Шарон Крич - Тропа Журавушки
Когда я соглашалась через десять дней явиться домой, я думала забежать на полчаса, осчастливить их своим присутствием, побросать в мешок еды и вернуться в лагерь. Теперь же, гордо вышагивая по тропе, переступая через заброшенные рельсы, я решила, что проведу дома целый день, может, даже на ночь останусь. Я убеждала себя, что делаю это только ради них, чтобы не обидеть родителей. Еще решат, что я их вовсе видеть не хочу. Кого я обманывала? Мне самой ужасно хотелось побыть с ними подольше.
Но едва я решила провести ночь дома, в душу начали закрадываться сомнения. Еще решат, что мне одной до смерти тоскливо. А вдруг без меня им только лучше? Вдруг они рады, что я перестала вертеться под ногами?
На пути через Детский Мизинчик я заметила впереди знакомый силуэт. Джейк Бун с рюкзаком через плечо. Он сошел с тропы и направился к подножию холма. Тут-то я его и окликнула. Он аж подпрыгнул.
— Цинни! Какого черта ты...
Я растаяла от одного звука человеческого голоса.
— А ты что тут делаешь?
— Черт...
— Ты что, следил за мной?
— Черт...
— Это все ты, да? Ты притащил мне мыло, кружку и открывалку, да? — Все шло не так. Не то я хотела сказать.
— Черт...
— Кроме как «черт», сказать нечего? С какой стати ты за мной следишь?
— Черт... Цинни, не слежу я за тобой. Ну, присматриваю...
— Ни к чему за мной присматривать!
Что я такое говорю? В глубине души я была счастлива, что он так обо мне заботится, что принес все вещи, о которых я забыла, — и все же бесилась как бык. Зачем он только влез? Я должна была все делать сама. Почему непременно сама, я не знала и оттого бесилась еще сильнее. И вновь накинулась на Джейка:
— И куда ты направился, интересно знать?
— Черт... Тут можно срезать к старой дороге, я там бросил грузовик.
— Ну так давай, вали. Я тебя не держу.
— Давай подброшу домой.
— Нет уж, пройдусь. По тропе. Моей, кстати, тропе.
— Каменное у тебя сердце, Цинни Тейлор. — И он так рванул меня к себе, что я чуть не упала.
Внезапно он показался мне таким высоким. Его рубашка пахла хвоей. По шее стекали тонкие струйки пота. Рот сам собой закрылся. Стоять бы так вечность, молча, и пусть время замрет на месте. Джейк мягко взял мое лицо в свои ладони, наклонился и поцеловал меня. Прямо в губы. Я почувствовала себя невесомой, вот-вот взлечу. Но не успела я моргнуть, он уже уходил прочь, крикнув напоследок:
— Теперь тебе хоть будет из-за чего злиться!
Я окаменела. А когда наконец обрела дар речи, меня переполнили сотни чувств одновременно, и я не знала, что делать.
— Гад! — закричала я. — Слышишь, ты, гад ползучий! — М-да. Иногда я бываю такой дурой. Никакой он не гад. Хоть бы он меня не слышал.
Я ускорила шаг, пронеслась через Детский Мизинчик и Воронью пустошь, миновала половину тропы Девы... и встала как вкопанная. Вот она, поляна, где я ломала забор и укладывала плиты.
— Вот черт! — вырвалось у меня. Кто-то починил ограду и повесил табличку: «Частная собственность».
Каменная тропа по-прежнему бежала через поляну. Загон пустовал. Кусачки остались далеко в лагере. Я слегка разогнула проволоку и пролезла под ней; позже придется придумать что-то понадежней. Если надо, я снова снесу забор. «Частная собственность»? Как бы не так. Они что, не знают, что дорога общественная? Я уже не помнила, кто мне об этом сказал — не сама ли я все выдумала? — а, какая разница.
Чуть дальше я вновь остановилась, чтобы проверить тайник, где когда-то нашла медальон и прятала кольцо. По-прежнему пусто.
Больше я не останавливалась. Вот она, ферма! Я смотрела на нее совершенно новыми глазами, узнавая и не узнавая. Чудесный длиннющий амбар с забавными арочными дверями, восхитительно зеленая трава, горделивые деревья. Милый, милый дом на лужайке, ветви старого дуба тянутся к моему окну. Замечательный, маленький, замкнутый мир.
Солнце едва встало, и я решила проведать Копушу. Накопала у ручья червей, и черепаха вылезла изпод нависшего камня, словно унюхав угощение. Я разложила червей на зеленом листе и немного подождала. Медленно, сантиметр за сантиметром, Копуша ползла к червям, а за ней спешила вторая черепаха, покрупнее.
Пора домой. Неожиданно я занервничала, чувствуя себя чужаком, который вторгся в этот замкнутый мир. В доме стояла непонятная тишина. Может, меня ждут? Готовят сюрприз?
