Василий Авенариус - Опальные
А июля в 6-й день, нагрузивши на корабль свинцу для воеводы астраханского да запас сухарей для нас самих на весь путь, отошли мы от Казани, а в 12-й день добрались до устья реки Камы, главного притока Волги. А ловят тут в устье Камы-реки рыбу пеструшку, по-немецки форель, и не мог нахвалиться ей Иван Иваныч, такой-де вкусной форели ему и у себя в Голландии есть не доводилось. А ловят пеструшку-форель на живую приманку — мелкую рыбушку, и в четверть часа времени наловили при нас рыбаки две большущие корзины и продали нам весь улов.
А говорил нам один старый рыбак, что Волга да Кама — две родные сестры; бежит каждая сестра сама по себе издалека-далека, да как встретились тут, так крепко обнялися и бегут, этак обнявшись, дальше, до самого уж Хвалынского моря, сиречь до Каспия.
* * *А пониже Камы лежит мордовский город Тетюши. А было тут некогда царство болгарское, и увел сюда в плен один хан болгарский молодую княжну русскую. И стала княжна его любимой женой. Да не хотелось ей ни за что принять его поганую веру, денно и нощно бедняжка все только молилась да плакала, доколе Господь ее не прибрал. И побежал от тех слез ее ручей студеный, и по сю пору бежит он, журчит, а в чаще лесной, как прислушаешься, словно кто-то плачет и стонет.
* * *А июля 13-го увидали мы развалины старого городища Симбирска, что был разрушен еще татарским царем Тамерланом. А двадцать лет назад по приказу государеву около тех развалин выстроен новый уже кремль обороной от понизовой вольницы и иных шатущих людей, чтобы снизу в Русь не прошли и дурна бы не учинили.
А за сильным ветром простоял корабль наш на якоре у Симбирска трое суток, и гуляли мы с отцом Амвросием по берегу и по окрестным местам. И попался нам на одной горе огромный камень, весь мохом поросший, а под тем мохом узрели мы на камне будто некую надпись. И соскребли мы мох с немалым трудом и разобрали надпись. А было там начертано, что буде кто сможет сдвинуть сей камень с места, то найдет под ним свое счастье. И пытались мы двое сдвинуть камень, да нет, куда! И позвали мы тогда с корабля на подмогу себе Ивана Иваныча, да еще трех матросов, и, все разом понатужась, повернули-таки камень. И не оказалось под камнем никакого клада, а была только другая надпись: "Пустым речам не верь". То-то было смеху! И сказал тут отец Амвросий, что не в деньгах счастье; а Иван Иваныч сказал на то, что и в деньгах тому счастье, кто расходует их с толком, да не ищет их под камнями, а добывает честным трудом, как вот симбирские рыбаки.
А рыбные промыслы под Симбирском, да и по всему низу Волги, по весне все более учужные: поперек реки забивают учуги — частоколы, чтобы задержать ход красной рыбы, и, задержав, ловят ее неводами. А зовется красной рыбой стерлядь, осетр, белуга, севрюга, а чистяковою — вобла, по-нашему плотва, да еще бешенка, тарань; этих только на жир топят.[8]
А другой еще есть промысел на низу Волги — добыча соли. И та соль, как и рыба, первее всего добывается для государева двора, а какая еще за царским обиходом останется, ту уже на Москве и в прочих городах по вольной цене продают всякого чина людям.
А на четвертые сутки ветер малость стих, и, наставив паруса, тронулись мы дальше. А от города Симбирска книзу Волга еще больше ширится, а берега ее еще выше, леса гуще, и от той глуши беспросветной кругом сама Волга-матушка из себя еще раздольней кажет.
А вот справа издали забелели на солнце меловые крутояры; только самые гребни муравой, словно бахромой зеленой, окаймило. А дальше по обеим сторонам опять пошли горы да горы, горбатые бугры — бугор за бугром, да кручи утесистые, будто стены зубчатые с башенками, а промеж круч буераки глубокие, и все-то: бугры, и кручи, и буераки — сверху до низу дикой чащей сплошь обросло, как мохнатой шерстью. И куда уж красиво, и сурово, и страшно! А всего краше и страшнее до жуткости в Жигулевских горах. Кругом ни души человеческой, одни лишь черные бакланы на отмелях сидят, да белые бабы-птицы добычу себе зорко высматривают. И чудилось мне, что за этими буграми и в буераках такие ж хищники, удальцы поволжские, хоронятся, живую добычу себе тоже подсматривают, да вдруг как выплывут из-за утеса на легких своих лодочках и крикнут нам во всю голову:
— Сарынь на кичку!
С нами крестная сила! Пронеси нас, Господи! Волос на голове дыбом, а по спине мурашки…
Да нет, все тихо. Вон под кручей и избенка рыболова; сам он с женой сети на шестах развешивает. Бояться, значит, нечего, или, может, оттого и страху у них нет, что взять с них нечего?
