Ирина Гуро - На красный свет

Вот они оба, ребенок и отец, лежат, распростертые на асфальте… Живы? Да, живы. Оба без сознания. У отца рассечена голова. Ребенок? Возможно, только сотрясение. Но для такой крошки… Да, случай тяжелый.

— Несите! — коротко приказал врач.

Санитарка и шофер осторожно вдвинули носилки в машину. Санитарка села сбоку носилок, врач — рядом с шофером. Машина развернулась и помчалась в обратном направлении.

Врач закурил и дал закурить шоферу. Они были ровесниками — обоим по тридцать.

— Как, Леонид Васильевич? — спросил шофер.

— Ребенок — ничего. С отцом хуже.

— Кости-то целы?

— Как будто. — Врач нервно затянулся и выбросил окурок в окно.

— Не докуриваешь, Леонид Васильевич?

— Да, все меньше отравы попадет в организм.

— Самообман, — сказал авторитетно шофер.

Они замолчали. Шофер крутил баранку, перекатывая языком сигарету. Он думал: почему так нервничает врач? В большом областном городе это не такой уж редкий случай. Жаль, конечно. Но за дежурство сколько несчастий навидаешься! Что это с Леонидом? Чего он сразу скис?

Шофер не решился расспрашивать врача. Они въехали во двор, над воротами которого помаргивала неоновая надпись: «Остерегайся машины!» Больных вынесли, они поступили в приемный покой больницы.

Леонид Васильевич зашел в детское отделение, куда была помещена девочка.

— Как ребенок, сбитый машиной в Цветном переулке? — спросил он у дежурной сестры.

— Девочка? Как будто ничего.

— Значит, с ней все в порядке? Я так и думал после первого осмотра.

— Не в порядке, не в порядке! Худо, Леонид Васильевич! — сказала врач, вошедшая в дежурку.

Расстроенный ее вид и этот той удивили Леонида Васильевича. Она казалась ему образцом выдержки. Да, он не умел так владеть собой.

— Что же худо, Полина Осиповна?

— Психическая травма. Это же маленькая девочка. Она кричит, все время кричит. Такое потрясение для крошечного ребенка!.. Это очень серьезно. — Полина Осиповна мыла под краном руки, тщательно и, видимо, машинально протирая пальцы, — Невозможно слушать, как она кричит. И зовет мать… Знаете, когда видишь перед собой беспомощное существо и не можешь помочь… — Она вдруг осеклась: — Простите, я напомнила вам…

— Ничего, — проговорил Леонид Васильевич, — это все равно не забывается — всегда здесь. — Он коснулся груди.

— Если бы найти мать! Это спасло бы… — сказала Полина Осиповна, — понимаете, тут наступила бы разрядка.

— Надо попытаться.

— Как? Мы ничего не знаем об этих людях. Уличное происшествие. Жертвы городского движения… Где искать концы?

— Попробуем, — сказал Леонид Васильевич и вышел. Он сам не знал, почему высказал свою муку в коротких словах, вдруг вырвавшихся у него.

А Полина Осиповна, поглядев ему вслед, упрекнула себя: «Как же я упустила из виду, что он сам только что потерял ребенка. Бедняга!»

Леонид Васильевич прошел в мужской корпус.

— Кто ведет сбитого машиной в Цветном? — спросил он у дежурного врача.

— Доктор Линде.

Леонид Васильевич вошел в крошечный кабинетик. Хирург Линде устало сидел в кресле. Очки его лежали на столике рядом. Без них Линде выглядел моложе, почти молодым.

— Где документы сбитого в Цветном? — спросил Леонид Васильевич.

Линде надел очки и вынул из ящика стола конверт. В конверте оказалось удостоверение совхоза «Богатырь» на имя тракториста Юрия Лепина, немного денег, железнодорожный билет до Краснополья и квитанция телеграммы, поданной пять часов назад на имя Лепиной Марии в Краснополье, совхоз «Богатырь».

— Выйдет из шокового состояния, — успокоительно заметил Линде.

— Я знаю. Я думаю о ребенке. — Леонид Васильевич осторожно стряхнул пепел сигареты в пепельницу, — Накурил тебе. — Он открыл форточку, и с улицы пахнуло ночным прохладным воздухом. — Понимаешь, надо вызвать мать. Ребенок в тяжелом психическом состоянии.

— Да, травма… Что ж, дадим телеграмму матери, чтобы ехала? Это же близко, Краснополье. Завтра она будет здесь.

2

Около полуночи в почтовом отделении Краснополье наступила полная тишина. Сторож-старик дремал на казенном твердом диванчике, подложив под голову толстый том «Правил Министерства связи». Телеграфист, долговязый парень с сонными глазами, небрежно, одной рукой, принимал депешу. Гроза только что стихла, слышно было, как крупный дождь барабанит по крыше.