Я поднялась на крыльцо и вошла в кухню. Ни души. Ни звука. Дверь на половину дяди Нэта была прикрыта. Спальня родителей пустовала. Дверь в комнату братьев стояла нараспашку. Все трое еще крепко спали. Или притворялись, что спят? Я пощекотала пятку Бена, торчавшую из-под одеяла. Он забормотал во сне и дернул ногой, будто отгоняя муху. В соседней комнате спали сестры. Моя кровать была занята. На подушке лежала растрепанная темноволосая голова.
Не такого приема я ждала.
31. Чертово тело
Я примостилась на краешке кровати Бонни. Та приподняла голову, сонно моргнула и пробормотала:
— А, это ты? Привет.
— Куда подевались мама с папой?
— А? Их разве нет? Наверное, папа на работе. Что-то у них там стряслось. А мама сидит с дядей Нэтом.
— Зачем? Бонни зевнула:
— Дай наконец поспать. Ты что, не в курсе?
— Нет, а чего?
— Дядя Нэт лежит в постели. Угадай, что с ним. Я похолодела:
— Что?
— Танцевал буги-вуги и рухнул на месте.
— Что с ним? Он в больнице?
— Да нет, дома. Говорит, скорее застрелится, чем ляжет в больницу.
— Я пойду к нему, — решила я. — Да, Бонни, а кто это в моей постели?
— Джуни. Тише, не разбуди ее.
Я понятия не имела, кто такая Джуни, но она явно чувствовала себя как дома. И мне снова почудилось, что в постели спит Цинни, а я — не она, я чужая. Вновь по телу пробежали мурашки.
Я прошла на половину дяди Нэта и заглянула в спальню. Мама дремала на стуле у постели. Дядя Нэт лежал на спине, стиснув палку, и глаза его были широко открыты. Больно было видеть его таким. Прикованным к кровати.
— Тсс, — приложил он палец к губам. Но мама уже встрепенулась.
— Цинни! — Она вскочила со стула и прижала меня к себе. — Я так и знала, что ты справишься. И сдержишь слово. Ты обязательно все нам расскажешь, только попозже, ладно? Присядь. Побудешь с Нэтом, пока я готовлю завтрак?
А я стояла как пень. Я помнила маму совсем другой. Разве раньше ее волосы кудрявились у висков? И откуда взялись гусиные лапки в уголках глаз?
От двери она обернулась вновь:
— Я так и знала, что ты справишься. Всегда знала.
Я присела на край постели:
— Помочь тебе встать?
— Не могу.
— Как это?
— Тело не слушается.
— Ногу сломал?
— Чертова нога! Чертово сердце! Чертово тело!
— Что с твоим сердцем?
— Так и скачет.
Мама просунула голову в дверь:
— Цинни, его нельзя волновать. У него чуть что сердце схватывает. Посидите тихо, я мигом.
— Тыковка, — прошептал дядя Нэт, подзывая меня наклониться.
— Что?
— Я хочу умереть.
— Замолчи! Все будет хорошо. Ты поправишься.
— Я больше не могу бежать. — Он спрятал лицо в ладонях.
Что-то внутри меня разорвалось на тысячу мелких осколков.
Вернулась мама. Я вышла на крыльцо, села на качели и уставилась на тополь. Ну почему люди стареют? Болеют? Что же длань Господня не может вылечить простой коклюш? Или вытащить женщину из ящика? Или помочь дяде Нэту? Невыносимо. Мне требовались ответы, но дать их никто не мог.
* * *
Странный это был день. Я ощущала себя пришельцем в неземном раю. Самые обычные вещи казались в диковинку. Вода из крана — чудеса! А туалет! Яичница! Тосты! Телевизор! Свет! Даже людские голоса меня зачаровывали, а уж смех и вовсе казался божественным звуком.
Сэм выбежал из комнаты и приволок Бена.
— Видишь, плачет, я же говорил!
— Цинни? — Бен заглянул мне в глаза. — Почему ты плачешь?
Я влюбилась в его милое лицо. В каждую божественную черточку.
Никто не суетился вокруг меня, не устраивал праздника, как я мечтала. И все же каждый по-своему радовался. В конце концов все окружили меня и принялись выпытывать:
— И как там, в холмах? Здорово, должно быть, жить в палатке!
Слова переполняли меня, я готова была говорить вечность... Но затем Уилл отвернулся и потребовал укропа, а Гретхен сказала:
— Хорошо тебе, никаких домашних забот.
А потом что-то стряслось у Сэма, и мои слова потонули в грохоте тарелок и обычной домашней перебранке («Бен взял мою футболку, мам, ну скажи ему!»).
Только мама с Беном не отступали.
— Цинни, это потрясающе, просто грандиозно! — сказала мама. — Ты бы слышала, как папа тобой гордится. Ему так приятно наблюдать с высоты, как быстро ты продвигаешься.
— С ума сойти, — встряла Бонни. — Ни за что бы не осталась одна ночью в лесу. — Она передернула плечами: — Жуть.
