даже приятным, но потом сверху хлынуло сильнее. От расплывшихся изображений и плещущего шума Анчар на мгновение потерял бдительность и чуть было не попал под автобус, но вовремя успел отскочить.
Анчар решил переждать дождь, но поблизости не было никаких укрытий, даже дренажной трубы под дорогой. Ему ничего не оставалось, как плестись в кювете среди луж и мутных потоков; он сильно промок, и его трясло от холода.
Наконец сквозь пелену дождя Анчар разглядел чуть в стороне подъёмный кран и под деревьями контейнеры со строительным мусором. Подойдя ближе, Анчар обнаружил ещё кучу поломанной мебели; втиснувшись под какую-то драную тахту, он сразу отключился.
Во сне он стонал и дёргался — ему снился фургон и собаколовы и как он, Анчар, никак не может от них убежать.
Он проснулся ночью. Дождь кончился, по мебели только стучали капли, падающие с деревьев. Анчар вылез из-под тахты, но почувствовал головокружение и слабость в лапах. Около контейнеров он нашёл какие-то пищевые отходы, но даже не смог их есть — горло слишком опухло. Анчар решил отлежаться и снова забрался под тахту.
К утру у него поднялась температура; нос пересох и стал горячим, а всё тело колотил озноб, однако он уже научился терпеть и, пересилив себя, всё-таки вылез из-под укрытия. Его шатало и тошнило, но он упорно побрёл к своему городу.
Через несколько часов Анчар подошёл к Химкам. Последние километры он одолевал с трудом, еле перебирая лапами, но Химки — это был въезд в его город; шоссе уже превратилось в шумную автостраду, по ней взад-вперёд тянулись потоки машин, слышался гул большого города. И Анчар сразу почувствовал близость родных мест.
Он был обессилен до крайности, его мучила простуда и голод, но внезапно он ощутил прилив сил. У Кольцевой дороги смело пошёл на запах горячего хлеба. Дойдя до булочной, стал откровенно попрошайничать и вскоре получил пряник и печенье. Затем разглядел невдалеке гастроном, подошёл, и красивая, пахнущая духами женщина дала ему сосиску.
Теперь дорога стала опасной. В одном месте Анчар это особенно почувствовал, когда увидел сбитую машиной собачонку. Маленькая лохматая, она лежала в кювете и отчаянно выла. Анчар подошёл, полизал её перебитый бок и сочувственно заскулил, как бы извиняясь, что ничем не может помочь. Он сидел рядом с собачонкой, пока она не затихла, потом отправился на поиски своей автобазы.
…Целый месяц бродил он в лабиринте московских улиц, вместе с людьми на светофор пересекал проезжую часть, спускался в подземные переходы, у столовых и булочных клянчил еду, подбирал на помойках объедки. За месяц нашёл несколько автобаз, автобусных и троллейбусных парков, но своей автобазы найти никак не мог. От слабости его «компас» давал сбой.
В скверах уже облетели последние листья, наступили предзимние холода, он всё шастал по городу с рассвета до темноты, а ночи коротал на промёрзшей траве газонов и решётках метро. Ночами давала себя знать накопленная усталость, в Анчара вселялось отчаяние, он уже готов был бросить поиски и остаться на зиму в каком-нибудь дворе, около тёплой бойлерной, но утром неизменно шёл разыскивать свою автобазу.
Однажды поздним вечером он уловил невероятно знакомый, единственный в мире запах будки своих сторожей. Часа два он лаял и царапался в ворота, но его не слышали. В тот холодный, ветреный вечер сторожа крепко спали, а полуовчарки приняли слабый и сиплый голос Анчара за голос приблудной собаки, и им было лень отгонять бродягу.
Его увидели только утром, когда на работу пришли шофёры. Он лежал около ворот базы, свернувшись клубком, запорошенный первым снегом. Его еле разбудили. Он был весь в шрамах, с запавшими боками и сбитыми в кровь лапами. Он сильно изменился: янтарный блеск в глазах потух, вместо улыбки на морде — гримаса боли. Его не сразу и узнали — думали, очередной бездомный бедолага, но подбежали полуовчарки, обнюхалии вдруг приветливо завиляли хвостами.
Потом появились сторожа и сказали, что это пёс Анчар, точно.
Медведь
Лесник Петрович и его пёс Цыган живут в пяти километрах от деревни Сосновки. Вокруг дома лесника буйно растут — прямо валят забор — шиповник и боярышник.
— Они самые полезные, — говорит Петрович. — Настойка шиповника — лекарство от сорока болезней, а у боярышника древесина прочная, вязкая, радужная. Недаром из неё точат художественную посуду, игрушки. А я ложки и черпаки режу.