— Так. В «Богатырь»… Слушай! Лепин Юрка в больницу попал. И с дочуркой… Подумай, повез дочку к доктору в город и… Как назло, телефон не работает.

— А что с ними? — спросил сторож.

— Непонятно. Сказано только: «Выезд матери необходим».

— Надо ехать. И как это вышло, что она сама дочку не повезла?

— Работа не пустила. Бригадиром же она. А Юрка аккурат в отпуску…

— Да…

— Скверное дело. — Сторож сел, застегнул пиджак, пригладил усы, вздохнул.

Телеграфист предложил:

— Послать Нюрку, иначе чего же?

— Куда ее пошлешь? Слышишь, дождь какой. И ночь. Если б почтальон мужик был, еще бы можно. А то девчонка. И забоится она.

— Нет, Нюрка бедовая.

— Попробуй еще связаться.

— Да нет связи, мертвое дело. Как началась гроза, обрыв получился. Теперь пока восстановят. Утром.

— Да…

Они помолчали, прислушиваясь к мерному и сильному шуму дождя.

— И не обязана она, — сказал телеграфист, все еще думая о Нюрке, — утром — это да! Утром обязана, а ночью — нет. Не обязана. Утром сядет на велосипед и дунет. А ночью на велосипеде хуже. В канаву угодит!

— До утра девчонка пропасть может там, в больнице… Небось не писали бы, если бы не край… Они там тоже дело знают. — Старик пристукнул деревянной ногой и заявил решительно: — Разбужу Нюрку.

3

— Ты возьми плащ мой, Нюра. Твой-то для форсу только.

— Куда мне ваш, дядя Миша! В ногах будет путаться. Ты вон какой, а я…

— Мал золотник, да дорог, — ласково сказал сторож.

— Вон куртку мою надень! «Подкожная»! — Телеграфист подал Нюре мягкую блестящую куртку из имитации кожи. — Итальянская. Брат привез.

Нюра надела итальянскую куртку, оглядела себя:

— Знатно!

— Ты, Нюрка, по шоссе шпарь. Может, попутная машина…

— По шоссе дальше… — вздохнула Нюра и добавила поспешно: — Да я дойду. Вы не сомневайтесь. Чего же, в самом деле? Я отнесу. Пусть женшина едет.

Нюрка выговаривала «женшина», это звучало у нее как-то особенно.

Она добавила:

— Может, она к шестичасовому поспеет.

— Ты ее хоть знаешь, Марию Лепину? — спросил телеграфист.

Перед ним стояло лицо бригадира Лепиной, с твердыми чертами, энергичное. Невозможно было представить ее себе растерянной, плачущей. Телеграфисту казалось, что, если Нюрка знает ее, это как-то облегчит ей путь.

— Не знаю. Вот дойду — узнаю, — сказала Нюрка.

— На ногах у тебя чего? — спросил сторож.

— Сапоги резиновые.

— Это подходяще. А то с тебя станется, в туфлях попрешься.

— Возьму почту в «Богатырь», — решила Нюра.

— Валяй.

Нюра запахнула куртку, сначала по-дамски, справа налево, не нашла петель и, засмеявшись, застегнула правильно. Накинула на голову капюшон.

— Прощайте покамест!

Дверь на блоке захлопнулась за ней.

4

Из окна почты на площадь падал яркий луч света, и Нюра пошла по узкой освещенной полоске. Но через несколько шагов свет померк, еле-еле различимым пятном остался позади. Нюра углублялась в иссиня-черную темноту, полную дождя и йодистого запаха земли. «Как в банку с чернилами лезешь!» — подумала Нюра.

По сторонам дороги угадывались по шуму деревьев сады. И Нюра знала, что идет мимо двух рядов домишек окраины, но ни в одном не было ни огонька. Все же Нюре было как-то приятнее идти, ощущая, что кругом за стенами спят люди, и она инстинктивно замедляла шаг. «Да чего я? Не лесом же идти!» — сказала она себе, когда последний домишко остался за ее спиной. К тому же темнота уже не казалась такой непроницаемой. «Вот через лес нипочем не пошла бы!» — решила Нюра.

Это была та самая дорога, которую Нюра знала как свои пять пальцев. Сначала она мерила ее собственными ногами, потом почта купила велосипед. Нюра долго привыкала к нему. Она никогда раньше на велосипеде не ездила. В семье у них не было парней. Где были парни, там заводили велосипеды. А Нюра была у матери одна.

Вот уже потянулись огороды. Это кооперативные огороды. И у Нюры с мамой есть тут участок. Они посадили помидоры, огурцы, редиску. Другие построили на своих участках маленькие домишки. Но Нюра с мамой «не осилили», как говорит мама, домик и поставили шалаш. Хороший шалаш. Вполне ночевать можно. Вдвоем.

Тут направо пугало стоит. Ему мальчишки усы из пучков соломы сделали, а вместо шапки надели на палку ведро дырявое.