Юрий Хазанович - Свое имя
«Все как у больших», — подумал он насмешливо.
Напротив ворот на носилках домкратов покоился маленький паровоз. И, хотя в помещении он выглядел немного солиднее, чем на воле, все же вид у него был довольно жалкий. Что и говорить, даже в таком беспомощном состоянии «ФД» был внушителен и покоряюще хорош.
Митя собрался уходить, но внезапно, как это бывает на Урале, быстрая свинцовая туча заслонила солнце, стало пасмурно, прошелестел ветер, и косые искры дождя замелькали в воздухе. Митя прислонился спиною к деревянным воротам, а дождевые капли падали и падали на землю, обволакивались пылью и катались тяжелыми серыми дробинками.
Из калитки, прорезанной в красных воротах депо, вышел стройный, высокий широкоскулый парень с пустым бидоном из-под смазки в руке.
— Оце так да! — напевно сказал он, поглядел на небо бойкими серыми глазами и стал рядом с Митей.
К депо приближался маленький, невзрачный паровоз, родной брат того, который Максим Андреевич назвал красавцем. На тендере возвышалась фигура девушки в темно-синем берете и черном комбинезоне. Если бы не берет, не мягкая каштановая прядка, красиво падавшая на лоб, Митя сказал бы, что это рослый, плечистый парень.
— Хай живе! — закричал ей Митин сосед и, сорвав с головы кепку, помахал ею в воздухе.
— Ваня, открывай ворота! — отозвалась девушка грудным голосом. — Раскиснуть боишься? Какая жуть!
— А я не наймався прислуживать! — миролюбиво огрызнулся парень.
— Открывай, говорю! — И она погрозила ему темным кулаком. — Слезу — хуже будет…
Ваня засмеялся, показав ямочки на щеках, сильно навалился на ворота и, посторонившись, замысловато повертел в воздухе руками, подражая милиционеру-регулировщику.
Когда паровоз заходил в депо, девушка приветливо махнула Ване рукой:
— То-то же, слушаться надо!
— Бачив? — с гордостью сказал Ваня, обращаясь к Мите. — Гроза, а не дивчина.
— Кто это?
— Не знаешь? — удивился парень. — Так це ж Полторы Мани. Наш комсомольский вожак…
— Как, ты сказал, ее зовут?
— Ее Маней звать. Маня Урусова. А за могутний рост прозывают Полторы Мани, — с улыбкой объяснял словоохотливый парень. — Машинист ее смеется: «Прошу тебя, Маня, залезай на паровоз осторожней, чтоб поручни не оборвать…»
— Кочегаром она?
— Пришла кочегаром, а зараз вже полноправный помощник. — Ваня засмеялся. — Спервоначала ее не приймали. Начальник депо Горновой на букву закона встал: дивчат ще перед войной на паровоз не брали. Маня «выдала» начальнику: «Буквоед вы и бюрократ!» И в Москву настрочила. До самого наркома. А на нее глядючи, ще пятеро дивчат пришло…
— Справляется она помощником? — поинтересовался Митя.
— Сказав! — насмешливо воскликнул Ваня. — Колобова знаешь? Цей дядька и одного дня не держал бы ее. «Хотя, говорит, при ней труднее мне выражаться, зато работать легче…» Хтось из машинистов переманював ее на широкую колею, а Колобов не пустил. Та вона и сама не схотела.
— На широкую колею не захотела? — изумился Митя.
— А що? Отказалась. «Яка разница?» говорит.
— Испугалась, наверно.
— Маня злякалась? — рассмеялся парень. — Кто другой, только не Маня. Та вона переворошит лопатой фэдовский тендер и не ойкнет…
— Все еще спасаешься? — раздался вблизи знакомый грудной голос, и в воротах появилась Маня. — Ты на склад? Ну, пошли, не бойся: если размокнешь, как-нибудь склеим…
Она мельком взглянула на Митю, отчего ему сделалось не по себе, взяла Ваню за руку, как маленького, и они зашагали по шпалам.
Дождь не перестал, но Мите почему-то стало неудобно прятаться. Размышляя о Мане Урусовой, отказавшейся перейти на широкую колею, он сделал вывод, что на свете много еще несовершенного и несправедливого: то, о чем одни мечтают днем и ночью и чего не могут добиться, другим само идет в руки, хотя они вовсе не интересуются этим…
С этими мыслями Митя забрел на перевалочную площадку.
Узкая колея
Площадка, где производилась перевалка грузов с одной колеи на другую, напоминала плот. Он будто стоял на приколе, стиснутый двумя потоками: с одной стороны его омывала широкая колея, с другой — узкая. Подъемный кран, задрав стрелу, застыл на рельсах посреди площадки. Крановщик дремал, уронив голову на руки.