На полках у Петровича лежат деревянные заготовки и свежеструганые изделия, пахучие, с тёмными прожилками-разводами. Кто бы ни зашёл к Петровичу, без ложки или черпака не уходит.
Два раза в неделю к леснику на велосипеде приезжает почтальонша Лиза, самая приветливая девушка в Сосновке. Лиза привозит Петровичу газеты, а Цыгану — печенье.
Петрович угощает почтальоншу чаем с брусничным вареньем; за самоваром рассказывает:
— Вчера приходил сохатый с семейством… Овощи любят… А впервые пришли зимой. Раз под утро слышу — Цыган заливается. Вышел, а они стоят у калитки. Пара лосей с лосёнком. Зима-то снежная была, корм доставали с трудом. Вот и пришли. Ну я вынес им картофелины, морковь… С того дня повадились… И летом навещают…
— Они любят вас, — смеётся Лиза. — Вы же добрый.
— А ведь когда я был подростком, охотился. Да-а. У отца была берданка. От нужды, конечно, охотился, не забавы ради. Раз на охоте подбил селезня. Вытащил его из камышей, у него было перебито крыло. И вот держу его, значит, в руках… и чувствую, как бьётся его сердце. А он смотрит на меня и тихо крякает, как бы просит о помощи. Потом затих и начал остывать. И вот тут-то мне стало не по себе. «И зачем, — думаю, — лишил жизни такую красивую птицу?» Представил, как он красовался перед подругой, ходил кругами, хлопал крыльями… как потом выводил бы утят на плёс, обучал их нырять… Да-а. Человек может многое сделать, но вот живую птицу не сделает никогда.
Лиза сообщает Петровичу последние деревенские новости, потом прощается:
— Ну я поехала. Спасибо за варенье.
— Тебе спасибо за газеты, — отзовётся Петрович. — На-ка ложку возьми, в хозяйстве пригодится, да и в доме должно пахнуть деревом. И это, слепни объявились… Ежели укусит, потри земляникой — боль и пройдёт.
Лиза вскакивает на велосипед, машет рукой. Цыган провожает её до деревни.
Часто, тоже на велосипеде, к Петровичу заезжает молодой ветеринар Костя; он работает в Сосновке всего несколько месяцев. Костя с Петровичем за чаем с наливкой ведут задушевные беседы.
Иногда Костя вспоминает Москву, где учился на ветеринара и где осталась его девушка.
— Наши девушки лучше городских, — говорит Петрович. — К примеру, почтальонша Лиза. Какая славная… В городе каждый сам по себе, а наши, как одна семья. Правда, сейчас и в деревне некоторые нажимают на своё. А раньше всё делали сообща. Всей деревней выезжали солить грибы. На телегах прикатим в лес, разбредёмся, перекликаемся. Потом на поляне очищаем грибы от иголок и слизняков, засыпаем в бочки, перекладываем ягодами для запаха и листьями дуба для крепости. И всё под песни, прибаутки, да-а.
— Наш ветеринар чудной какой-то, — говорит почтальонша Лиза Петровичу. — В клуб не ходит, все вечера дома сидит, книжки почитывает… Вот просто интересно, почему он в клуб не ходит, а к вам приезжает?
— У нас общая привязанность к животным, — объясняет Петрович.
В жаркие дни кордон лесника залит солнцем; от елей бьёт горячей хвоей, сосны потрескивают чешуйчатой корой, в воздухе терпкие испарения. Воздух тягучий, липкий. Только у речки прохладно; она течёт вдоль кордона, мелководная, извилистая.
— Если её выпрямить, получится расстояние до Москвы, — шутит Петрович.
В полдень к речке тянутся все обитатели леса. Лучший «пляж» занимают кабаны; радостно похрюкивая, точно ватага ребят, они вбегают в воду; искупаются, начинают валяться на песке. Потом хряк, а за ним и всё стадо зарывается в песок, поглубже, чтоб не перегреться на солнцепёке.
В тенистый бочаг, спасаясь от жары и слепней, заходят лоси. Заходят медленно и важно. Войдут и долго стоят с закрытыми глазами — дремлют, но ушами настороженно шевелят — прислушиваются, как бы кто не подкрался.
На мелководье тут и там плещутся сороки и разные мелкие птахи; окунутся несколько раз и бьют по воде крыльями. Иногда, задрав лапы, заваливаются набок — прямо как загорающие купальщики. Вылезут из воды, отряхнутся; потом одни летят на ветви обсыхать, другие ложатся в лунки на берегу, при этом то и дело ссорятся за более удобные, как им кажется, места.