* * *А июля 28-го дня обогнули мы остров Кистоватый. А упреждали нас еще в Казани, что течет по тому острову речка Уса, и что где таковая втекает в Волгу, там проходящие суда, бывало, поджидает вольница понизовая. Буде же какому судну и удастся проскочить мимо их стоянки, то казаки свои лодочки переволакивают через луку речную[9], и перехватывают судно ниже луки.
Сказывали, правда, что удалый атаман казацкий Стенька Разин со своей шайкой не вернулся
еще на Волгу с Каспия, а все ж таки под устьем реки Усы всем нам жутко стало. Отец Амвросий неустанно читал молитву, а голландцы, сам даже капитан наш Бутлер, с опаской озиралися.
Да уберег нас Господь, никто нас не тронул, вздохнули мы все вольнее.
И припомнился тут отцу Амвросию про устье Усы-реки еще такой сказ. Рос тут могучий дуб, и был под тем дубом потайной ход в подземелье двенадцати сестер-богатырок. И выходили те богатырки из подземелья биться с татарвой, и не нашлось такого витязя татарского, что справился бы с ними. А случилось раз прийти со святой Руси старцу-калике перехожему. Был старец бел как лунь и ростом совсем не вышел: от щелчка, кажись, повалится. И смех взял богатырок на такого витязя глядючи, и биться с ним им за обиду показалося. И говорит тут меньшая богатырка:
— Дай-кась уж я, так и быть, поборюсь с тобой, старче, потешусь.
И вышла к нему на борьбу. А старец поднял ее с земли, как дитя малое, и на траву сложил. И раззадорились тут прочие богатырки, выходили одна за одной к нему на борьбу, и всех-то подряд старец точно так же поборол. И диву дались богатырки, спрашивают:
— Скажи ты нам, калика перехожий, ведь ты, чай, самый что ни есть сильный богатырь на Руси?
И молвил в ответ им старец-калика перехожий:
— Какой уж я богатырь! Ослабел я на старости лет, никуда не гожусь! Вот придут после меня настоящие русские богатыри — ничего-то от вас, богатырок, не останется; только в песнях разве поминать вас будут.
И нашла на богатырок грусть великая, что удальству их конец пришел.
И увидали мы тут вскоре песчаный Царев курган, что по-старинному означает "царская могила", и поведал мне также отец Амвросий, откуда название то пошло.
В незапамятные времена воевал святую Русь неведомый царь. И пожелал он оставить по себе память на веки вечные. И повелел каждому своему воину снести по шапке земли в одно место. А рать была несметная, и вырос из тех малых кучек земли преогромный холм — Царев курган. А покорив Казань, побывал наш грозный царь Иван Васильевич и на том Царевом кургане, и зависть его взяла, что неведомому басурманскому царю такая вековечная память. И повелел он своему воинству снести курган шапками ж. И унес каждый воин с кургана по полной шапке земли, да снесли они только верхушку холма, и стоит Царев курган, словно бы нетронутый, до днесь.
* * *А июля 29-го дня подошли мы к городу Самаре. А лежит Самара на крутом повороте Волги — Самарской луке, а строения в Самаре все-то деревянные, одни церкви лишь да монастыри из камня сложены. А за Самарой — степь неоглядная, и живут в той степи татары и калмыки, на траве степной разводят табуны конские, а из кобылья молока готовят особое похмельное питье — кумыс; да крепко, слышь, тот кумыс помогает слабосильным людям, особливо кто грудью страдает. А жить в степи, я чаю, зело скучно: провожал нас по степи татарин, да как затянет заунывную песню, так тянул уже, тянул без конца.
— Замолчи ради самого Аллаха! — говорю я ему. А он:
— Пошто?
— Да всю душу мне нытьем своим вытянул! Покрутил он головой, а не замолчал, замурлыкал уже только тихонько про себя.
* * *А августа в 3-й день миновали мы Змиеву-гору; а названа гора так затем, что водились там некогда бессчетно змеи-чудища. Да явился некий русский богатырь и всех их порубил. А был то, думает отец Амвросий, не кто иной, как славный богатырь киевский Добрыня Никитич, что одолел и поганою Змея-Горыныча.
* * *А августа 4-го дня прибыли мы в город Саратов. Невелик город Саратов, а воинства в нем большое множество, чтобы окружных калмыков в послушании держать.
А с виду те калмыки всех людей безобразней: лицо широкое, скуластое, глаза скошенные, рот до ушей, а нос столь приплюснутый, что, глядя издали, и вовсе его не видать. А ездят калмыки всегда верхом, с луком и стрелами, и ездоки они весьма лихие, и стрелять из лука куда горазды. А кочуют они по степи с места на место, где обильнее корм для их лошадей и верблюдов и рогатого скота; а мясо всего охотнее едят они лошадиное и кладут его себе под седло, чтобы мягче стало. А воюют они в степи с такими же кочевниками, как сами, ногайскими татарами, отбивают у них скот, жен и детей, а ногайцы — у калмыков, и отбитое те и другие продают потом на рынке в Астрахани.