Узкоколейный путь был свободен, а на широкой колее растянулся длинный порожний состав. В раздвинутых дверях товарных вагонов сидели грузчики и молча курили. Чуть охлажденный дождем воздух был неподвижен, серовато-синие пласты табачного дыма висели над площадкой.
На краю платформы в ряд расположились девчата. Одна девушка, повязанная зеленоватым, в цветах платочном так, что виднелись только голубые глаза да загорелый нос, положила на колени огромные брезентовые рукавицы, запрокинула голову и затянула негромко:
Мне сегодня — что такое? —Не спалося долгу ночь.Все я думала, гадала,Как бы Родине помочь…
Девчата подхватили песню не очень громко, но с таким расчетом, чтобы ее услышали трое начальников, стоявших на противоположной стороне площадки: высокий, чуть сутулый человек с темными пышными бровями и орлиным носом, немолодой майор со скрещенными пушечками на погонах и полный железнодорожник.
Как только Митя приблизился к этим людям, он понял, что они встревожены, и по обрывкам фраз догадался: из Кедровника опаздывает поезд.
Майор нервно усмехнулся:
— Слышите, это в наш огород. — И он повторил последние слова куплета, который пропели девчата. — Действительно, попробуй помоги! — Он посмотрел на ручные часы: — Двадцать минут опоздания…
Человек с орлиным носом и полный железнодорожник, будто по команде, беспокойно вскинули головы — большая стрелка электрических часов то и дело судорожно дергалась, отсчитывая минуты.
Запыхавшись, подошел дежурный по станции. Все обернулись к нему. Девчата умолкли.
— Ну что? — нетерпеливо спросил майор.
— Тридцать три несчастья! — плаксивым голосом произнес дежурный. — Сначала не ладилось с топкой, потом потекли трубы. Но сейчас уже прошли Рудянскую… — Он снял фуражку, вытер влажным платком шею и лоб, на котором, словно шрам, розовела длинная вмятина от околыша.
— Трубы — это уже по вашей части, — сухо, с укором сказал майор, повернувшись к человеку с орлиным носом.
Тот развел руками. Темные с проседью, будто заиндевелые, брови нависли тучей.
— Вы отлично знаете, какой у нас парк. Поэтому ни одна машина не ремонтируется в положенный срок…
— Да-а, — протянул майор. — Причин у нас хоть отбавляй. Тридцать минут. Да еще от Рудянской…
— Шестнадцать минут от Рудянской, — быстро вставил дежурный.
— Итого сорок шесть минут. Три четверти часа опоздания. — Майор поднял плечи. — Да еще пока перегрузим… А за каждую минуту опоздания там платят жизнью наши люди… — Он показал рукой на запад и, не глядя на собеседников, спросил, нельзя ли увеличить количество грузчиков.
Железнодорожник, беспомощно ссутулясь, сказал, что здесь вся его «наличность». Тревога, которой были охвачены эти люди, передалась Мите. Подойдя к краю площадки, он стал смотреть в ту сторону, откуда должен был появиться поезд. Воображение рисовало ему открытое поле, врытые в землю орудия и вокруг, в окопчиках, — наши солдаты. На них во весь рост, под барабанную дробь, как в «Чапаеве», идут фашисты. И, как там, в картине, наши не стреляют, потому что вышли снаряды, а из Кедровника опаздывает поезд…
Черноволосый грузчик с молодым и смелым лицом, с темным отпечатком пятиконечной звезды на полинявшей гимнастерке, прихрамывая, подошел к военному.
— Товарищ майор! — сказал он, лихо стукнув каблуками кирзовых пыльных сапог. — Так что посовещались мы тут с товарищами. Погрузку сократим самое меньшее минут на тридцать. Опоздание, в общем, нагоним, товарищ майор…
— Спасибо! — Лицо майора просветлело. Он козырнул и протянул грузчику руку: — Спасибо, товарищ.
— Служу Советскому Союзу! — браво отчеканил парень, повернулся через левое плечо и, прихрамывая, направился к товарищам.
Девчата снова запели, теперь — увереннее, громче.
Из-за поворота, из высокой зеленой гущины вынырнул поезд.
— Идет! — закричал Митя.
Площадка весело и озабоченно загудела. Грузчики выпрыгивали из вагонов и, надевая брезентовые рукавицы, разбредались по площадке, занимая свои места.
Девчат с платформы будто сдуло. Заработал мотор подъемного крана, стальная ручища поднялась и опустилась, не то разминаясь, не то приветствуя поезд.
Напряженно, до рези в глазах, Митя всматривался в даль. Ему казалось, что поезд стоит. Но вот над паровозом взлетела и мгновенно растаяла белоснежная струйка пара, а спустя несколько секунд долетел слабый свисток.
